Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
– Бабки видала у его? Как у девки… Чисто рысак. – Он угрюмо усмехается. – Он, Бог-то, все вроде исделал по уму, твердь, и злаки, и скоты. А человек у его неладно вышел, не взяла. Уморился на шестый-то день Господь…
– Другой бы жил да на коней своих веселился, – сухо говорит Варвара. – А все ты на худое поворачиваешь.
– Мамка, убег! – вопит сверху Палашка и тычет пальцем.
Мелькая босыми пятками в скошенной траве, Кузька что есть духу ползет к лошадям. Варвара бежит за ним, хватает в охапку, он хнычет.
Лебеда стоит, не уходит.
– И на кой табе овес? Коня у тебе все одно нету… А пахал-то кто ж?
– Нашлися и без тебе люди…
Он шагнул к ней, схватил за руку:
– Ты почто со мной так гутаришь?
– Пусти, чорт, больно!
Палашка застыла, подняв голову, смотрела на них.
– Стерпишь. В гости до тебе приду. Жди.
– Больно ты мине нужон… – бормочет она.
Зачерпнув золы из чугуна, Варвара намазывает дочерна живот и бока, растирается лопухом. Выливает на себя шайку воды.
Она лезет на полок к окошку, пристраивается так, чтобы свет падал на нее. Нашаривает осколок зеркала и озабоченно разглядывает свою грудь.
Подставляет свету зад и, извернувшись, осматривает в зеркало ягодицы, проводит по ним ладонью. Хватает ковш, плещет на раскаленные камни. Она с остервенением охаживает себя веником по бедрам.
С порога Лебеда углядел охапку иван-чая в горшке, взбитые подушки на лежанке. В ситцевой кофте и косынке, сложив на коленях руки, Варвара сидела у печки.
– Чего стал как пень? Пришел – дак садися.
Она поднялась и достала с загнетки чугунок с варевом:
– Снедать-то будешь?
– Поснедамши. – Он присел на край лавки, положил картуз. – Хмарить дюже… Должно, дожжик соберется.
– Как раз бы. А то махорку поливать замаялася.
Помолчали. Лебеда задумчиво сопел, уставясь в угол.
– Вишь, как обернулося… – заговорил он. – Все думал: два коня будеть, земли принанять, хуч маненько подняться. Баб загоню, сам поднатужуся… А теперя хожу как очумелый. В окопе сидел, так не обмирал, а тута обмираю – то ли он ногу зашибеть, то ли волки задеруть…
– Как баба с ребятенком, – усмехнулась Варвара.
– В точь как баба, – кивнул он с досадой. – Судьбу-то не омманешь. Ни к чему душой не пристань. А коли пристал – пропал в отделку, сейчас у тебе отымуть…
– Бог дасть, обживется…
– Коли Бог дасть, да чорт не отыметь, – подхватил он со значением. – Чему быть – того не миновать.
– Чего пришел? – разозлилась Варвара.
Лебеда покосился на стол:
– Наливай, что ли…
– За стол-то сядь, как люди! – обрадовалась она. – Щей похлябай, я курку не пожалела…
Она усадила его, с удовольствием налила ему самогонки.
– А сама?
– Не люблю. Нешто с тобой разгуляться…
Со двора донесся свист. Варвара взбеленилась:
– Сатана, кого там ишо?
Малый в кубанке, лениво развалясь в калитке, пронзительно свистел.
– Забирай свово мужика…
– Какого такого мужика? – встревожилась она.
– У нас любой масти… Бери, какой лучше ндравится.
За воротами на телеге, запряженной парой, сидели и валялись вповалку раненые.
– Твой? – Парень ткнул в ржавые бинты, торчавшие из гимнастерки.
Раненый зашевелился. Наклонившись к нему, Варвара с трудом признала Малафея – серое бескровное лицо в испарине, запекшиеся губы.
– Вот она, хозяйка моя, – выдохнул он еле слышно. – Ягодка, красавица… Помираю, Варюха.
На Варвару напал столбняк. Она тупо смотрела на него.
– Кровищи-то… – ворчал малый, просовывая голову Малафею под мышку. – Всю бричкю замызгал. А ну, взяли!
Варвара подхватила его с другого боку.
– А винтаря куды дел? – прошептал Малафей.
– Табе к попу в самый раз, у его завсегда крест имеется для ближнего бою…
– Никуды не пойду, неси взад! – захрипел Малафей. – Отдай оружию!
Пришлось забрать винтовку.
– Энто он ишо в память пришедши, а то вконец прижмурился. Надысь на Карачане пулей в грудя заехала…
– Уж так карта легла, – бормотал Малафей. – Хватилася бы ты, да поздно – тю-тю, нету нашего Малафей Панкратича…
– Чего стал, дядя? – закричал малый, увидев Лебеду, выглянувшего на двор. – Подсоби-кось!
Лебеда подошел, хромая. Тот мигом скинул свою ношу ему на плечо и, сунув винтовку Варваре, побежал к воротам.
– Погоди… Несподручно.
Лебеда взвалил раненого на закорки и понес.
