Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди

Он затаскивает меня в небольшой закуток, где между книжных шкафов прячется кресло, освещенное золотистой лампой; подразумевается, что здесь можно посидеть с книжкой, но мы оба не торопимся занимать место.

– Элоди, какого черта? – спрашивает Джек, внимательно глядя мне в лицо.

– Я дала Марго повод думать, что мне предложили контракт на публикацию, – отвечаю я, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок.

– Что? – округляет глаза мой друг. – Почему?

– Потому что! – огрызаюсь я чуть громче, чем хотелось бы, и оглядываюсь через плечо, проверяя, не услышал ли нас кто‐нибудь – гости‐то сидят совсем рядом. А затем снова поворачиваюсь к Джеку, сверлящему меня суровым взглядом, и добавляю чуть тише: – Потому что Марго предложили контракт, а она же вообще не собиралась ничего писать. Я чувствовала себя настолько униженной, и… и мне так не хотелось ей показывать, какое я позорище, вот я и… Я просто…

– Соврала, – припечатывает Джек.

Я киваю. Боже, какой кошмар. Стыд накатывает на меня с удвоенной силой. Надо было сразу объяснить Марго ее ошибку.

– Я не думала, что все так далеко зайдет. Не рассчитывала, что…

– А оно взяло и зашло, – злится Джек. – Столько людей собралось. Да еще твои родители…

– Именно.

Джек переводит дух.

– Тебя трясет.

– Я сама виновата. И должна все исправить. Надо рассказать правду, надо…

Но ведь родители сейчас так радуются и гордятся мной. Как сказать им, что все это ложь? Как сказать об этом всем моим близким, собравшимся здесь сегодня?

– Ты не сможешь, – качает головой Джек, словно прочитав мои мысли. – Надо придумать, как теперь выкрутиться.

Я моргаю, чувствуя, как в желудке шевелится целый комок эмоций, облегчения и вины вперемешку с наспех проглоченным шампанским.

– А как ты собиралась объяснить Марго, что книга так и не вышла? – Джек стискивает мне плечи, и я пристыженно опускаю глаза.

– Хотела сослаться на то, что контракт в итоге сорвался. – Джек так долго молчит, что я не выдерживаю и поднимаю взгляд. И вижу недоуменно приподнятую бровь. – Ты чего?

– Вот уж не думал, что ты такая коварная, Фрей.

– Спасибо. – Я поджимаю губы.

– Значит, постараемся пережить сегодняшний вечер, а потом, попозже, скажем всем, что контракт обломался.

Я киваю.

– К тому же как знать, – мягко добавляет Джек, – может, «Харриерс» еще надумает взять какую‐нибудь из твоих идей в работу.

Мне снова становится горько. Мой защитник еще не знает, что издательство отвергло все три. Но сказать ему об этом я уже не успеваю: меня окликает Ада, и мы с Джеком рефлекторно отстраняемся друг от друга.

– Ты пропускаешь собственную вечеринку, – замечает сестра, подходя ближе. – Присоединяйся к веселью.

Остаток вечера я провожу за бесстыдным враньем людям в глаза. С Кэти, Оливией и Иви я не виделась несколько месяцев. Говорят, что горе любит компанию, вот только не говорите мне, что и компания любит горе. После смерти Ноа подруги навестили меня всего один раз, и им за глаза хватило.

– Вообще‐то, надо сказать, что заранее не узнаешь, подпишут с тобой в итоге контракт или нет, но Лара считает, что моя рукопись достойна успеха, – сообщаю я подругам, сдабривая вранье щепоткой правды.

Все три кивают и улыбаются, радуясь за меня, и наперебой спрашивают: «А когда книга выйдет?», «А на презентацию пригласишь?», «И какой гонорар тебе пообещали? Ну давай, скажи, мы хотим знать!», «Тебе разрешат самой выбрать обложку?», «А вдруг она тебе не понравится?».

Я вру, вру и снова вру:

– Ой, даже не знаю, мы еще не обсуждали точную дату выхода. Да, конечно, презентация будет. Да-да, просто невероятно! Ой, нет-нет, я вам даже не скажу, какой аванс мне назначили: вы же знаете, я не разбалтываю чужие секреты. Нет, обложку выбирать не дадут, но и не страшно. Все в порядке. Все отлично…

Каждую новую порцию вранья я подкрепляю активным жестикулированием, словно пытаясь смастерить из громоздящейся лжи убедительную картину, как клоун – зверюшек из воздушных шариков.

