Юсупов. Право на выживание - Новикова Анна

Юсупов прикрыл глаза и откинулся на водительском сиденье. Будь по-вашему, подождем еще. Но как же я вам сочувствую, когда эта женщина взбесится и припомнит все неудобства.

Говорят, самая сладкая смерть — во сне. Накрыло вас лавиной, не переживайте. Из-за холода, нехватки кислорода и невозможности пошевелиться вы начнете засыпать и не почувствуете, как отошли в мир иной. По крайней мере, это безболезненно.

Но вот прямо сейчас Софья готова с этим поспорить, без лукавства, до хрипоты, до свиста. Именно холод ее разбудил. Тело сковало, а когда Софья попыталась двинуть хоть какой-нибудь конечностью, мышцы заныли. Поясница вообще вот-вот отвалится от неудобной позы. Нос, руки и даже веки — ледяные. Моргаешь, и глазам холодно. Это моментально взбодрило.

Софья пошевелила одеревеневшими ногами и застонала. Отлежавшие мышцы голени дали о себе знать миллионами снарядов иголочек. Кровь начала разгоняться по капиллярам с нестерпимой болью.

Позвонки шеи хрустнули, а под лопатками пронесся разряд тока — стрельнуло так, хоть издавай крик Тарзана. Софья дала себе несколько секунд отдышаться и потерла шею — вроде гнется. Приподнялась на локте, размяла плечи и только после этого огляделась.

Это шутка какая-то или апокалипсис все же наступил?

Просторный холл полукруглой формы с пятью высоченными окнами по периметру. Часть стекол заделана фанерой, часть просто выбита. Вот и тянет холод собачий! Лето в Питере — такое лето.

Стены с облупившейся краской, в которой проглядывается некогда желтый оттенок. Несколько чудом сохранившихся фресок с изображением арфы, обрамленной лавровым венком. Кое-где оголена кладка из красного кирпича. Под ногами хрустит штукатурка, песок, обломки деревянных перекрытий, дощечки паркета и бог знает что еще. А над головой — мать честная! — гигантское панно со сложной лепниной и орнаментами, стилизованное под солнечный круг. В центре — обломанная крепежная деталь, за которую некогда была подвешена люстра. Да, именно люстра, несомненно, исполинских размеров под стать помещению.

У противоположной стены тянется чугунная лестница с красивым узором. Под ней — разбитые шкафчики, на петлях еле держатся хилые дверцы. Над ней две пары застекленных дверей сложной изогнутой формы. Одна буквально висит в воздухе, знаете, как в Гатчинском дворце? Там спускаешься в подземелье, а на уровне головы дверь с мутным стеклом. Куда она ведет? Для кого служила — для тех, кто практиковал левитацию? Вот и здесь такая же.

Другая пара дверей распахнута и открывает вид на широкий коридор. За ним проглядывается не то еще один холл, не то парадная лестница.

Софья свела лопатки и снова услышала хруст позвонков. Под седалищем темно-синий надувной матрас-полуторка. Совсем новый, еще пахнет противной пластмассой и красителем. Просто лежит посреди этих развалин, а на нем Софья с озлобленной миной. Разве что не рычит.

На зубах скрипнул мелкий песок. Без стеснения Софья сплюнула себе под ноги. Коснулась шеи, нащупала легкую припухлость, как после комариного укуса. И тут же все вспомнила.

Пресс-конференция. Чья-то рука открывает дверь на улицу. Пиликает брелок авто. «И вы держитесь». Крутой поворот. «В потоке, Миш, не привлекай внимания».

Это что за нафиг⁈ Ее похитили что ли?

Обуреваемая злобой, страхом и мощным всплеском адреналина, Софья вскочила с шуршащего матраса. Осторожно ступая по замусоренному полу, направилась к лестнице. Стараясь ни к чему не прикасаться, прошла в темный коридор и округлила глаза. Да, угадала, это парадная лестница. Просто шикарная парадная лестница с прекрасно сохранившимися перилами из темного дерева. Она огибает периметр всего этажа, тянется наверх — там третий этаж с огромным мозаичным окном вместо потолка. И вниз, где виднеются еще помещения с не менее эстетичными дверями, тоже застекленными. Все обветшало настолько, что даже Красный Треугольник бы нервно закурил. Та же облупившаяся краска, та же сетка под штукатуркой. Это здание явно поддерживает эклектику модерна начала двадцатого века и выглядело сногсшибательно в свои лучшие годы.

