Николай Богданов - Легенда о московском Гавроше
Обзор книги Николай Богданов - Легенда о московском Гавроше
Николай Богданов
ЛЕГЕНДА О МОСКОВСКОМ ГАВРОШЕ
Художественно-документальная повесть
Консультант А. Н. Пономарев, кандидат исторических наук
Часть первая
«ЖИЗНЬ ЗА ЦАРЯ»
Все началось из-за того, что слишком близко очутился Андрейка возле царя. Вот он, русский царь, Николай II, при всех орденах и регалиях, при золотых эполетах и в сверкающих сапогах. А вот он, Андрейка, в худом пиджачишке и в дырявых ботинках.
Такая честь выпала ему недаром: не кто другой, а именно он притащил этот громадный портрет в школу в день объявления войны царской Россией германскому кайзеру Вильгельму. Прямо с манифестации в честь русского царя.
…Школяров вел учитель. Рядом благородные чиновники и богатые купцы пешком шли. А их жены и дочки в колясках ехали, кто на своих рысаках, кто на извозчиках. Охраняли шествие мордатые приказчики, трактирщики, переодетые городовые: «черная сотня».
После пения «Боже, царя храни» и «Славься, наш царь в Сионе» манифестанты, подойдя к городской думе, стали кричать: «Долой Вильгельма!», «Бей немчуру!». А над московскими улицами, над торговыми рядами сплошные немцы на вывесках магазинов красуются: циндели, циммерманы, зингеры.
Кто-то из бойких трактирщиков «догадался».
— Бей их, братцы! — Да как трахнул камнем по витрине.
Зазвенели стекла.
Андрейка в первую минуту растерялся. А знаменитый замоскворецкий кулачный боец Васька-мясник, тащивший самый большой царский портрет, прислонил его к Андрейке: «Что рот разинул? Побереги!» — и бросился бить-громить.
И началось такое, что только раз в жизни увидишь. Рояли и пианино Беккера, Бютнера, Шредера летели со вторых этажей на мостовую. Стонали струны, раскалывалось дорогое полированное дерево, а мордатые охотнорядские приказчики и купеческие сынки только посмеивались.
Мальчишки-посыльные, ученики, подмастерья подхватывали трубы, кларнеты, барабаны. Под их отчаянную музыку плясали в витринах манекены. Роскошные дамские шляпы с перьями, как птицы, над людьми летали.
Иные ловкачи стали растаскивать добро. Васька-мясник взвалил на спину огромную штуку сукна и исчез в суете погрома.
Когда все кончилось и уставшие погромщики разошлись, Андрейка так и остался при царском портрете. Не смея его бросить, он и притащил этот портрет, себе на беду, в школу. Поначалу он этим отличился. Учитель истории и географии Никодим Петрович Фивейский его перед всем классом похвалил. Такой царский портрет и в гимназии не в каждой.
Неисправимых озорников Фивейский стал на первую парту сажать перед портретом. И ребята под взглядом царя робели, меньше вертелись.
А Андрейка обращался с царем по-свойски: пыль с него стирал, мух сгонял. Учитель его хвалил да похваливал. Но выхваливаться, известно, дело плохое, добром не кончится.
Случилось так, что в школу должна была приехать известная московская богачка, купчиха Морозова. Она объезжала бедные школы, где учились дети рабочих, выбирая себе подопечную.
Учитель Фивейский, желая заполучить богатую попечительницу, решил показать, что его ученики, хотя и дети рабочих, все за царя и отечество. Он сам сколько раз наблюдал, как они полосуют деревянными саблями крапиву да лопухи на школьном пустыре и орут как оглашенные: «Ура! Бей австрияков! Руби немчуру!» И среди них резвей всех мальчик, спасший в сумятице погрома царский портрет. Вот на нем-то учитель и решил сыграть перед купчихой. Шутка ли! Бедняк, одежонка в заплатках, в худых ботинках, синий от недоедания, а с царя пыль сдувает. Значит, любит!
…В начале войны Андрейка крепко стоял за русского царя и ненавидел его врага — германского кайзера Вильгельма. Даже собирался на войну бежать, жизнь за царя положить.
Он повесил у себя дома красочную картинку ценой три копейки. На ней был изображен чубатый русский казак, который, зажав между колен голову германского кайзера, лупил Вильгельма нагайкой. Под картинкой был напечатан стишок:
Немец-перец колбаса,
Не ерошь ты волоса,
Не крути ты, Виля, ус,
Не ходи войной на Русь.
Как почнет тебя казак
И вот эдак и вот так,
Вот тогда ты будешь знать,
Как с Россией воевать!
Полюбовавшись этой картинкой, отец велел повесить ее на стену, сказав:
— Пусть все видят, как их надо отделывать… Вот бы и нашему царю так всыпать, чтобы войны не затевал!