А потом ко мне подходит Руби, придерживая рукой выпирающее пузо и старательно натягивая улыбку.

– Новости про книгу меня просто потрясли. Такая неожиданность! Ты, должно быть, счастлива.

– Спасибо, Руби, – откликаюсь я, вымучивая не менее фальшивую улыбку.

К нам подскакивает Ада – они с кузиной, видимо, так и ходят парой.

– Ну, – ласково тянет Руби, – теперь, когда ты таки получила свой вожделенный контракт, что будешь делать дальше?

Ее снисходительный тон царапает, пусть даже контракт – выдумка чистой воды. Проблема в том, что Руби – как акула; стоит ей учуять малейшую слабость, единственную капельку крови, и она набрасывается на добычу, разрывая ее в лоскуты. Так что я не поддаюсь на провокацию и лишь пожимаю плечами:

– Поживем – увидим.

– И то правда. – Тут Руби округляет глаза, словно ее осенило: – Может, парня себе найдешь?

Какая же она все‐таки паршивая актриса. Только имбецил поверит, что эта мысль забрела Руби в голову только что.

– Ну а что, – щебечет кузина, – ты ведь давно ни с кем не встречаешься. Нельзя жить одними воспоминаниями.

Атмосфера в столовой сгущается. Все смотрят на меня, ожидая реакции, потому что прекрасно знают, как закончились мои предыдущие отношения.

– Тяжко, наверное, когда дома никто не ждет и радостью поделиться не с кем, – продолжает кузина. Каждое ее слово сочится притворным сочувствием, точно желчью.

– У нее есть мы, – холодно отрезает Ада.

Я машинально оглядываюсь, удивленная таким активным заступничеством. Руби тоже этого не ожидала, и я краем глаза замечаю, как она демонстративно расправляет плечи, готовясь к атаке.

– Вообще‐то, Элоди почти уже почти двадцать девять, а изданная книга – это все‐таки не живой ребенок, – изрекает она ласковым тоном эдакой мудрой матери-природы, поглаживая огромный живот. Правда, впечатление портит едва заметная ухмылочка. – Книга не подарит тебе такой безусловной любви.

Повисает неловкая пауза. Ада отчего‐то напрягается, и я подозреваю, что шпилька Руби, предназначавшаяся мне, зацепила и сестру. Мягко говоря, замечание кузины прозвучало нетактично. А если называть вещи своими именами – просто мерзко.

Совершенно неожиданно для себя я заявляю:

– Не уверена, что хочу детей. Видишь ли, моя вагина устраивает меня в ее исходном виде. В смысле, когда она не слиплась с анусом.

Неловкая пауза перерастает в гробовое молчание.

Руби кривится, словно лимон надкусила. Ада, выпучив глаза, судорожно поджимает губы, стараясь не расхохотаться в голос. И пусть за прошедшие годы между нами выросла огромная кирпичная стена, может быть, сейчас мне удалось вытащить оттуда хоть один кирпичик. И теперь мы с сестрой сможем хотя бы видеть друг друга.

Не говоря ни слова, Руби поворачивается и демонстративно ковыляет обратно к мужу.

Я почти уверена, что Ада уйдет следом, – но сестра остается рядом со мной, ехидно улыбаясь. Но прежде чем она успевает открыть рот, к нам подходит Джек:

– Моя мама хочет с тобой поговорить.

Покосившись на него, Ада поворачивается ко мне:

– Иди выясни, чего она хочет.

Затем она снова переводит взгляд на моего друга – суровый и стальной. Может, после смерти Джеффри Джек и изменился, но мнение Ады о нем осталось прежним. Прошло уже немало времени, но сестра до сих пор считает, что он плохо влияет на меня и сбивает с истинного пути. В присутствии посторонних они общаются вежливо и доброжелательно, но взаимная неприязнь нет-нет да проскакивает.

Джек берет меня за руку и уводит прочь. Я успеваю оглянуться через плечо – Ада смотрит мне вслед, но по ее лицу невозможно понять, о чем она думает.

Мама Джека Кэтрин Вествуд – стройная, элегантная, в бежевом комбинезоне и жемчугах. Но даже когда она улыбается, ее глаза печальны; уже тринадцать лет печаль и скорбь служат ей верными спутниками. Со временем самоубийство мужа обросло романтическим ореолом и превратилось для окружающих в повод для досужих сплетен. Но достаточно увидеть пачку антидепрессантов в шкафчике ванной и маленькую бутылочку водки в сумочке миссис Вествуд, чтобы понять, что в чужой трагедии нет ничего романтического.