Александр Розен - Прения сторон
— Неужели же я ни для чего больше не гожусь? — спросил Ильин тихо, потому что вошла буфетчица с чистой посудой и стала убирать стойку. — Что, если попробовать себя в адвокатуре? Разве ты не помнишь, как мы мечтали… Я — об адвокатуре, а ты…
— Ну, меня ты оставь, — сказал Саша. — Я всем доволен. А вот буфет сейчас закроют.
Вышли на лестницу, Ильин вызвал лифт и сказал:
— Конечно, ты прав. Ничего обидного в слове «аппаратчик» нет. Вот я съездил в Среднюю Азию, выиграл дело для конторы. Но другой бы тоже выиграл. Заводу тут податься было некуда, эти деньги давно наши… — И пока они спускались в лифте, и потом, внизу, в пустом вестибюле, Ильин развивал свою мысль, что и Мстиславцев бы выиграл: дело бесспорное. — А если я буду защищать человека, понимаешь, человека, а не учреждение, то это перевернет и мою собственную жизнь.
В это время пришла дежурная машина, и Ильин сказал: «Поехали!»
— Но я не домой, я к Люсе.
— Садись, садись, — сказал Ильин, заталкивая Сашу в машину. — Как она?
— Было совсем плохо, а эти дни, кажется, лучше, но кровохарканье, ничего не могут поделать. Она ведь знаешь как — все близко к сердцу. Там у них в НИИ чепе — растрата, или как это теперь называется… Ну, не в самом НИИ, в экспериментальном цехе, какой-то жулик. Может, знаешь, у вас ведь верхи знакомы.
— Нет, не знаю, — сказал Ильин. — Начальника цеха Сторицына вроде помню, но смутно…
— Вот, вот, говорят, что и он замешан.
— Ты позвони мне вечером, есть у меня один замечательный профессор, легочник…
— Профессора и там смотрят…
— Все равно позвони, все-таки свежий глаз.
«Бедняга», — думал Ильин, простившись с Сашей. Он думал о Саше, о Люсе, о своем неудавшемся разговоре. А еще предстояло поговорить с Иринкой. Если бы Саша как-то более определенно поддержал, было бы легче. Иринка Сашу любит и всегда прислушивается к его словам.
«С другой стороны, ведь он ничего против не сказал и, что самое важное, не тронул прошлого», — думал Ильин, слушая Иринкины шаги за дверью и привычно погружаясь в домашнее тепло.
— Помоги Андрею, — сказала Иринка, целуя мужа. — Тяжело ему по русскому…
Ильин и сам это знал, они уже говорили: явно надо взять парню репетитора. Корову через «ять» пишет.
— «Мария Антоновна колола дрова в лесу, а ее муж кормил домашнюю птицу — кур и гусей», — диктовал Ильин, слушая, как за стеной льются Милкины гаммы.
— Папа, возьми меня в Ташкент, — неожиданно сказал Андрей.
— Ты что, в какой Ташкент?
— Ну, где ты был сейчас…
— Разве ты не знаешь, что я не был в Ташкенте?
— Ну, все равно, в Средней Азии. Возьмешь?
— Я туда больше не собираюсь.
— У Сереги Балашова отец в Мурманске живет, так Серега к нему уже три раза ездил.
— Ты что, хочешь, чтобы и я жил не в Москве?
— Я к примеру сказал…
— К примеру! Учиться надо — вот что я тебе, Андрей, скажу. Смотри, ты пишешь «кармила», а надо от слова «корм». Если так дело будет продолжаться, ни в какой институт не поступишь.
— Папа, а я в армию хочу…
Ильин не нашелся, что ответить, но в это время вошла Иринка:
— Это же иждивенчество, сам пусть остальное доделает.
Сразу же после обеда Ильин стал рассказывать Иринке о своих «мыслях в дороге». Рассказывал обстоятельно и даже сказал о вещах «грубо материальных»: очень возможно, что при таком варианте придется расстаться с кое-какими благами.
— Ну что ты, Женя, разве в этом дело! По-разному бывало, вспомни, с чего начинали.
Это была их любимая тема. Они поженились и два года жили в коммунальной квартире. И Милка там родилась. В те времена каждая новая вещь в доме была событием. «Помнишь тот сервиз, розовый с лилиями, я оставила одно блюдечко, чтобы всегда напоминало».
— Да, да, по-всякому бывало. И я очень благодарен тебе… Но сейчас…
— А что сейчас? Сейчас время самое подходящее. Ты знаешь, я в тебе это давно замечала, но не знала, говорить или нет. Боялась вспугнуть. Зерно должно прорасти, верно?
— Да, да, — сказал Ильин, — это очень верно. Значит, ты все-таки замечала? Действительно, у тебя какой-то особый дар.
— Но конкретно адвокатом — нет, об этом я не думала. А что сказал Саша?
— Да так, ничего, отшутился. Ему сейчас не до этого…
— Бедная Люся! Завтра же ее навещу… Так, значит, адвокатом? — повторила Иринка.
