Алексей Мусатов - Зелёный шум
Собрание зашумело — всё, мол, это сказки для малолетних. Таких заработков у них в колхозе никогда не было и не будет.
— А может, для кого и будет, — усмехнувшись, подала голос Ульяна Краюхина. — Вот как только заголосуем товарища Карасёва в председатели, он и станет, как Калугин, получать свою твёрдую зарплату. Денежками, да каждый месяц.
Ельке даже показалось, что после таких слов колхозники не захотят выбрать отца в председатели.
Но тут отец громко заявил, что, пока колхоз не окрепнет, он согласен работать на тех же условиях, как и все колхозники: будет получать по трудодням.
Собрание ахнуло: такого ещё не было ни с одним из прежних председателей.
Потом, когда Николай Иванович ответил на все вопросы, заговорили колхозники. Выступило человек десять: свинарка Стеша Можаева, кучер Савелий Покатилов, шофёр Пыжов, дед Афанасий…
Все они говорили по-разному, но почти об одном и том же: если новый председатель обещает всё это не ради красного словца, то такой человек им по душе. Пусть только он наведёт в хозяйстве порядок, а они уж покажут, как умеют работать.
После долгих споров собрание наконец проголосовало за Елькиного отца.
Начались нелёгкие председательские будни.
Отец с утра до вечера пропадал в правлении, на фермах, в мастерской. Его будили даже ночью и просили срочно прийти на свиноферму или в коровник, где шли опоросы и отёлы.
На квартиру то и дело заходили бригадиры, животноводы, механизаторы. Они требовали кормов для скота, покрышки для грузовиков, запасные части к тракторам.
Отец писал письма, звонил по телефону, ездил в район, связывался с соседними колхозами, с шефами.
Он так уставал за день, что, возвращаясь поздно вечером домой, нередко засыпал прямо в одежде, и Ельке приходилось стаскивать с него сапоги.
Заниматься домашним хозяйством отцу, конечно, было некогда, и все заботы легли на плечи девочки.
Она ходила в магазин за хлебом, за керосином, покупала у колхозников молоко, картошку, сама готовила завтраки, обеды. Без привычки у неё всё не ладилось: то что-нибудь пересолит, то пережарит или недожарит. Да вот ещё этот проклятый примус…
Из соседней комнаты выглянула Таня Покатилова — приземистая, скуластая девочка с густым смуглым румянцем на щеках, дочка хозяйки дома, у которой Карасёвы снимали квартиру.
— Ну и начадила ты! — Таня открыла форточку и кинула взгляд на сковородку на примусе. — И чего ты, Елька, изводишь себя? Пусть твой отец только распорядится — и всё у вас будет: и продукты из колхозной кладовой, и завтрак с обедом вам приготовят. Калугин всегда так делал.
— Нет-нет, — поспешно сказала Елька. — Мы с папой сами всё можем. И всего у нас хватает.
— Так уж и хватает, — усмехнулась Таня. — А ты знаешь, что в колхозе говорят? Не заживётся у нас Николай Иваныч, раз по трудодням получать согласился.
— Почему это не заживётся? — обиделась Елька. — Он же слово дал, что никуда не уедет, пока трудодень богатым не станет. А папа болтать не любит.
— Может, и не сбежит, — задумчиво сказала Таня. — Про Николая Иваныча в деревне ещё и по-другому говорят. Видать, смелый он, шибко партийный, если за наш колхоз взялся.
Елька потупилась и, ничего не ответив, принялась вновь накачивать примус.
— Хватит тебе, ещё взорвётся, — предупредила Таня. — Надо иголкой прочистить.
Елька достала швейную иголку и попыталась прочистить отверстие в головке. Но иголка была слишком толста.
Таня сказала, что нужна особая иголка — примусная, из тонкой стальной проволоки.
— Не купили мы примусных, забыли, — призналась Елька. — Может, самим сделать?
Таня принесла из сеней кусок провода. Девочки отделили от него тонкую проволочку и с таким усердием принялись прочищать примус, что проволочка вскоре сломалась и застряла в отверстии.
— Смотри-ка, Николай Иваныч идёт! — вскрикнула вдруг Таня, кивнув через окно на улицу. — Чем ты его кормить будешь? — Она схватила с примуса сковородку с недожаренной картошкой и убежала во вторую половину избы.
В комнату вошёл Елькин отец. Сбросил пальто и потёр зазябшие руки:
— А ну, молодая хозяйка, корми скорее. Я здорово проголодался, — обратился он к дочери. Потом покосился на примус. — Совсем, значит, техника отказала. Ну что ж, обойдёмся без горячего.
