Алексей Кожевников - Том 1. Здравствуй, путь!
Токмак не удалось взять, повстанцы отступили от него к Боамскому ущелью. Но там их встретили воинские части и разгромили. Мухтар был убит и похоронен в братской могиле.
Разбитые повстанческие отряды и убегающие семьи, смешавшись в беспорядочную и, казалось, бесконечную толпу, уходили в горы, за ледники, куда во все времена скрывались из степей побежденные, рассеянные, гонимые, убегающие.
Тансык, теперь единственный мужчина в осиротелой семье, тоже уводил в горы свою семью и скот. Два верблюда везли мать, сестру, юрту и другое добро. Сам Тансык ехал на коне Утурбая, конем Мухтара завладел после его смерти старик Исатай. Одинокий, слабый, он всегда припадал к чьему-либо костру и котлу. Тут, в этом беспорядочном бегстве, самый теплый костер и самый сытный котел были, пожалуй, у русских братьев. Они уже запаслись брошенным оружием и приютили кое-какой бесхозяйственный скот. Стадо Тансыка перемешалось с чужим скотом и шло неизвестно где. Роман Гусев утешал всех:
— Найдем, разберемся. Скоро все будем дома.
И здесь, в великом бедствии, он был рассудителен, спокоен, деятелен, помогал всем без разбора, даже тем, кто считал его врагом.
— Были мы особой командой без определенного назначения. Но это время кончилось, теперь мы — особая команда с определенным назначением — выжить всем, — рассуждал Гусев, приподнимался на цыпочки, он был невеликого роста, и кивал на растянувшуюся громаду беженцев. — Выжить всем-всем, кого поставила жизнь на эту дорожку! Правильно говорю? Жизнюшка всех нас обвенчала одинаково, поставила в общий кружок — это понять надо.
Среди беженцев было много старых, малых, больных, раненых, голодных.
Русские братья постоянно кого-нибудь кормили, поили, поднимали, несли, грели, лечили.
Путь лежал через высокие перевалы. Был конец сентября. На перевалах дули холодные ветры, поднимались снежные ураганы.
Истомленный скот падал, замерзал, скатывался в ущелья. Верблюды изранили на камнях ноги и кричали от боли. Сотни верблюдов ревели по нескольку часов не переставая. От этого дикого, страшного рева слабонервные люди тоже начинали рыдать.
Тансык ехал впереди, мать и сестра за ним. Мать часто плакала и причитала. Чтобы не слышать ее, Тансык сильней натягивал малахай. Но плач все равно заползал в уши и доводил Тансыка до исступления, как таракан, который забрался в ухо и мечется там.
Тансык пробовал утешать ее:
— Не плачь. Утурбай умер, но оставил вместо себя восемь братьев.
— Ох, Тансык, Тансык, они — только братья, а не дети. А все братья, сколько их есть на земле, не могут заменить матери даже одного сына. А у меня погибли муж и сын.
Сестра грустно поглядывала на Тансыка, изредка помахивала ему рукой: держись, братик, держись.
Исатай сидел на коне молча, неподвижно, как прикрученный к седлу мертвец, как корявый обломок саксаула.
Однажды Тансык спросил его:
— Скоро приедем?
— Куда?
— В Китай.
— Я уже был в Китае, был дальше.
— Там хорошо?
— Хорошо. Только нет реки Чу, нет озера Балхаш, гор Кунгей-Алатау, нет своей земли, могил наших отцов.
— Там плохо, — сказал Тансык.
— Сам думай. Тебе будет хорошо, тебя возьмут и мальчишки для побегушек. Ты будешь спать на камышовой циновке у хозяйского порога и видеть во сне родной аул, родную степь. А мне плохо. Я буду просить милостыню, буду ради хлеба петь про несчастья моего народа.
— А как будет моей матери?
— Она наймется копать рисовое поле либо сад.
— Она старуха и никогда не копала.
— В чужой стране все станут молодыми. Кто хочет жить на чужбине, тот должен работать, как молодой. Там много людей и мало хлеба, там кормят только за хорошую работу.
— А как будет моей сестре?
— Лучше всех. Ее купит в жены чиновник или купец.
— Кто же продаст ее?
— Ты продашь. Когда матери и тебе станет нечего есть, ты продашь сестру.
— Нет. Она выйдет замуж за казаха, — твердо сказал Тансык.
— Зачем казахам жены, когда у них не будет земли, не будет дома? Жене нужен дом.
— А зачем ты едешь, если там плохо?
— Когда человек видит змею, он убегает от нее и в огонь и в воду. Змея спрячет жало, и я вернусь домой.
С первого дня восстания Исатай, как давний мятежник, был в совете старейшин повстанцев, держался не хуже молодого, не пропустил ни одного боя. Вера, что казахский народ вырвет свободу, носила его на своих крыльях, прямила ему старую спину. С поражением он потерял эту веру, спина согнулась, в глазах померк блеск, упала зоркость, руки еле-еле поднимали плетку.