Удивительно, что стены не исписаны народным творчеством, а во всех дверях и окнах так хорошо сохранились стекла. Напрашивается два вывода: либо здание охраняется, либо находится далеко от центра города. А может то и другое.

Внимательно глядя под ноги, Софья стала спускаться, прощупывая буквально каждую ступеньку. Как говорится, береженого Бог бережет. Бесшумно идти не вышло, да Софья и не старалась. Тот, кто ее сюда привез, явно не оставил без присмотра. Снизу доносятся голоса. А еще ее сумки и след простыл. И хрен бы с ними — деньгами и документами, но телефон со всей информацией! Этого она простить не сможет.

Гомон на секунду прервался, на его смену раздались шаги с характерным хрустом всего, чем усыпан пол особняка, усадьбы или что это вообще? Створка двери первого этажа скрипнула. Показалась фигура в знакомом черном свитере с крупной вязкой.

— Третья ступенька совсем ветхая. Осторожней на ней, — сказал Михаил, если он вообще Михаил.

Софья стиснула зубы и схватилась за перила. Этот придурок даже не подал ей руки. Так и торчит столбом в проходе, пялясь из-под своих узких очков. Преодолев злосчастную ступеньку и оказавшись, наконец, на первом этаже, Софья почувствовала небывалый прилив сил. Зачем бы ее сюда ни привезли, они еще взмолятся и доставят домой, талдыча извинения как мантру.

— Горячий чай в вашем меню имеется? — спросила Софья тоном ледяным как этот день.

Михаил ничуть не изменился в лице. Кажется, он вообще не способен выдавать какие-либо эмоции.

— Имеется, — ответил он. — С не менее горячими пирожками и лапшой быстрого приготовления.

Он отодвинул створку двери и кивнул. Брови Софьи поползли вверх, а гордыня и вовсе пробила вышеупомянутую стеклянную крышу.

Следующее помещение ничем не отличается от тех, что Софья успела рассмотреть. Та же печаль, разруха и разложение некогда былого величия инженерной мысли и хозяйского богатства. В зале занавешена часть окон. Напротив — два стола с парой ноутбуков и несколько стульев со спинками. На одном из них расселся еще один мужчина в черной футболке и с бычьей шеей. Он пялится в телефон и даже не поднял глаз, когда Софья вошла.

К подоконнику придвинут складной походный столик. На нем электрический чайник, микроволновка, рафинад в коробке, несколько бумажных ведер с лапшой быстрого приготовления — не соврал Михаил, вскрытая пачка печенья и банка растворимого кофе. Пардоньте, цикория.

От стены отделился еще один тип в бежевой ветровке, приподнял стул и поставил перед Софьей у стола.

— Как спалось? — спросил тот.

— Шутить изволите, судари? — спросила Софья, усевшись и скрестив ноги.

— Какие уж тут шутки, когда вас от работы не оторвать, а в мире творится бардак?

Собеседник поиграл с Софьей в гляделки, пока Михаил — поверим, что его так и зовут — шумел чайником и гудел микроволновкой. Запахло съестным. Рот Софьи мгновенно наполнился слюной, а желудок отозвался жалобным урчанием.

— Вы уж простите наш скудный провиант, — снова заговорил незнакомец. — Чем богаты.

Софья выдержала взгляд и приняла картонный стакан с цикорием. Пакость еще та, да еще горячужный вдобавок. На такой же картонной «плоскодонке» материализовались помятые пирожки. Первый попался с картошкой, второй — с рисом и яйцом. За всю трапезу Софья не проронила ни слова. Сами притащили ее сюда, вот пусть сами и начинают разговор. Но эти трое и не спешат с беседой. Плеснули и себе цикория, накидали по шесть кубиков рафинада и с видом капитанов дальнего плавания уставились в окно.

Мужик с бычьей шеей дважды бросил взгляд в сторону полевой кухни, но за напитком не подошел. Он вообще так и сидел, расставив ноги на метр друг от друга и пялясь в телефон.

Доев пирожки, Софья усилием воли проглотила полстакана цикория. Отряхнула ладони и оглядела своих похитителей.

Михаилу лет под сорок, может даже за. Короткие волосы с проседью, двухдневная щетина, слегка покрасневшие глаза — явный недосып. Но в целом за собой следит. И хоть из-под свитера немного выпирает пузо, нельзя назвать тело рыхлым и обрюзгшим. Если Михаил выполняет роль водителя, то вполне себе неплохо выглядит.