Наталья Баранская - Черныш и другие
Обзор книги Наталья Баранская - Черныш и другие
Наталья Баранская
Черныш и другие
Говорят, черные кошки приносят несчастье. Правда ли это?
Из письма читательницыМариша, она же Мария Николаевна, жила с тетей в своей однокомнатной квартире. Тетя приехала из Тайнинки после пожара — в их деревянном доме сгорела кухня. Она привезла с собой кошку Белоснежку, пуховую подушку и печку «чудо». Приехала она ненадолго, но жила почти год — ремонт затягивался.
Работала Мария Николаевна лаборанткой в НИИ. Институт этот был замечателен тем, что, периодически сокращая штаты, углублял тематику и расширял свою площадь: занимал подвалы, освобожденные от жильцов. Как раз недавно Маришина лаборатория переехала в бывшую коммунальную квартиру — семь комнат с ванной и кухней.
Переехали и перевезли все свои гальванометры, диктилометры, галометры и дрозометры, а также аккумуляторы, дистилляторы, дозаторы, конденсаторы, абсорберы, автоклавы, диффузоры и меггеры. Было это нелегко, но раз надо, значит, надо.
Каждый сотрудник получил теперь для себя и своей аппаратуры отдельную комнату. Заведующему лабораторией досталась самая большая: у него стояла крупногабаритная установка, им сконструированная, а также два стола. Письменный — для писанья и представительства — и другой, похожий на верстак, для всяких работ. Михаил Михайлович (сокращенно Михмихыч) был молод и любил работать своими руками.
Заодно скажем, что он был талантлив, лохмат, умен, высок, несколько рассеян (только не в работе). Одним словом, он был симпатичный очкарик.
В вверенных ему штатах, кроме голубоглазой светловолосой Мариши, были: лаборантка Элла — брюнетка с темным пушком над верхней губой и младший научный сотрудник — Слава. Он был действительно славный парень — быстрый, шустрый, постоянно куда-то исчезающий, но успевающий сделать все в срок (кроме того, что нельзя сделать по объективным причинам).
Вот и все штаты. Нет, мы забыли непонятную Кудимову и не считали тетю Грушу.
Непонятную Кудимову прозвали «непонятной» вот почему. Никто в лаборатории Кудимову не видел и не мог сказать, чем она занимается, когда придет и придет ли когда-нибудь. Было известно, что у нее «смежная тема», но что это значит, не уточняли. Говорили, что она в творческом отпуске (пишет диссертацию), в длительной командировке (обменивается опытом), занята на курсах по усовершенствованию, откомандирована на семинар или симпозиум (с освобождением от основной работы). Что-то из этого было правдой, а что-то, возможно, вымыслом. Но кабинет ее в лаборатории имелся, поэтому о ней стоило упомянуть.
Что касается тети Груши, Аграфены Васильевны, то она была постоянным членом лабораторного коллектива, хотя принадлежала лаборатории наполовину. Она делила свой труд между двумя институтскими объектами в соседних домах (на этом основании Слава дерзко называл ее — за глаза — «Полугрушей»).
Михмихыч выделил Аграфене Васильевне комнату в десять метров. Она была очень довольна, называла ее «мой кабинет» и всячески украшала различными произведениями искусства. Она принесла сюда пейзаж — ядовито-зеленый луг и пронзительно-голубое небо (в равных долях), глиняную бордовую кошку с гусарскими усами и лампу-ночник в форме башни с отбитым верхом. Стол тетя Груша накрыла скатеркой, на стул положила старую диванную подушку. Фарфоровый расписной чайник, коробка с нитками и вязанье на столе придавали «кабинету» обжитой вид.
Мариша любила свою работу и постоянно задерживалась в лаборатории, огорчая этим тетушку. Чем чаще оставался в лаборатории Михмихыч ради сотворения какото-то чудо-прибора, тем чаще засиживалась по вечерам Мариша.
Давно уже подвела она итоги своим опытам, составила отчет за первый квартал, приготовила миллиметровки для непонятной Кудимовой и теперь взялась за обработку Славиных материалов (он ее не просил, но и не возражал).
Когда Мариша сидела вдвоем с Михмихычем в пустом подвале — он у себя, она у себя, — возникали тончайшие нити, идущие от него к ней, от нее к нему. Нити тянулись, переплетались, крепли, становились ощутимы: стоило ему двинуться с места, встать, пойти, как нити натягивались, и она тоже вставала и шла. Иногда они разом выходили в коридор. Выйдут, постоят, скажут несколько слов — о чем угодно, только не о себе — и разойдутся по своим местам.