Учитель и не знал, что ученик его сильно в царе разочаровался. И помог этому тот самый Васька-мясник, кулачный боец, который ему царский портрет так щедро подарил.
Он вернулся с войны, опухший от ревматизма, с негнущимися коленками, скрюченными пальцами. Ни в кулачные бои на Москве-реке, ни в мясные рубщики он больше не годился. Купец-лабазник Крестьянинов взял его из жалости сидельцем в лабаз с овсом и сеном.
— Как же ты, Вася, такой богатырь, оплошал-то? — допытывались у него.
— Это не я, а наш Николашка наплошал. Нешто так воюют? Мы стрельнем малой пулькой, а в нас аж целый чемодан летит: рванет — роту побьет. Вот и отвоевался… Ни одного германа вблизи не видал, а инвалидом стал… Нет, при таком царе, который сам без царя в голове, худо нам будет. Где уж ему войском управлять, когда им его жена, немка Алиска, командует…
Самыми горячими слушателями Васьки были мальчишки.
Насчет худа Васька правильно напророчил. Вскоре голодные беженцы, безрукие, безногие, безглазые солдаты заполнили Замоскворечье. Многим даже хлеба не хватать стало.
Но замоскворецкие мальчишки народ сметливый, быстро догадались, где достать лишний кусок. Недалеко окружная железная дорога, а по ней и день и ночь бегут и бегут поезда: коней и людей на войну везут в обход Москвы. В приоткрытых дверях гривастые конские морды мелькают, лохматые бороды пожилых мужиков, испуганные лица безусых парней. Завидев церкви белокаменной столицы, иные торопливо закрестятся.
Мальчишкам зевать некогда, припустятся рядом с вагонами и жалобно кричат: «Солдатики, киньте хлебца!»
Сжалятся служивые, вспомнив своих сирот, оставшихся в деревнях, и кинут кто ломоть, а кто и полковриги ржаного хлеба, испеченного в дорогу матерями да женами. И умчатся помирать в окопы.
А ребята разбегутся по домам поделиться с родными солдатским хлебцем, а со всей улицей — залихватскими песнями. И конечно, Андрейка вместе с ребятами и куски эти жевал, и лихие песни подхватывал.
Но об этом не знал учитель Фивейский.
…Купчиха приехала на паре вороных, в коляске с дутыми шинами. Она была в черных Шелках, в ушах сверкали бриллиантики. Лицом бела, полна, пухлые пальцы все в кольцах. Когда вошла — повеяло душисто, как от цветочной клумбы.
Следом за ней — важный господин в сюртуке с золотыми пуговицами.
— Павлов Андрей! — позвал голос учителя.
Андрейка вскочил и чихнул. Раздались приглушенные смешки, Морозова милостиво улыбнулась.
— Вот мальчик, про которого я вам говорил, — изогнулся Фивейский. Расскажите, Павлов Андрей, про Ивана Сусанина.
Накануне учитель сводил школяров в кинотеатр «Великан» на картину «Жизнь за царя» и заставлял ребят пересказывать содержание.
Андрейка начал без запинки:
— Русские люди, купцы и бояре, устав жить без царя, спасая Русь, избрали на царство молодого Михаила Романова. А злые ляхи решили его убить. И пошли искать его терем. Бродили, бродили по темным лесам, найти не могут… А Иван Сусанин: идемте, мол, покажу. Да и завел так, что не выйти. Изрубили его ляхи с досады, да и сами померзли, как воробьи. А царь все-таки воцарился. И пошли от него: Алексей тишайший, Петр Первый, Екатерина Вторая, Александр благословенный.
Купчиха улыбалась все шире, поглядывая на сопровождающего ее важного господина.
— А знаете ли вы, Андрей Павлов, полный титул ныне царствующего императора?
Титул царя был такой длинный, что не сразу выговоришь, — царь польский, великий князь финляндский, герцог лифляндский и прочая и прочая. Для краткости Андрейка лихо отчеканил:
— Николай Второй, кровавый!
У важного господина золотые очки с носа-крюка слетели и повисли на цепочке. Фивейский вытянулся и застыл, как покойник. У купчихи глаза округлились.
— Это где ты такое слышал? — спросил наконец чиновник.
— А там! — махнул рукой Андрейка в сторону окружной, где гугукнул очередной паровоз. И, заложив ладонь на затылок, как это делали солдаты, запел:
Миколай вином торгует,
Сашка булки продает…
— Молчать! — вскричал, как хриплый петух, чиновник.
Богачка Морозова укатила, откинувшись в коляске. Учитель Фивейский не вернулся в класс. Вместо него в класс вошел протоиерей Воздвиженской церкви, которой принадлежала школа, отец Исай, самый грозный поп из всех замоскворецких.
