Татьяна Сытина - Высокий берег
Обзор книги Татьяна Сытина - Высокий берег
Татьяна Окс
Высокий берег
По пути от Волги до Судетских гор лейтенант Луконин привык к мысли о том, что война испепелила его дом, разметала по дорогам близких, и на вопрос о семейном положении почти без горечи отвечал: «Командир роты...» Рота стала семьёй. Правда, состав этой большой семьи менялся, да и сам Луконин четыре раза попадал в госпиталь, а оттуда возвращался в другую часть. Сначала ему всегда казалось, что лучшие друзья остались в той, старой части или полегли в бою и вряд ли на новом месте, с новыми людьми он будет чувствовать себя так же просто и хорошо. Но шло время, Луконину открылся секрет фронтовой дружбы, он научился в толпе новичков чутьем угадывать хороших солдат, нескупых на старанье, на завёртку табаку, на шутку, — тянулся к ним, тянул за собой тех, кто послабее, и равновесие в боевой семье налаживалось.
В Германии Луконин затосковал. Чувство это началось с глухой неприязни к накрахмаленному немецкому пейзажу, к домам, забитым неуклюжей мебелью, позолоченным фарфором, ворохами заштопанных тряпок. Однажды связной Луконина боец Солодовников принёс в комнату, где остановились на ночлег, охапку странных, тонких веток, осыпанных золотистыми цветами, и сказал: «Весна, товарищ старший лейтенант!» Луконин впервые заметил, что окно в комнате растворено настежь, а за окном чернеют поля, кой-где тронутые зеленью, и вечернее небо подернуто той лёгкой, влажной дымкой, которая бывает только весной и от которой предметы теряют привычные очертания, обретают новый облик и значение. «Скоро конец войне, товарищ лейтенант, — сказал Солодовников, осторожно расправляя золотые ветки. — Сводку сегодня слышали?»
Луконин промолчал. Но у него осталось неясное ощущение досады на себя, словно он не сумел ответить бойцу на какой-то важный вопрос. В сумерки Луконин по привычке прошел по расположению, от кружка к кружку, но не присаживался к бойцам, как обычно, а, постояв на пороге, шёл дальше, хмуро разглядывая что-то поверх крыш. К ужину приехал друг, артиллерист капитан Кочин, — пожилой весёлый человек, с блестящей, лысой головой и сияющими голубыми, словно новенькими глазами. Заметив цветы на столе, он подошёл к ним, округлив руки, как для объятия, понюхал и, хмурясь, сказал:
- Сводку слышал, Василий? Весна...
- Весна весной, — с раздражением сказал лейтенант, — а завтра меня под высотку 37 ставят, контратакует, подлец, по пять раз в сутки...
- А ты обижаешься, что ставят? — Кочин оторвался от цветов и загремел стулом, пристраиваясь к столу.
— Нет, почему? — растерянно переспросил Луконин. — Не в том дело...
— А в чем?
Луконин почувствовал, что он не сумеет ответить. Он стоял и растерянно глядел на капитана, но в это время Солодовников принёс ужин, Кочин отвлёкся, и лейтенант облегчённо вздохнул. В этот вечер Кочин был веселее, чем обычно, много рассказывал — все больше забавные истории из студенческих лет, потом вынул из кармана фотографию и протянул через стол.
— Жинка прислала. Направо - старший, Женька, налево — младший, Борис. Хороши? А от своих ты так ничего и не имеешь?
У Луконина перехватило горло. Он молча покачал головой, отломил ветку и стал крошить перед собой цветы.
- Ты ведь новгородский? — заговорил Кочин. — Хорошие места! Мы там воевали. В самом Новгороде жил?
Луконину трудно было произнести только первые несколько фраз. А потом он неожиданно для себя разговорился, как не говорил уже давно. Он рассказывал о дедовском доме на высоком берегу Волхова, об отце, который в шестьдесят два года загонял на лыжах лося, о матери, разбиравшей и мирившей все ссоры в посёлке, и о младшей сестре — Меньшой. Он говорил, и угрюмый немецкий дом становился теплее, и в пыльном зеркале, исполосованном трещинами. возникало нежное лицо Меньшой с маленькими розовыми губами к смеющимися глазами.
Она держала правую руку у рта и покусывала тонкие пальцы. Рисунок В. ВысоцкогоУ Луконина было три сестры, но он вспоминал только о Меньшой. Старшие характером уродились в мать, вышли замуж и жили в других городах. А Меньшой к началу войны исполнилось пятнадцать лет, у неё появлялось в день сто причуд и желаний, она росла отчаянным сорванцом, и мать часто ссорилась с отцом, требуя, чтобы он прибрал к рукам девчонку. Отец говорил, что семья Лукониных прожила большую, трудную жизнь, а Меньшой довелось расти в хорошее время, когда с каждым днём становится меньше забот к больше радостей, и пусть она получит от жизни хорошего за всех Лукониных сразу. Вспоминая о сестрёнке, старший лейтенант всегда видел нежное лицо неподвижным и думал, что так лучше. Он никогда не делал догадок о её судьбе, не загадывал о встрече. Да и что загадывать? Лучше безвестная могила для такой, как Меньшая, чем немецкая каторга. Луконин воевал четвёртый год и хорошо знал, что такое немец.
