Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый
Бородин не сводил глаз с освещенного крыльца сторосовского дома.
Старков подвинулся ко мне.
— Ухлопал бы меня Сторосов в два счета, если бы вот не он!
— Да ладно, хватит народ пугать, — отозвался Бородин.
Но Старкову после пережитого хотелось выговориться:
— Мой стервец в огород к Сторосову полез, будто своих огурцов мало, ну тот его схватил и давай охаживать, мой кричать, я вызволить его хотел — ну мы и сочкнулись. А кулак у Сторосова вон какой — быка свалит. К тому же пьяный. Потому я палку схватил, а он это самое ружье. Первый раз промазал, а второй бы наверняка был мой. Да вон он, — Старков обернулся к Бородину.
— Ладно, хватит, — нетерпеливо перебил тот, — оба хороши.
На крыльце дома объявилась молодая женщина в халате, — видимо, сторосовская супруга.
— Ружье отдадите, или как? — спросила нерешительно она.
Бородин, словно только сейчас вспомнив о нем, поднял ружье, посмотрел на него, разломил стволы, видимо еще раз желая убедиться, что они пусты, защелкнул замок и закинул ружье за спину.
— Там видно будет! — ответил он и, обратившись ко мне, сказал: — Пошли домой!
Решив, что больше ничего интересного не произойдет, люди стали расходиться. Я простился с Асей и поспешил следом за своим хозяином, который, придерживая приклад ружья, шел крупным шагом. Заслышав мои шаги, он оглянулся, потрогал припухший глаз, губу.
— Красив я? — спросил он, угрюмо улыбаясь.
— Красив!
Он и впрямь меньше всего походил на потерпевшего, казался скорее даже победителем.
— Достанется мне теперь на орехи, — усмехнулся Бородин. — Моя ведь разлюбезная из города вернулась! Ночным приехала.
Жена Бородина — маленькая женщина с добрым лицом встретила нас на крыльце. Она уже обо всем знала и, бегло окинув мужа, нисколько не стесняясь меня, набросилась на него. Голос у нее был резкий, неприятный.
— Посмотри, на кого похож! — двинулась она навстречу мужу. — Нет, ты только посмотри.
Лицо его при этих словах передернулось словно от боли, и он, поставив в угол ружье, устало махнул рукой.
— Чего машешь, — не унималась она. — Тебе всегда больше всех надо. Кто просил тебя встревать в эту драку? Кто? Они сами без тебя разберутся. Тоже выискался мне защитник. Нашел за кого заступаться. Да случись что с тобой, Старков и пальцем не пошевелит. Нет, видимо, был дураком, дураком и помрешь.
При этих словах она постучала по своему маленькому лбу.
Было видно, что Бородин не имел ни малейшего желания продолжать начатый женой разговор.
Мне стало обидно. Какая-то невзрачная горластая бабенка учит его жить, хотя сама, должно быть, не испытала и десятой части того, что досталось ему.
— Да после того, что Старков сделал тебе, я бы не только не побежала на помощь, я бы…
— Ладно, — не выдержал наконец Бородин. — Хоть бы гостя постеснялась.
— Что мне гости твои, — пыхнула зло она, косясь в мою сторону.
Мне как-то сразу стало неуютно. Я почувствовал себя лишним в этом доме и решил, что, пожалуй, пора собирать чемодан. Хотя, конечно, уехать сейчас из Студеного, не разобравшись, что к чему, не смог бы.
— Не обращай на нее внимание, — сказал Бородин, когда жена скрылась в коридоре, — она у меня такая: понесет — не остановишь. Так что ты не очень принимай к сердцу ее болтовню. Жен, как знаешь, не выбирают.
Я хотел было возразить ему, но тут снова объявилась Бородина, продолжая по-прежнему гундеть.
Простившись с Бородиным, я полез к себе на чердак. Деревенская улица снова была тиха.
XII
Утром в Студеном появился участковый уполномоченный Коржев — ряболицый, мясистый, крупный. Голос, однако, у него был тонким и совсем не соответствовал его внушительной фигуре.
Участковый присел к столу, отирая несвежим платком крупную красную шею, шумно, тяжело дыша.
— Эта? — кивнул он на ружье в углу.
Бородин протянул с готовностью двустволку, но Коржев равнодушно махнул. Вытащил из офицерской сумки, перекинутой через плечо, блокнот, из кармана — простенькую шариковую ручку и приступил к расспросу.
По тому, как вяло и нехотя задавал он вопросы и столь же равнодушно выслушивал ответы, было видно, что Коржева мало занимает вчерашняя история. Ну подрались между собой мужики — экая редкость. Ружье в ход пустили — вот это худо. Опять же счастье — никого не задело.
