Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы
Тихой, спокойной жизни семьи Гугаса в саду мешало незначительное на первый взгляд обстоятельство — соседство с турецкой семьей.
Маленький сад справа, примыкающий к их саду, когда-то принадлежал Манукяну. Разбогатев, он купил себе другой, а этот стоял в запустении. Долго пустовавший дом посредине сада обветшал. Зимой этого года Манукян продал сад с домом турку Осману. Это очень встревожило дедушку. Особенно стал он беспокоиться, когда Осман приехал в сад со своими взрослыми сыновьями.
Однажды, проходя мимо огорода, где работали дед с Мурадом, сыновья Османа, двое верзил, начали непристойно ругаться. Дед сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал усердно работать. Когда турки прошли, Мурад, удивленный этим смирением деда, спросил:
— Почему ты их не наказал, дедушка?
— Нельзя.
— Но почему нельзя?
— Эх, молод ты, ничего не понимаешь! Придет время — узнаешь.
После этого, казалось пустякового, случая дед встревожился не на шутку. По ночам, укладываясь спать у самых дверей, он клал под подушку кинжал, рядом с собой топор.
— Зачем только он продал сад турку? — бурчал он каждый раз с досадой.
Старик словно предчувствовал надвигающуюся беду. Его тревога особенно возросла после того, как он однажды увидел, что сыновья Османа, забравшись на забор, разделяющий сады, пристально следят за Сирануш.
— Не смей выходить из дому с открытым лицом! — приказал дед дочери.
Спустя несколько дней, работая на огороде, они услышали пронзительный крик. Бросив лопату, дед побежал на крик, Мурад поспешил за ним. Посреди узкой безлюдной улицы, отделявшей огород от сада, валялись свежие лепешки, а в двух шагах разбитый кувшин с кислым молоком.
— Это Сирануш! — воскликнул дед и ускорил шаг.
Обогнув плетень, они увидали, что сыновья Османа тащат за руки Сирануш. Упираясь ногами в землю, она изо всех сил вырывалась. Белое покрывало упало с ее головы, волосы растрепались.
— Помогите, помогите! — безустанно взывала она.
Дед еще издали дико закричал:
— Не троньте ее!
— Не подходи, старик! Убью! — крикнул один из хулиганов. — Ахмет, ты беги, я его задержу, — добавил он и кинулся навстречу деду; в руках у него блеснул кривой кинжал.
Дед с ходу налетел на турка и сбил его с ног. Не останавливаясь, он побежал за вторым. Мурад уже догнал того и вцепился в его широкие шаровары. Ахмет, держа одной рукой Сирануш, другой принялся колотить Мурада по голове. Догнав турка, дед со всего размаха ударил его по лицу. Турок выпустил Сирануш.
— Беги домой! Скорей! — крикнул ей дед.
Турок вскочил, кинулся к старику и всадил ему кинжал в спину. Слабо вскрикнув, дед пластом повалился на землю.
При виде крови, хлынувшей из раны, Мурад растерялся.
— Помогите! Убили! Помогите! Дедушку убили! — закричал он срывающимся голосом и побежал вслед за Сирануш.
— Али, не прикончить ли его совсем? — спросил Ахмет у брата, нагнувшись к деду. — Он еще дышит. Выживет, собака, знаешь, какие они живучие… Подаст жалобу, — тогда хлопот не оберешься.
— Брось, не подаст, побоится. Да если даже осмелится, кому больше поверят: двум правоверным мусульманам или грязному гяуру? Да будет воля аллаха! Пошли.
— Жаль, упустил девушку, — сокрушался Ахмет.
— Ничего, она от нас далеко не уйдет, — успокоил брата Али.
И братья спокойно пошли домой.
Дед, пролежав дней десять в постели, так и не встал. Умер он в страшных мучениях.
После его похорон вся семья, не дожидаясь конца лета, покинула сад и вернулась в город.
Глава шестая
Война
Наступила осень страшного 1914 года.
Слухи, тревожные, пугающие, ползли по горным пастбищам. Где-то далеко неведомые народы начали войну между собой. Кто с кем и почему воюет, никто не звал. Боялись одного: как бы турки тоже не начали войну.
Звездными ночами, собравшись у дымящих костров, загорелые, умудренные опытом старики чабаны подолгу толковали о войне.
— Не иначе как опять германцы мутят воду, больше некому, — высказал свои догадки Ншан.
— Может быть, и французы, — вставил Хачик. — Вот скоро Гугас вернется, тогда и узнаем.