— Сейчас, сейчас… всё будет готово, — сконфуженно забормотала Елька, возясь с примусом.
Махнув рукой, Николай Иванович попил холодного молока с хлебом и сказал дочери, что обедать они пойдут в чайную.
Потом он оделся, забрал какие-то бумаги и, прежде чем выйти за дверь, пристально посмотрел на Ельку.
— Слушай, дочка. По всему видно, не получается у нас домашнее хозяйство. Может, тебе лучше в город вернуться, в школу-интернат поступить?
Елька прикусила губу. Как же так? Она ведь твёрдо решила, что едет с отцом в деревню, будет ему во всём помогать и ничего не испугается. А как хорошо проводили её ребята из городской школы, сколько надавали всяких наказов. И вдруг — вернуться в город, оставить отца!
— А кто на собрании говорил, что в деревню надолго едет? И со всей семьёй? — с обидой напомнила Елька.
— Говорил, не отказываюсь. Но, понимаешь, если такие затруднения… Поживёшь в интернате до приезда матери, а потом видно будет.
— А зачем потом? Я лучше сейчас никуда не поеду, — дрогнув в лице, заявила Елька и вновь принялась за хозяйство. — Это всё примус виноват. Надо иголок купить. А готовить я научусь, вот увидишь.
— Ну, если дело только в примусе — тогда сдаюсь, — невесело улыбнулся отец. — Эту технику мы уж как-нибудь одолеем.
В комнату вбежала Таня и передала Ельке несколько примусных иголок.
— В чулане нашла. Старые, но ещё годятся. Теперь держись, примус!
Вслед за Таней вошла её мать Катерина, держа в руках сковородку с жареной картошкой.
— Поешьте, Николай Иванович. Чего вы с дочкой всухомятку перебиваетесь — непорядок это. И чай у нас берите без стеснения, и печкой можете пользоваться.
Поблагодарив, Николай Иванович снял пальто и, подмигнув Ельке, сел за стол.
— Позавтракаем ещё раз, коли так. — И он попросил Танину мать взять его с дочкой на довольствие — готовить им обед и завтраки. При этом он сказал, что всё это временно: придёт срок — и у них в колхозе будет своя столовая.
— Возьмём, возьмём, — опередив мать, заявила Таня. — У нас печка большая. Всё вам испечём и сварим. И примус не понадобится. Правда, мама?
— Это можно, — согласилась Катерина и обратилась к председателю: — Вас-то мы накормим и напоим, только и вы про людей не забудьте. Встряхните их, на ноги поставьте.
Первые шаги
С этого дня Ельке стало немного легче: она больше не мучилась с завтраками и обедами, а в остальных делах ей частенько помогала Таня с подругами. Девочки вместе ходили в магазин, покупали продукты, топили в комнате печку.
Но забот у Ельки не убавилось. Отец то и дело посылал её оповестить членов правления о заседании, отыскать в колхозе нужного человека, передать ему какое-нибудь поручение.
Елька ни от чего не отказывалась. В колхозе её стали звать рассыльной, курьером председателя.
Не отставала от Ельки и Таня. Она тоже помогала председателю, который так был не похож на прежнего. Он ходил по бригадам, по фермам, знакомился с людьми, посещал колхозные избы. С двери правления сняли табличку: «Приём от и до…», как это было при старом председателе, и Николай Иванович принимал всех желающих в любое время.
А по вечерам он нередко сам приглашал к себе на кварталу колхозников. Советовался с ними, как жить колхозу дальше. Он интересовался, сколько прибыли или убытка приносит каждая ферма, каждая корова, свинья, курица, что выгодно или невыгодно сеять на артельных полях.
Колхозники шумели, горячились, ругали старых руководителей, спорили до хрипоты и давали бесчисленные советы, как поправить хозяйство, как избавиться от убытков, откуда для начала раздобыть денег.
В такие дни Елька с Таней прямо-таки сбивались с ног. Они то и дело подогревали ведёрный покатиловский самовар и без конца угощали собравшихся чаем.
Выговорившись, колхозники обычно махали руками:
— Э-э, да что там! Нашими советами хоть пруд пруди. Мы и раньше об этом говорили, да толку ни на грош.
Но Николай Иванович не только внимательно выслушивал советы колхозников. Прошло несколько дней, и он, собрав молодёжь на субботник, отремонтировал и утеплил скотные дворы. Горы навоза, накопившиеся около коровников, были вывезены на поля. На болоте Николай Иванович разыскал залежи торфа и тоже решил использовать его в качестве удобрений. По дворам начался сбор золы и куриного помёта.
Колхозных лошадей, которые зимой стояли без дела, Николай Иванович предложил использовать на извозе.
