Анастасия Вербицкая - Одна
Её хриплый голос сорвался на высокой ноте. Она побледнела, разом выпила стакан и села взволнованная, с восторженным, горящим взглядом.
Наталья Львовна сидела отвернувшись, закрыв лицо.
— Что за чудная ночь! — тихо говорила Анна Фёдоровна, как бы сама с собой. — Что за таинственная минута!.. Вот сейчас все, на самых далёких окраинах, пьют, чокаются, мечтают, надеются… Жаль молодости, Наташа!.. Жизни жаль… Ничего бы я так не хотела, как снова родиться.
— Ужас какой! — содрогнувшись, сказала Наталья Львовна и отошла к окну. — Я одного хочу: покоя, забвения…
Она откинула тяжёлую штору и бесцельно глядела в мутную ночь… Ровно два года назад арестовали Валю…
Анна Фёдоровна пристально всматривалась в контуры изящной фигуры, в этот бледный, правильный профиль.
— Знаешь, Nathalie, кого мне тяжело, прямо-таки больно покидать?
— Ну? — почти шёпотом отозвалась Наталья Львовна.
— Тебя, голубчик…
Жёсткая улыбка скользнула по чертам хозяйки.
— Это и видно…
— Да, жаль… Ведь, нет никого несчастнее тебя.
Губы Натальи Львовны дрогнули. Ей было отрадно слышать, что даже эта недалёкая, взбалмошная Annette поняла, как безрадостна, как тускла её жизнь!
— Я, Nathalie, нищих знаю… В углу живут, побираются… Но, представь, мне с ними как-то легче. Они жизнь любят, представь себе!.. Я с ними часто говорила. Посмотри-ка, сколько у них радостей! Купят булку, чаем раздобудутся на лишний гривенник и сияют. А мечты у них сколько! Все мечтают, все надеются и ждут чего-то. Зайти в трактир, в кости сыграть, в орлянку — о, это удовольствие огромное!.. И все-то они кого-нибудь любят, о ком-то душой болеют… Целые драмы у них там. И любовь и ревность… Одним словом, жизнь… А ты?.. Ничего у тебя… ничего… Ни привязанностей ни цели… Ты словно на острове необитаемом… Как можно жить такой одинокой! Как жутко должно быть это добровольное, сознательное отчуждение от людей, от жизни!.. И вот я была единственным звеном между тобой и остальными… И я ухожу…
— Не уходи! — тихо вырвалось у Натальи Львовны.
Ей стало жаль себя. Ей вдруг стало жутко.
Анна Фёдоровна пожала костлявыми плечами. Если б она умела ласкаться к своей неприступной подруге, она подошла бы сейчас и погладила её по голове или по плечу… Но у неё и рука не поднялась на это.
— Эх Наташа!.. Разве я могу остаться, когда он там, быть может, умирает?
Наталья Львовна, напряжённо глядевшая в жёлтое, старое лицо Annette, отвернулась опять и подавила вздох. В её душе разом оборвалось что-то… Чего ждала она, глупая? Дружба… прошлое… Вздор! Одной иллюзией меньше… Одна, одна… Всегда одна…
Анна Фёдоровна прошла в переднюю и надела ботики.
— Уходишь? — равнодушно спросила Наталья Львовна.
Теперь Annette могла уезжать хоть завтра. Ей разом стало как-то всё равно.
— Да, пора идти… Перед отъездом забегу ещё раз.
Анна Фёдоровна надела на голову чёрный шерстяной платок, близко надвинув его на лоб. Так она походила на монашенку. Шляпок она не носила, даже смолоду.
— Наташа…
В голосе её и тоне было что-то такое странное, что Наталья Львовна встрепенулась.
— Ты-то разве… никого не ждёшь?
— Я?..
— Да, Nathalie… ты…
Анна Фёдоровна застёгивала свою старую шубку, и руки её задрожали, когда она разглядела лицо подруги.
— Я, видишь ли… потому… ведь, манифест… Его могли простить и вернуть… Кто знает! Бог милостив… Бог не оставит…
Из груди Натальи Львовны вырвался крик.
— Ты его видела?
— Нет, нет… Честное слово! Я это думала только, когда получила письмо от моего Левы…
Наталья Львовна должна была сесть: так дрожали её ноги.
— Nathalie… голубушка… Смягчи своё сердце… прости его!.. Напиши ему… позови… Ведь, ты знаешь, где он сейчас?
Наталья Львовна медленно покачала головой.
— Как? Ты не знаешь?.. Почему же ты не знаешь?
Она молчала.
— Разве он тебе не писал?
— Писал…
— Ну так что же? Давай его письмо, давай!.. Пиши… Где бумага? Я сейчас найду тебе его адрес…
Наталья Львовна жестом остановила её.
— Не ищи писем… их нет.
— Где же они?
Она показала на камин.
— Господи!..
Анна Фёдоровна горестно всплеснула руками. Глаза её, полные слёз, напрасно искали образа на стене.
— Смири её душу! — шептала она. — Смягчи её сердце… Она не ведает, что творит…
Наталья Львовна сидела не шевелясь, облокотившись на стол и закрыв лицо руками.