Уложенный на лежанку, раздетый до подштанников, Малафей скрипел зубами, ругался, пока Варвара отмачивала и отдирала задубевшие бинты. Лебеда держал его спину. Он нагнулся и, прищурясь, оглядел набухшую, сочившуюся темной кровью рану в боку.
– Ерунда, перемогётся, – заметил он важно. – Самогонкой промыть тута, иде входная. Заткни чистой тряпицей да замотай натуго. Заживеть как на собаке.
Варвара разодрала рубаху на полосы, намочила в самогоне.
– Воняеть дюже, – кривилась она. – Гнильем шибаеть…
– А как же, обязательно вонять должон, – охотно подтвердил Лебеда. – Потому – кишку зачепило. Огневица у его, вишь, гною – страсть. Ранения энта ничего не пулевая, а, наоборот даже, осколочная.
– Понимал бы ты… – простонал Малафей, приоткрыв один глаз.
– Ишо свечку поставь, что наскрозь ушла, навылет. Дурень, с пули-то дырка полагается аккуратная, ровно гвоздем ковырямши, а у тебе край порватый, потому – осколком…
Малафея бил озноб, он заикался.
– Ф-фершал какой, скажи… Чего он тута п-позабыл?
Лебеда опустил его на подушку. Она принесла овчину, укрыла. Малафей сладко поежился:
– Налей стакан.
– Только обмирал…
Она налила и всунула ему стакан в ладонь.
– А энтому, санитару-то? Пущай со мной выпьеть…
У дверей Лебеда, подняв упавший картуз, обернулся.
– Гребуешь? Я почитай покойник, а ты со мной принять не желаешь?
– Выпей, – попросила Варвара.
С виноватым видом она стояла перед ним, протягивая полный до краев стакан. Помедлив, Лебеда взял его.
– Не пензенский, случаем? – просипел Малафей. – Вывеска вроде знакомая… Ну, спаси Христос!
Они выпили. Варвара поднесла миску с огурцами.
– Покаместь мы, значить, кровь свою проливаем нещадно за трудовую крестьянство, – бормотал Малафей, блаженно жмурясь под овчиной, – а у вас тута блядки-гулянки…
– Ох, зараза… – вспыхнула Варвара. – Выкину табе чичяс, под забором околеешь! Пожалели обормота, а он…
Малафей оживал на глазах.
– Ты мине мозги не запорошишь. Где мой сынок, к примеру, Кузьма? Где ты его, сука, подевала?
– Пошел я, – сказал Лебеда, ставя стакан на лавку.
– Скатертью дорога, – напутствовал его Малафей. – Катися, не спотыкнися…
Четверо верховых ехали, заняв всю ширину дороги. Лебеда тащился за ними. Неожиданно всадники расступились к обочине, пропуская Лебеду. Он стал нахлестывать кобылу.
Назади послышался приближающийся топот. Конники шли вдогонку галопом. Лебеда придержал лошадь. Они окружили телегу, один из них спрыгнул на землю и неторопливо обошел Чубарку кругом.
– Сам с Козловки будешь? – сощурясь, спросил он.
Это был немолодой мужик в грязной косоворотке и в галифе. Шрам бороздой пересекал его лоб. Спешились и двое других, долговязый хохол в гимнастерке и странный парень с ранней лысиной, в меховой безрукавке на голом теле. Усатый военный во френче оставался в седле.
– Короче, кобыла твоя воевать пойдеть. Заместо даю свово гнедого. Распрягай.
Лебеда вылез на дорогу. Поколебавшись, он шагнул к усатому военному:
– У мине семь душ на дворе. Все бабы. Ты начальник?
– Тебе коня дают, – проворчал тот недовольно. – Мерин справный, пахать на нем способно… У нас без обиды.
– И жеребчик у его скоро в силу придеть, – заметил лысый, провожая взглядом жеребенка за кустами.
Мужик со шрамом распрягал кобылу умело и скоро, и она, почувствовав его уверенную руку, послушно поворачивала морду.
– Вы кто ж такие будете? Партизаны, что ль?
– Десятого Волче-Карачанского полку, – снисходительно сказал усатый. – Партизанская армия Тамбовского края… Слыхал такую?
Крепкий, с лоснящейся шерстью жеребец под ним плясал на месте.
Бросившись к лысому, Лебеда вырвал у него винтовку, швырнул его наземь, но уже висели на нем двое. Он разорвал косоворотку на одном, стряхнул долговязого, тут его стукнули рукояткой нагана в затылок, и он зашатался, все поплыло у него перед глазами. Это усатый, слетев с коня, пришел своим на помощь.
Очухавшись, Лебеда попытался сесть.
Всадники уходили неторопливой рысью. Посереди дороги торчала телега, раскорячив оглобли. На обочине щипал траву гнедой мерин.
На закате вступил в село конный эскадрон.
Лошади шли стройно, по три в ряд. В форменном обмундировании, в защитных гимнастерках, конники были вооружены по-казачьи – за спиной винтовка, шашка на боку.
За ними катила на тачанках пулеметная команда.