Исатай ехал и не знал, зачем едет. Если в первый уход в чужие страны он мог работать на рисовых полях, ломать камень, таскать бревна, то что будет делать теперь? Он все время раздумывал, не лучше ли вернуться и умереть на своей земле.
«Меня похоронят у реки Чу, и какой-нибудь акын сыграет на моей могиле песню. Не сыграет — не надо. Все равно по мне будут скакать казахские кони».
Но воля Исатая была сломлена, и он не осмеливался повернуть коня обратно.
— Где искать хорошую жизнь? Где затерялась она? — часто тосковал он вслух.
— Не знаю, — отзывался Тансык. — Я маленький, вырасту — найду и скажу.
— Ладно, буду ждать. Вон там граница. — Старик тянул руку вперед, где все небо заслонял горный хребет в снегу.
Однажды он вдруг сполз неловко с коня, почти свалился.
К нему подбежал Роман Гусев и спросил:
— Обратно сам залезешь или подсадить?
— Дальше Исатай не поедет, он пришел… домой. — Старик горько усмехнулся. — Можно ставить юрту.
Беженцы осели в большой ветвистой долине промеж горных хребтов, покрытых по вершинам вечными ледниками. Исатай во время прежних скитаний бывал здесь и теперь уверял, что лучшего места для тех, кто скрывается, не найти. Впереди — чужие страны, оттуда никто не зайдет, позади — тяжелый горный путь, который открывается всего на два месяца в году, и то для опытных, сильных ходоков по горам. Они, беженцы, только потому одолели этот трудный путь, что по пятам за ними гнались война и смерть.
Сейчас война отстала, и горная зима не пустит ее в эту долину до будущего лета. Здесь много лесу, озер, рек, зверя, птицы, рыбы, и не ленивый человек не умрет от голода и холода. Правда, мало пастбищ и зимой сильно засыпает их снегом, вообще долина создана больше для охотников, чем для скотоводов.
Долина на этот раз пустовала. Беженцы раскинули юрты кому где мило, кто посередь полян, ближе к траве, кто у речек и озер, ближе к воде и рыбе, кто в лесу, ближе к дровам и дичи. Тансык и русские братья поставили две юрты рядом при выходе бурной речки из лесистых гор на широкую поляну, где все — и вода, и трава, и зверье, и рыба, и дрова — было под рукой. Поселиться так посоветовал Роман Гусев, это был многоумелый человек, сперва вологодский пахарь и лесоруб, потом рабочий и мастер московского машиностроительного завода, приученный нелегким трудом сначала семьдесят семь раз примерить и только потом отрезать.
Через несколько дней, когда отдохнули после дороги, Роман сказал своей команде:
— Так и будем бедовать всю зиму в юрте, в чаду, в холоду? Рядом вон какой лес.
В команде были хоть и разные люди, но все привыкшие к основательному дому с печкой, со столом, с лавками. Жизнь в юрте, сидя и лежа на полу, была неудобна им.
— Куда клонишь? — спросили Романа братья. — Дом ладить?
— Ну да. Мы ж в юрте лесу на десять домов спалим за одну зиму. И лес жалко, и труды наши могут пригодиться на другое. Нечего их в дым пускать.
— Будь по-твоему, — согласились братья.
И через месяц появился в долине первый бревенчатый дом с печью, столом, скамьями, окнами, затянутыми бараньей брюшиной, а еще через неделю — баня.
Жизнь в долине пошла тем же порядком, какой был в степи. Скот копытил поляны, добывая траву. Хозяева оберегали его от диких зверей, а тот, что начинал слабеть, резали и ели. Небогатые скотом промышляли охотой на горных козлов, зайцев, глухарей.
Здесь выпадало гораздо больше снега, чем на равнине, да еще ветер сдувал его с высот в низины и к концу зимы нагромоздил такие сугробы, что козы и овцы уже не могли докопаться до травы. Их пришлось прирезать. Зато всю весну и лето стояли такие дивно высокие, густые, сочные травы, что коровы и кобылицы доились в два раза больше, чем в степях.
В августе снег на горных перевалах растаял, и путь в степи открылся. Беженцы послали нескольких джигитов в разведку. Им поручалось сделать объезд самых крупных кочевий, нескольких городов, разыскать многих людей, которые остались по ту сторону гор. От команды русских братьев взяли в разведку Романа Гусева и казанского татарина Ахмета Каримова. Этот татарин очень помог сближению команды с казахами. Он быстро научился говорить, петь, играть на домбре, как настоящий казах, к тому же оказалось, что у татар и казахов много одинаковых обычаев. Через него казахи окончательно поверили русским братьям.