— Nathalie… (Голос Анны Фёдоровны задрожал.) Ты сейчас хорошее слово сказала… «Много ли жизни нам осталось?..» Так вот теперь… смирись, голубчик… Всю-то долгую жизнь ты одной злобой питалась. Не умела прощать, не умела любить…
Наталья Львовна порывисто обернулась.
— Я не умела любить?
— Ты себя любила, Nathalie. Пойми, одну себя… свою гордость. Ты всё требовала одной себе… А мы, матери, созданы для отречения. На этом мир стоит…
На лице Натальи Львовны застыла усмешка, полная презрения. Опустив ресницы и углы губ, чуть приподняв брови, она слушала бесстрастно.
Анна Фёдоровна выпрямилась. Пятна на её скулах разгорались всё ярче.
— Вспомни, Nathalie, твоего мужа… ваш разрыв… его смерть…
— Ты скажешь, он был жертвой — не я? Ты скажешь, я была виновата?
— Пусть он был виноват перед тобой! Пусть! Твоё дело было простить всем сердцем… снова стать ему женой… Ты дала мне прочесть его последнее письмо… Вспомни эту фразу… «Ты меня убила, Наташа»… Прости… Не сердись! Я не проповедь тебе читаю. Я тебе хочу глаза раскрыть. Ведь, жизни осталось немного… Под Богом ходим… Каково тебе будет, если, умирая, ты вдруг поймёшь, что вся твоя жизнь была…
— Подвигом! — крикнула Наталья Львовна и поднялась, бледная.
Глаза её горели вызовом.
Анна Фёдоровна как-то съёжилась и исподлобья посмотрела в прекрасное лицо.
— Ошибкой… Наташа… ошибкой…
Наталья Львовна зажала уши.
— Молчи! Молчи!.. Ни ошибок ни измены не было в моём прошлом… Ни падения ни обмана… Я исполнила свой долг. Я имею право судить других… А надо мной не признаю суда… Молчи! Ты меня никогда не понимала… Я не хочу тебя слушать!
— Наташа…
По лицу Анны Фёдоровны бежали слёзы. Костлявыми пальцами она схватила нежную руку Натальи Львовны.
— Выслушай, ради Христа!.. Кто тебе скажет правду, когда я уеду? У меня на совести это лежит… все твои заблуждения… Я не могу оставить тебя так, одинокой, несчастной, без просвета впереди… Мы, ведь, уж навряд ли когда встретимся, Nathalie, голубчик!
Она оглянулась, схватила пуф и присела у ног хозяйки, положив исхудалые руки на её колени. Шубка сползла с её плеч.
— Или ты думаешь, что ты одна несла свой крест? Что тебя жизнь обидела сильнее, чем других женщин? Полно, Наташа! И мне муж изменял не раз… Он меня бил под пьяную руку.
Наталья Львовна содрогнулась.
— Ты и это прощала?
— Да…
— Ты тряпка… овца… Ты не имела права из принципа терпеть такое унижение!
Анна Фёдоровна тихо покачала головой.
— Не знаю, Наташа… Когда я видела горе и слёзы, я о принципах не думала. Я скажу тебе больше, чего никому не говорила раньше… Ведь он меня с сыном бросил, другой увлёкся, с нею жил… три года… Пока она его не бросила сама…
— И потом пришёл умирать к тебе?
— Да, пришёл… Измученный, больной, с раскаянием… Господи! Могла ли я прогнать его? Разве он и так мало страдал?
Наталья Львовна стиснула зубы, стиснула руки, как бы сдерживая страстное негодование, рвавшееся наружу. Как червь зашевелилась старая обида и зажгла сердце.
— Вот пока… такие овцы как ты… будут выходить замуж… никогда мужчины не научатся нас уважать… и щадить наше самолюбие…
Анна Фёдоровна махнула рукой.
— Полно, голубчик! Не для самолюбия мы живём, а для счастья. Я рада, что помирилась с мужем. Он целых два года умирал на моих руках… Все мы люди… все человеки. И я закрыла ему глаза…
Она поникла головой. Платок спал с её уха, открывая седые волосы.
Уголья чуть вспыхивали, догорая. Наталья Львовна отвернула свою гордую голову и, не мигая, глядела в огонь.
— Наташа… (Голос Анны Фёдоровны упал до шёпота.) Наташа… В твоей жизни есть ещё одна ошибка…
Глаза Натальи Львовны сверкнули.
— Молчи! Молчи!.. Я не хочу тебя слушать!
— Не могу, Наташа… Постой, выслушай… В чём его вина перед тобой?.. Вы люди разных поколений.
— Уйди!
— В чём его преступление перед тобой? Что у него были идеалы, которых ты не разделяла? Были обязанности к обществу?
— Ко мне прежде всего они были! — гневно крикнула Наталья Львовна и поднялась во весь рост. — Я ему отдала свою жизнь. Он должник мой неоплатный… Я ждала, что он будет опорой, кормильцем… Он говорил, что не женится, не бросит меня… Он меня обманул, опозорил… разбил моё сердце… Молчи!.. Уйди!.. Я не хочу слушать… У меня нет сына… Жила одиноко и умру одиноко… Мне никого не нужно!