Отчет за первый квартал был у Мариши готов уже к концу февраля (при удлиненном рабочем дне нет оснований считать этот отчет липой). И вот где-то тут — на грани двух кварталов, на стыке зимы с весной, и произошли некоторые события, имеющие значение для сотрудников лаборатории (хотя называть их событиями в наш богатый событиями век даже не совсем удобно).
И в этих событиях-несобытиях принимала активное участие черная кошка.
Событие первое. Тетушка подобрала на лестнице котенка-подростка. Черного, с белым пятнышком под шеей, похожим на галстук. Он мяукал, просил есть. Тетушка его покормила, а выпроводить на лестницу не смогла. Поев, котенок вытер усы лапой и заснул под табуреткой на кухне. Так он остался у них и получил имя Черныш. Он подружился с Белоснежкой, которая то принималась вылизывать его, как мать, то кувыркалась и прыгала с ним, как девчонка.
Событие второе. Аграфена Васильевна, посиживая в своем «кабинете» в свободное от уборки время, наблюдала жизнь лаборатории. Психологический практикум тети Груши дал результаты. Однажды, когда Мариша в коридоре перед зеркалом поправляла прическу, тетя Груша, не оставляя вязанья, сказала через открытую дверь:
— Гляжу я на тебя и думаю: девушка ты подходящая — ласковая, ладная, желанная. Только что толку?
Видать, ты чересчур ученая, раз ты интересу своего не понимаешь…
Сказав это, тетя Груша взяла полотенце и ушла на кухню, оставив Маришу одну перед зеркалом. Мариша сказанного до конца не поняла, но все ж догадалась, к чему оно относится. «Неужели это так заметно?» — испугалась она, и лицо ее зарделось, как снег на заре.
Событие третье определено было календарем. Приближалось Восьмое марта — Международный женский день. Шествуя торжественно по планете, он пришел и в лабораторию в самом скромном и милом виде в канун основной даты.
Михмихыч и Слава купили четыре букета мимозы (из чего следует, что они видели в непонятной Кудимовой реальную женщину), две бутылки вина и большую коробку шоколадных конфет. Мариша и Элла испекли на кухне два сладких пирога: Мариша — с яблоками, Элла — с шоколадным кремом. Обе волновались и допустили ошибки — Мариша перекрутила тесто, Элла пересолила крем. Но никто, кроме Аграфены Васильевны, не счел нужным это заметить. Сама тетя Груша принесла из дома двенадцать пирожков с капустой, каждый величиной с тапок среднего размера.
Устроились в «кабинете» тети Груши, на случай если вдруг придет кто-нибудь посторонний. А может, они побаивались непонятной Кудимовой, которая могла совершить непонятный поступок и неожиданно явиться в этот день, когда все женщины становятся женственны, а мужчины — мужественны.
В кабинете тети Груши было чуть тесновато и очень уютно. Пироги ее, на редкость вкусные, шли под тосты Славы. Он перечислял достоинства каждой женщины, ловко балансируя на грани дифирамба и гротеска.
Все раскраснелись, оживились, смеялись. Съели неизвестно откуда появившиеся колбасу и огурцы и, откупорив еще одну бутылку сухого, приступили к сладкому.
Женщины — все три — были сегодня на редкость милы. Элла поражала прической — каждая прядь ее черных волос была уложена художественным завитком и перламутрово мерцала. Мерцали и глаза, затененные густыми от туши ресницами. Мариша разрумянилась, чуть растрепалась, сияла улыбкой и в белом круглом воротничке была похожа на школьницу. Но более всех изумляла Аграфена Васильевна. Освободившись от платочка, всегда покрывавшего ее голову, она преобразилась. Волосы были стянуты узелком на затылке и заколоты гребнем с камушками. Вдоль щек колыхались золотые серьги-бомбошки. На плечи была накинута шаль — алые цветы в желтых и зеленых листьях по черному полю. Береженая шаль, от которой слегка пахло нафталином. Из немолодой, чуть длинноносой тети Груши выглянула неожиданно темноокая, озорная, цыганистая Аграфена.
Подняв стопку, потянулась она к Марише и, качнув серьгами, пропела сипловатым, но приятным голосом: «Глаза-а твои, как неба-а голуба-ая, а ты сама, как ла-андыш-василе-ек»… Возможно, что-то позабыла или напутала тетя Груша с цветами, вернее, стихами. Но все, взглянув на смущенную Маришу, действительно увидели в ней что-то от ландыша и что-то от василька. А потом они рассмеялись и уже хором запели, ведoмые Аграфеной Васильевной: «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя…»
Веселье вихрилось вокруг тети Груши. Им было хорошо, никто не спешил, только Слава разок поглядел на часы.