Когда Луконин замолчал, капитан встал, вздохнул и сказал неожиданно, без связи с последней фразой друга:
— Ни черта... Кончится война, подберёшь себе хорошую, душевную, поставишь новый дом на высоком берегу. Я в гости приеду рыбу ловить, — капитан подумал и прибавил, — с Борькой. Жена пишет: он, поросёнок, у дядьки из аквариума всех рыб на булавку перетаскал, в меня растёт, рыбаком.
Луконин недоверчиво усмехнулся. Про себя он подумал, что вряд ли так случится. Большое напряжение последних лет, привычка думать о других, отстранять личное притупили в нём интерес к своей судьбе. Перед началом войны была девушка, с которой он чувствовал себя легче и лучше, чем с другими, но грянула война, Луконин ушел рядовым бойцом в армию, немцы взяли Новгород, и следы Гали — так звали девушку — затерялись, как и следы Меньшой. Не то чтобы он забыл Галю, нет. Но воспоминание потускнело, и всё, что связано было с ней, казалось где-то слышанным или прочитанным в забытой книге.
— Вряд ли! — повторил он вслух. — Постарел я, Кочин. Иногда думаю: кончится война и растеряюсь, — как быть?
— Брось, брось! — сердито перебил Кочин, надел фуражку, отчего сразу стал выше и солиднее, протянул руку и ещё раз строго сказал: — Брось! Муть это всё. Да, я планшет у тебя хотел попросить, мой осколком пробило, а у тебя два... Выручи друга.
Всё хорошее и неожиданное приходит просто. И если бы Луконину сказали, что спустя месяц после этого тоскливого вечера он встретит Меньшую, воображение его нарисовало бы самые трагические и сложные картины. Он только что пришел от комбата, рота выходила из боя и становилась на отдых в глухом немецком городке. Солодовников доложил, что его, Луконина, спрашивает какая-то девушка.
- Это из освобождённых девчат, я просил, чтоб прислали поубраться, — пробормотал Луконие, стяговая с плеч пыльную гимнастёрку. — Скажи Конюшкову, чтоб мыла дал и показал, какие дома убрать. Да воды тащи похолоднее...
Солодовников объяснил, что девушка хочет видеть именно его, Луконина. У старшего лейтенанта мелькнула мысль: может быть, землячка, ему уже приходилось встречаться в Германии с новгородскими. Он вышел из дома и увидел на крыльце высокую девушку, повязанную яркой косынкой, она держала правую руку у рта и покусывала тонкие пальцы. Заметив этот жест, Луконин вдруг ощутил болезненный толчок в сердце: так покусывала пальцы Меньшая, когда была чем-нибудь взволнована. Он стиснул губы и уцепился правой рукой за ремень; тогда девушка улыбнулась и тихо назвала его по имени.
— Как же это ты? — пробормотал Луконин, всё ещё не веря, не понимая.
— Я к тебе, — вздохнула девушка, хотела засмеяться, но отвернулась, уткнулась лицом в стену и беззвучно заплакала.
Потом они сидели на пыльном диване, в комнате с проломанным потолком и множеством уцелевших расписных тарелочек на стенах. Разговор вязался с трудом. Меньшая разглядывала брата, следила за Солодовниковым. Узнав, что гостья — сестра командира, Солодовников ощутил приступ хозяйственного энтузиазма, вооружился тряпкой и принялся заводить стенные часы. Луконин услал его, но разговор не оживился, лицо Меньшой погрустнело, она нахмурила брови и вопросительно взглянула на брата.
«Очерствел я, — с горечью подумал Луконин. — Ведь сестра, родная сестра! Сколько лет не виделись? Год войны за три года считается, он подсчитал и испугался: по военному счёту, выходило двенадцать лет. — Большой срок, за двенадцать лет можно целую жизнь прожить! Как прожила эти годы Меньшая? Расставались — была тоненькая заплаканная девочка, а теперь пришла девушка с незнакомым лицом, сидит рядом и думает о своём. О чём она думает? Почему молчит? Почему ей нелегко и нерадостно с братом?»
— Не рад? — с вызовом, сурово спросила Меньшая.
— Нет, что ты, рад, конечно! — заторопился Луконин. — Рад. Значит, ты сначала в лагерь попала?
— Да... Стариков в один лагерь погнали, меня — в другой. Так я больше их и не видела. Три месяца в лагере побыла, решила бежать. Били очень и ещё другое, — она нетерпеливо дёрнула плечом, отвела глаза. — Часть немецкая близко стояла, солдаты приходили, брали девушек в казармы. Многие девушки сговаривались, и когда вечером вели с работы, разбегались в стороны от конвойных. Ну, тут, конечно, на счастье рассчитываешь: кого подстрелят, кто уйдёт.
