Владислав Князев - Русская комедия (сборник)
Пресса утверждает, что удивительное заявление, сделанное истинными колдыбанцами, произвело на всех и вся впечатление разорвавшейся бомбы, как минимум атомной. Все и вся разом ахнули и очугунели. Как если бы на Самарской Луке среди ясного дня случилось полное солнечное затмение, а среди темной ночи – северное сияние. Или даже еще хлеще. Как если бы на прилавки колдыбанского универмага выбросили в изобилии провздевочную резинку.
Сначала наступила знаменитая мхатовская пауза. Та самая, когда актеры сказали буквально всё, что хотели, а публика не может понять буквально ничего.
Первым опомнился бывший трагик губернской сцены, а ныне – лучший тамада и церемониймейстер Средней Волги Тигран Львович Леопардов.
– Они хотят сойти прямо в преисподнюю! – возопил он так, что испугал бы даже тень отца Гамлета, хотя она явилась прямо из ада и ничего уже не боялась. – Остановите их!
Тут же завизжал женсовет Приволжского микрорайона. Женсоветы других микрорайонов, несмотря на давние контры с Приволжским, дружно выразили солидарность подругам по полу. То есть тоже подняли визг.
Лучший оперативник Средней Волги старлей Трехкулачный на всякий случай пустил в ход свои кулаки.
Свита мэра Поросенкова настолько растерялась, что подняла с земли уже затоптанный окурок и вернула его на прежнее место, то есть прямо в зубы шефу.
– Нет! – вопил мэр так, что тень отца Гамлета в испуге снова укрылась в аду. – Я не допущу в моем городе такого изуверства! Тем более накануне выборов.
– За! – гаркнул по инерции берег и тут же спохватился, разумеется, по-колдыбански:
– А-тас! А-тас!
Вот как все было. А может, и не было. Самих истинных колдыбанцев всякие житейские проблемы уже не интересовали. Крепкие руки удальцов держали высоко над головой полные до краев стаканы.
Пора! Наше время пришло. В смысле вышло.
– Волга-матушка! – воззвали мы. – Прими особую колдыбанскую жертву!
– Наш заветный и наш последний – невыпитый! – третий стакан.
– Символ нашей вечной неутолимой жажды истины.
– Прими и передай нашим внукам и правнукам.
И мы перевернули стаканы вверх дном…
……………………………………………………………………………….
Ты понял, читатель, что означают точки? Да, это вместо ста страниц, которые настрочили бы сейчас Гомер и Гюго. Причем без всяких подробностей. А с подробностями – целый бы том.
Так что надо еще точек на целую строчку наставить.
……………………………………………………………………………….
И опять-таки это, хоть и с подробностями, но без бурных эмоций по поводу. Без высоких мыслей по случаю. Без художественных отступлений, они же – наступления на честную читательскую головушку.
Так что еще строчку надо обязательно отточить. Обязательно – с восклицательным знаком.
………………………………………………………………………………!
И, наконец, для полного художественного совершенства – последний штрих. Всего три точки. Да, три малюсенькие точечки.
Это, читатель, – вместо игры твоего воображения. Ну? Ну! Теперь к художественной стороне нашей удивительной летописи о совершенно особом мировом событии на Самарской Луке не придерутся никакие Гомеры и Гюго. Остается изложить голые факты.
…Развязка наступила мгновенно. Этот мир перестал существовать для нас сразу же, как только мы узрели свое последнее дно. В смысле дно своего последнего, так и не выпитого, но пустого стакана.
Для того чтобы пробудить в нас жизнь, были предприняты самые чрезвычайные меры.
Мэр Поросенков кричал, что сделает нам всем бесплатно евроремонт в квартире.
Жены клялись, что вернут все заначки, конфискованные у нас за последнюю пятилетку, да еще дадут придачу.
Директриса Рогаткина обещала установить при входе в школу № 1 спецстенд с нашими портретами и с надписью: «О таких отцах не мечтали Дистервег и Песталоцци».
Краснощеков сулил дать каждому по шапке. Нутриевой или даже соболиной. Сшитой на пемзенский самобытный манер.
Врачи «скорой помощи», благо она дежурила на пляже, оказались рядом с умирающими не как обычно, то есть через сутки, а сразу, как только их втащил на помост за шиворот мент-оперативник Трехкулачный. Эскулапы сделали все, что положено по инструкции. Они будто бы даже хотели поставить нам всем принудительную алкогольную клизму. Для этих целей будто бы исполнительный директор плавучего ресторана «Парус» немедленно поставил дюжину бутылок французского коньяка, ящик натурального бургундского вина и бочку баварского пива. Одна газетка сообщала, что будто бы весь этот шнапс был влит в нас через клизму. Но…
Но уже поднимался на помост главный реаниматолог города заслуженный врач Упокоев. Не для того, конечно, чтобы щупать наш пульс, делать искусственное дыхание, подключать нас к системам жизнеобеспечения или хотя бы взглянуть на нас одним глазом из простого любопытства.
Нет, колдыбанское медицинское светило взошло над честной публикой, чтобы с пафосом изречь свою любимую фразу: «Медицина здесь и сейчас бессильна».
Наступила мертвая тишина.