— Я все думаю и никак в толк не возьму: почему это люди вечно воюют между собой? Земли им не хватает, барашков пасти негде? Не должно быть. Посмотришь — кругом земли вроде много, — недоумевал старик Мазманян.
— Это все оттого, что люди слишком умными стали, всякие там машины, пароходы выдумали. В прошлый раз Атеш рассказывал, что в Сивасе он видел арбу без лошадей и без быков, сама, говорит, двигается, — принялся рассказывать Мигран.
— А по-моему, все оттого, что много богачей развелось. Богатому человеку все мало, ему еще больше хочется. Он все думает, как бы у соседа последнее отнять. Вроде наших Манукяна и Каракозяна. Дай им волю, так они последнего барашка у тебя заберут. — Хачик задумался. — Посмотрим, что белый царь скажет, он тоже ведь порядочный вояка.
Залаяли собаки. На тропинке показался всадник, он еще издали закричал:
— Ге-ей! Скажите, где сейчас Мазманян? Где Хачик?
Все бросились навстречу всаднику.
— Что случилось? Какая беда стряслась? — спросил Хачик.
— Войну объявили, — сказал приезжий, слезая с коня. — Писарь сказал: завтра на площади султанский указ будут читать. Просили вас срочно вернуться в город.
— Кто объявил? Кому объявили?
— Всем.
— Скажи толком: кому всем?
— Точно не знаю: кажется, турки объявили войну всем государствам: французам, англичанам, русским да еще кое-кому.
— Да что они, с ума, что ли, сошли?
— Уж этого я сказать не могу, дядя Хачик, может быть, и сошли.
Оседлав коней, Мазманян с Хачиком поспешили в город. По дороге они повстречали конных жандармов, спешивших в дальние деревни с извещением о войне.
Городские власти постарались придать торжественный вид городу: на столбах базарной площади развесили разноцветные бумажные фонари, а около управы с самого утра играл оркестр. В девять часов в дверях управы появился уездный начальник в сопровождении бинбаши. Уездный начальник был в черном костюме и новой феске[8], бинбаши — в новой форме цвета морской волны, с медалями на груди. Позади, на почтительном расстоянии, шли двое полицейских.
Из управы вынесли стол и накрыли его зеленой скатертью. Вокруг стола толпились люди. Когда их собралось довольно много, писарь по знаку уездного начальника, откашлявшись, стал громко читать султанский указ.
Присутствующие многое не поняли: какие-то высокопарные арабские или персидские слова. Но одно было ясно: для того чтобы «положить конец бесчинствам русских, англичан и французов», султан Турции и халиф всех мусульман призывает своих правоверных храбро воевать во имя веры и престола. После писаря выступил мулла в белой чалме и сказал коротенькую речь, в которой объяснил, что всех воинов султана, которым суждено пасть на поле брани, на том свете ожидает райское блаженство. Мулла тут же предложил присутствующим записаться добровольцами. Несколько молодых турок подошли к столу. Пока писарь записывал их имена, стоявшие в задних рядах стали расходиться, их примеру последовали другие, и вскоре площадь опустела.
Вечером жгли фейерверк. Кофейня и питейное заведение, принадлежавшие городскому богачу Каракозяну, были полны. До поздней ночи на площади горланили пьяные. Армяне, как всегда, с наступлением темноты удалились в свои кварталы. В эту ночь они особенно бдительно охраняли все улицы.
Вскоре власти начали призывать в армию и армянское население, но армяне повсеместно уклонялись от призыва. Те, у кого были деньги, подкупали чиновников и врачей призывных комиссий, разными путями добывали себе белые билеты. Бедные просто не являлись на призывные пункты, попавшие же в армию при первой возможности удирали, на всякий случай захватив с собой оружие. Все горы, окружающие долину, заполнились такими беглецами. Они жили в неприступных пещерах, а чабаны снабжали их продовольствием.
В городе тоже скрывалось много беглецов. В каждом доме армянского квартала были устроены подземные тайники, сообщающиеся между собой подземными ходами. На улицах по целым: дням караулили женщины и дети. При малейшей опасности они давали сигнал, и беглецы прятались в этих тайниках. Жандармы по-прежнему опасались заглядывать в армянскую часть города по ночам.
На этот раз Гугас вернулся домой явно озабоченный. За короткое время он заметно похудел, щеки у него ввалились, глаза потускнели, в движениях появилась несвойственная его кипучей натуре вялость.
Вечером к нему поодиночке собрались друзья. Перед тем как войти в дом, они останавливались, осматривались по сторонам: не следит ли кто за ними?