— Пойми, — снова развивал свою мысль Ильин. — Вот я работаю в своей конторе…
— Но я давно уже поняла тебя, — сказала Иринка с той шаловливой улыбкой, которая напоминала Ильину многие приятные минуты.
— Значит, ты не против? — спросил Ильин, теперь уже только для того, чтобы удержать Иринкину улыбку.
На следующий день был Касьян Касьянович. Он слушал Ильина, поигрывая на своем черно-белом коммутаторе, как пианист на немой клавиатуре. Было видно, что он старается вникнуть в самую суть вопроса: что же заставляет Ильина бежать из конторы? Может быть, какая-то случайная обида?..
— Может, новый зам? Но ты его и разглядеть-то не успел, он и меня-то вызывал к себе всего два раза, и оба раза по пустякам… Кто?
— Касьян Касьянович, я даю вам свое честное слово…
— Честное слово… Честными словами вымощена дорога знаешь куда? Да нет, — спохватился он, решив, что Ильин может действительно обидеться. — Я твоему честному слову абсолютно верю.
— Я знаю, что вы много сделали для меня, — сказал Ильин, — и ценю. Но после нелегкой внутренней борьбы…
— «После нелегкой внутренней борьбы…» — это откуда?
— Что значит — откуда?
— Классика или наши? Щипачев?
— Никого я не цитирую, просто по-человечески хотел сказать…
— «После нелегкой внутренней борьбы» двадцать лет назад ты ко мне пришел, и, кажется, не было повода пожалеть.
— Да, скоро двадцать лет, можно сказать, юбилей…
— И справим, как положено! Непонятно мне, что тебе там такое светит? Прения сторон! Неужели же ты сам не понимаешь, что сейчас другие времена. Наговорились, хватит…
— Ну, если за красноречием ничего нет, кроме желания самого себя показать, то оно, действительно, никому не нужно, но если факты объединены мыслью…
— Читал я и об этом. «В порядке обсуждения». Было. Понимаешь, не хочется держать тебя силком, но ты прежде подумай: здесь ты все-таки человек. С большой буквы! А там? Я, Женька, хочу тебе добра. Извини, что так по старой памяти зову, но вроде ты зашел ко мне один на один посоветоваться… Неужели же и впрямь мы тебе, Евгений Николаевич, крылышки подрезаем? Кажется, все условия… Воспарить хочешь? А если с этих небес падать придется? Кто поддержит? Касьян? Слушай, а что, если я тебе вне очереди сделаю Пицунду? Там сейчас чудо, отдохнешь, птичек послушаешь, а? — Но Ильин молчал, и Касьян Касьянович нахмурился. — Может, решил — мол, первого зама поменяли, как бы и до нас, грешных…
— Ну уж нет, — сказал Ильин. — В кого, в кого, а в вас я верю: вы звезда незакатная…
— Конечно, — рассуждал Касьян Касьянович, — и там есть люди. Аржанов, например. Много полезного сделал человек.
— Аржанов! Я начинаю с нуля…
— Ничего себе «с нуля»! Да тебя вся Москва знает. И уж если я тебя отпущу, то не нулем, а единицей. А все-таки давай Пицунду и юбилей…
— Я уже решил, Касьян Касьянович.
— Черт его знает, как это у тебя там устроено. Вроде бы и крепкая башка… Значит, «после нелегкой внутренней борьбы»?
Ильин все-таки вспыхнул:
— Я докладывал вам, что это не цитата и что я…
— Те-те-те… Ты первого видел мельком, а я с ним все-таки беседовал. Кое-что понял. «После нелегкой внутренней борьбы…» — это ему годится.
Касьян Касьянович сделал немое глиссандо на своем телефонном коммутаторе, и Ильин подумал, что все его страхи были напрасными: Иринка, Касьян Касьянович… Шлюзы для весеннего паводка открыты.
7
В конторе к Ильину относились по-разному. Он был самым молодым из старой гвардии, и одно это делало его судьбу заметной. Все знали, что Касьян Касьянович привязан к Ильину, дорожит его мнением и чаще всего поступает так, как он советует. Но одни смотрели на это одобрительно: у Ильина голова хорошая, надежный человек, а другие недовольно пожимали плечами: везунчик…
Когда узнали, что он уходит, все вместе заахали. Строились самые невероятные предположения, вплоть до падения самого Касьяна Касьяновича. Но когда поняли, в чем дело, удивились еще больше. Двадцать лет человек проработал. Им были довольны, да и ему не на что было жаловаться: и положение, и все условия… Перечислялись многие ильинские привилегии. Кто-то даже вспомнил, что у него жена красавица, хотя уж в этом-то, конечно, не было никакой заслуги конторы.
Адвокатура… А это зачем? После того как Ильин привык мыслить миллионами, защищать какого-нибудь карманника?
Кажется, Елена Ивановна Кокорева первая сказала, что давно замечала за Ильиным склонность порассуждать ни о чем. Типичное адвокатское… Но тут мнения разделились. Говорили, что Ильин парень не промах и не из тех, кто меняет шило на мыло. Но другие утверждали, что Ильин всегда был прожектером.
