Николай Плевако - Полнолуние
…В то утро он спешил в институт. Много навалилось дел, спал три часа в сутки. В трамвае тоже читал и даже пробовал писать. Синеглазая была где-то тут, в вагоне, он чувствовал ее присутствие. Так и есть. Она стояла поодаль, держась за поручень. Во взгляде, уже таком откровенном, — любопытство, желание заговорить. «Э, сейчас не до переглядок. Глупости какие-то», — подумал Бородин, углубляясь в бумаги, и на его лбу легла поперечная сердитая морщина.
Дня через два, покончив с делами, в приподнятом настроении он сел в трамвай и снова, в который уже раз, увидел девушку. Она была в кругу подруг. Все с портфелями, книгами, тетрадями, только и разговору что о вопросниках, шпаргалках и баллах. Он вспомнил: в вузах начались экзамены. Ага, значит, она студентка! Девушка скользнула взглядом по вагону, на какую-то секунду задержалась на Бородине и продолжала судачить с подругами как ни в чем не бывало. Почему такое безразличие? Он не спускал с нее глаз, стараясь обратить на себя внимание. Они снова обменялись взглядами, но лишь укор и холод достались Бородину. «Не сердись, — хотелось ему сказать. — Я был очень занят, но, конечно, несмотря ни на что, мог быть внимательным и вежливым. Я раскаиваюсь».
Трамвай подкатил к остановке, где она обычно сходила. Зеленая будка, толпа любителей жигулевского, старухи на скамейках у своих кирпичных трехэтажных домов. Синеглазая, спустившись на ступеньку трамвая, оглянулась и одарила Бородина улыбкой. Прощала.
Бородин вскоре переменил квартиру, и трамвайные встречи забылись. Но, видно, суждено им было снова сойтись, и снова в дороге, уже дальней, быстро сближающей людей.
Пассажирский поезд прогрохотал по мосту через реку. У быков она была в водоворотах, чувствовалась большая глубина. На фарватере, носами навстречу течению, держались на якорях Два густо насмоленных каюка. Один рыбак, сгорбившись, оцепенело смотрел на лески. Другой обернулся и с улыбкой помахал поезду. Из-под моста вылетела «Ракета» на подводных крыльях и умчалась к светлым огням порта. Уже темнело. В окна вагона дохнуло преющим камышом. Началась широкая пойма с заливными лугами, озерами и протоками.
Василий Бородин стоял у окна и смотрел на степные дали в вечерних сумерках. Девушка в спортивном костюме развязывала туго набитый рюкзак на верхней полке. Ей не потребовалась лесенка, достаточно было приподняться на носки. И это сразу напомнило Бородину другое время, трамвайный вагон и высокую девушку, которая легко доставала до поручня.
— Вы меня узнали? — сказал он, оборачиваясь к соседке, когда та, разложив вещи, села на нижнюю полку, у окна. — Мы ездили в одном трамвае. Помните?
Она смутилась:
— Помню.
— Ну вот, а теперь еще и в поезде. Познакомимся. Василий… — Он помолчал и добавил: — Никандрович.
— Елена.
— На практику?
Она кивнула головой:
— Первый раз, страшно. — И, посмелев, спросила — А вы?
— Насовсем.
Елена оглядела его с любопытством:
— По направлению?
Бородин раздумывал, стоит ли распространяться, потом, как бы отбросив сомнения, сказал:
— Да нет. Не поладил с начальством. — И поспешил переменить неприятный для него разговор: —А вы сами откуда? Может, земляки?
— Из хутора Таврического.
Бородин не поверил:
— Странно! Я тоже из Таврического. Но что-то не припоминаю… синеглазую Елену.
Девушка рассмеялась:
— Я вас тоже не помню. Вы чьи?
И пошли расспросы, воспоминания. Оказалось немало общих знакомых и обоим памятных, излюбленных с детства мест на речке Иве и в дубовой роще. Бородин, правда, в хуторе давно не жил, но все равно считал себя степняком и, шутя и откровенничая с Еленой, держался «в рамках», как приличествовало земляку. Он сразу подумал о разнице в годах, которая была, пожалуй, лет на тринадцать — пятнадцать, был с Еленой на «вы», а она величала его по имени и отчеству. Приятно было встретить односельчанку, приятно было слышать ее мягкий южный говорок. На ум пришел анекдот о степняках, и Бородин тут же его рассказал. Хозяин, поднимая чарку, спрашивал гостей: «Будем?» Все коротко отвечали: «Будем». И снова: «Будем?» — «Будем». Молодому Василю это однообразие надоело, и он сказал: «Будем здоровы!» В следующий раз среди гостей Василя не оказалось. Кто-то спросил: «Может, гукнуть?» Хозяин отмахнулся: «Не надо. Он болтун».