— Василий Петрович, — спрашивал Коржев, — может, Сторосов не имел намерения стрелять в Старкова, может, он с одной только целью — попугать его — вынес это ружье.
Бородин пожал плечами.
— Ты у Сторосова отнял ружье после того, как он выстрелил второй раз, или когда собирался стрелять?
— Когда собирался.
— Так, так, — сказал многозначительно, что-то вычисляя про себя, «деревенский детектив». До прихода к Бородину он успел встретиться с противными сторонами и теперь, слушая показания Бородина, должно быть, прикидывал, как лучше повернуть, представить дело, чтобы обошлось оно тихо-мирно, без лишней мороки. Его не смущало то, что он поступается истиной. «Было бы что серьезное, — должно быть, рассуждал он, — другое дело. А из-за этого стоит ли раздувать сыр-бор?» К тому же потерпевший Старков оказался человеком покладистым. Вина-то его в случившемся самая прямая — не чей-нибудь, его пацан полез в сторосовский огород. Из-за этого все-то и началось. Так что Старков, как понял Коржев, жаловаться куда-либо вряд ли станет. А если к тому же и Бородин согласится простить Сторосову вчерашнее, тогда можно устроить и мировую.
— Здорово он тебя, — сказал Коржев, подбрасывая этот каверзный вопрос в качестве пробного шара.
— Пустяки, — ответил мой хозяин, трогая ладонью ссадины. — Но и я ему врезал как следует.
— Да он уж говорил, — засмеялся Коржев, хотя видимой причины для веселья не было. Просто участковый наверняка уверовал в правильность задуманного хода. Давний опыт работы в колготной должности убеждал старшего лейтенанта в том, что всюду, где это только можно, нужно подталкивать людей к примирению. Какой толк от вражды? Сам себе отравляет житье, да и другим создает беспокойство. И, убедившись, что Бородин ничего против Сторосова не имеет, участковый облегченно вздохнул и попросил у Бородина кваску.
Попив холодного квасу, Коржев, прежде чем натянуть на свою крупную, лысеющую голову фирменную фуражку, долго, изучающе глядел на Бородина.
— А ты молодец! — похвалил он. — Я же помню, как он тебя по-всякому выставлял. А ты вот не посчитался с обидой, за него заступаться полез.
— Да что же зло носить, — откликнулся Бородин. — Кому от этого радость и польза?
— Н-да, — каким-то своим внутренним мыслям отозвался задумчиво Коржев, поднимаясь со скрипнувшей табуретки, оправляя мятые форменные брюки. — Ну бывайте. Как говорят, спасибо этому дому, пойдем к другому. Делов-то у меня много, а я один.
Проводив участкового за порог, Бородин, глядя мимо меня, прошелся по комнате, потирая пустое плечо.
— Ноет, — признался он. — К погоде, что ли? Хотя по небу не видать.
— Коржева-то уже давно знаешь? — поинтересовался я.
— Давно. Лет двадцать, если не больше. Тогда он еще в сержантах бегал — щупленький, шпингалетистый, а сейчас вон какие зады наел. Где уж тут хулиганов ловить.
— А Старков что же, вместе с тобой сюда в Студеное приехал?
— Нет, позже! Он на станции, в райцентре поначалу устроился. Знаешь, есть такая контора — кожсырье. Ну, где шкуры всякие принимают. Так вот он этой конторой заведовал. Пока его оттуда метлой за всякие делишки не погнали. Вот он сюда к нам и перебрался.
Сославшись на то, что ему нужно кое-что взять в сельмаге, Бородин, схватив дерматиновую сумку, скрылся за дверью. А через каких-нибудь две-три минуты объявился Старков. Правая скула слегка была припухшей. А так вид вполне приличный. Я с особым любопытством стал присматриваться к нему. Мой интерес не остался незамеченным Старковым.
— А что же вы, специально к Бородину приехали? — спросил он, оглядывая комнату, словно лишний раз желая убедиться, что нас в ней только двое.
— Специально, — подтвердил я.
— А зачем, если не секрет? — спросил настороженно он.
— Да так, ради любопытства, — ответил уклончиво я.
— Ясно, ясно, — сказал Старков, видимо поняв всю бестактность своих вопросов.
XIII
— А не пойти ли нам в рощицу? — предложил Бородин. — Хорошо там сейчас, привольно.
Он положил в потертую, дерматиновую сумку нехитрую закуску — с десяток картофелин, пучок зеленого лука, пяток яиц, горбушку хлеба, соль. И лукаво подмигнул мне.
— В Англии это, кажется, зовется пикник. Так вот мы с тобой на пикник и отправимся.
И мы пошли с ним через проулок, за выгон.