Вот лучший церемониймейстер Средней Волги Леопардов расправляет плечи и усы, берет в руки микрофон.
– Буквально сию минуту верные соратники и сподвижники легендарного Луки Самарыча умерли, но… – возвещает бывший трагик голосом Станиславского, который наконец понял, что надо верить в любое диво, если только оно происходит на Самарской Луке. – Но не выпили!
И голосом Немировича-Данченко, который понял, что на Самарской Луке надо верить даже в то, во что так и не поверил Станиславский, провозглашает:
– Геройская драма свершилась. Удивительная и совершенно особая колдыбанская драма-быль!
Да не плачь, читатель, не рыдай, не стирай нам своими слезами жилетку, она только что из химчистки. Улыбнись, ощерься, засияй! Сейчас начнется праздник. Удивительный, совершенно особый. Праздник по-колдыбански.
– Ата-ас! – раздается тут же над Волгой аж до самой Астрахани. – Вижу Луку Самарыча!
Это ликует исчадье школы № 1… нет, барабашка «Утеса»… нет, здесь и сейчас – добрый ангел всего Колдыбана Антоша Добронравов.
Все и вся смотрят на трижды ночного сторожа Еремея Васильевича Хлюпикова. Что скажет он? Церемониймейстер протягивает Хлюпикову морской бинокль, но тот решительно отстраняет сей предмет, без которого не могут обойтись капитаны всех широт и всех меридианов.
– На Самарской Луке верят на слово, – назидательно произносит он. – Тем паче младенцам.
Он обращается к младенцу, которого трепещут не только волки, но и волкодавы.
– Будь бдителен, юный наследник легендарной колдыбанской славы! За Луку Самарыча можно принять и какого-нибудь не нашего героя.
– Нет, это наш Лука Самарыч! – ликует гроза всей живой природы, а равно добрый ангел Колдыбана. – Он похож на дядю Самосудова и на дядю Безмочалкина, а равно на дядю Молекулова и дядю Профанова. И на всех истинных колдыбанцев сразу.
– Он плывет на красивом корвете под алыми парусами? – продолжает допрос совершенно иной Хлюпиков. – Или на белоснежном океанском лайнере? Или, может, даже на атомной субмарине?
– Нет! – решительно отвергает всякие голливудские образы будущий волжский удалец. – Лука Самарыч плывет на диване. Гребет скалкой. Рулит пяткой. А на лбу у него – шишман. Величиною с камышинский арбуз!
– Да, это наш легендарный Лука Самарыч, – счастливо вздыхает бывший врио героя. – Как пить дать!
Ты слышишь, читатель? Лука Самарыч легендарный похож… на нас. Эх, взглянуть бы на него хотя бы одним глазком!
И тут… случилось диво. Такое, которое может случиться только на Самарской Луке. Мы вырвались из цепких когтей лютой смерти. Нет, не так. Мы лихо сбросили с себя ее цепи и оковы. А еще лучше вот так: мы повергли лютую смерть во прах. Короче, как сказали бы Гомер и Гюго, забыв от радости и волнения про свои эпитеты и метафоры: мы открыли глаза.
И вот уже ликуют все японские громкоговорители, и даже американские глушители не могут ничуть помешать им:
– Смотри, честной колдыбанский народ! Смотри, Среднее Поволжье! Смотри и дивись, весь мыслящий мир! Здесь и сейчас истинные колдыбанцы не выпили и… и не умерли!!!
– Это ли не легенда?!
Не тратя время даром, весь честной Колдыбан, следуя дирижерским жестам Леопардова, громогласно скандирует:
– Ле-ген-да! Ле-ген-да!!
– Да! Да! Да! – подхватывают эхом седые Жигули. – Дать, дать, дать… пить!
Не тратя время даром, лучший тамада командует:
– За легендарного Луку Самарыча и его легендарных соратников!
– За! – голосует честной народ и, не тратя время даром…
Ульк!
……………………………………………………………………………….
Ты понял, читатель, что означают эти точки? Всё. Вместе с родимым Колдыбаном мы довели удивительную нашу Лукиаду до победного конца. Теперь нам есть о чем порассказать своим внукам и правнукам.
Ты нас, понятно, поздравляешь, но… У тебя есть к нам законный вопрос. Что если ты, читатель, – не с Волги, а, допустим, с Урала, из Сибири или с далекой Колымы, и тебе хочется рассказывать о своем легендарном земляке-герое? Таком же, как наш Лука Самарыч. Ну что ж: тогда собери надежных друзей-соратников и, следуя вдохновляющему колдыбанскому примеру, сотвори вместе с ними во славу нашей неудалой эпохи какую-нибудь удивительную, совершенно особую быль. Может быть, у вас получится даже хлеще, чем у нас. И тогда автоматически появится на свете легендарный Урал Уралыч, и Сибир Сибирович, и Колым Колымыч. А там, глядишь, поднатужатся и москвичи. Возьмут да и произведут какого-нибудь неосупера нового типа по геройской кличке Столиц Столицыч. И хотя по этому случаю придется пить не «Волжскую особую», а «Столичную», мы примем ее на грудь с восторгом и ликованием. Вот так: ульк!