— Так вы, наверное, и есть тот самый Василь, враг традиций, — смеясь, сказала Елена, и Бородин с интересом взглянул на девушку: не глупа.
Они стояли у раскрытого окна, и ветер приносил из степи запах пыльного зерна, очищаемого на току. Неподалеку от железной дороги проплывали в свете электрических лампочек, подвешенных на столбах, бурты хлеба, грохочущие сортировки и бабы с подоткнутыми за пояс подолами, подгребающие деревянными лопатами зерно… Родные края!
…— Ну как, Елена, не собираешься удирать из колхоза? — спросил Бородин, хитровато щурясь.
— Что вы, Василий Никандрович! Почему вдруг?
— Хозяйство неважнецкое, рвачей немало. Сама на это сетовала.
Бородин полез в машину, достал стакан, подошел к водопроводной колонке, какие были пробиты в нескольких местах по хутору, покачал насос и подставил под струю граненый стакан. Вода бежала теплая, и Бородин все полоскал стакан, который уже был чист, прозрачен, но, набрав воды доверху, он выплескивал ее на землю, подставлял стакан под струю то дном, то боком. Вода шипела, булькала, разбрызгивалась.
Наконец он напился и спросил:
— Ты, кажется, дочь Филиппа Артемовича Сайкина, начальника здешней почты?
— Да, приемная дочь.
Бородин почему-то засмеялся:
— Смотри не скучай. А не то выдвинем председателем. Не боишься?
— Председателем?
— А что? Я одного знал такого же молодого, как ты. Вполне справлялся. Резвый был.
Они распрощались, но продолжали думать об этой встрече — Елена, неспешной походкой направляясь домой, Бородин, мчась в машине по степной дороге.
4
Сайкин достал портсигар, постучал папиросой по крышке. Рука дрожала. Объясняться с Варварой было нелегко. Она медленно шла впереди, на расстоянии. Обернулась:
— Ну что ты, как хвостик?
— Погоди, что я тебе скажу.
— Некогда годить.
— Эх ты… Только и знаешь: гыр-гыр. В кого такая грызливая?
— Ну чего тебе надо от меня?
— Не гляди комом.
— А как же?
— Россыпью.
Варвара рассмеялась. Сайкин запыхтел, закряхтел, никак не решался, наконец взял Варвару за руку и сказал примирительно:
— Ладно, не будем ссориться.
— А у нас с тобой разговор короткий. Ты направо, я налево… Отстань! — Варвара сердито рванула свою руку, крепко сжатую Сайкиным повыше локтя. — Без провожатых обойдусь!
Сайкин с тоской глядел вдоль улицы, пока темная фигура не скрылась за углом, и подозрение, и ненависть к женщине, которую он любил и которая так бесцеремонно с ним поступала, окончательно вывели его из равновесия. Он побежал к Варвариному дому, уверенный, что застанет там Цымбала. Заглянул в сарай, обшарил все затененные уголки. Везде пусто, жутко пусто, как на заброшенном дворе. Представил Варвару с другим, и такая взяла тоска, что не вытерпел, постучал в окно, у которого она спала. Не шелохнулась занавеска, никакого звука, и он побрел домой: ну и пусть, ну и черт с ней! Получше есть девки…
В темноте Сайкин с кем-то столкнулся. Тот, другой, отступил в тусклый свет лампочки, подвешенной у входа в сельмаг. Сайкин узнал Захара Наливайку. И чего это он до сих пор шляется по улицам? Не намять ли ему бока без свидетелей, когда хутор погрузился в глубокий сон и даже собака не залает? Сайкин тупо уставился на парня, как бык в невесть откуда взявшегося молодого соперника. А Захар в распахнутом пиджаке, руки в карманах, стоял, посмеиваясь.
— Ну чего тебе? — сказал он, почувствовав опасность.
— Подойди сюда. Что я тебе скажу…
— Говори, мне и отсюда слышно. — Захар отступил, когда на него надвинулся Сайкин.
— Думаешь, убежишь, если захочу поймать?
— Какого дьявола тебе нужно? Что ты ко мне пристал?
— Откуда ты сейчас идешь? Говори сию минуту!
— Вон что тебя беспокоит. — Захар понимающе осклабился.
— Откуда идешь? В последний раз спрашиваю!
— От Варвары! — неожиданно выпалил Захар и тут же пожалел об этом.
— Ты мне шутки брось! Я за Варвару голову сверну.
— Ну и заткнись своей Варварой! На кой она мне леший… Я иду в гараж. На станцию поеду за председателем.
Сайкин недоверчиво покосился на парня и подошел к нему вплотную, приговаривая: «Да ты не бойся, не бойся», и вдруг цепко схватил за ворот пиджака:
— Не вертыхайся…
— Пусти! Воротник оторвешь!
— Да стой же ты на месте, леший тебя возьми! Второй раз ты мне за вечер попадаешься. Теперь я тебя так просто не отпущу.
