Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)
Хрен! Какая гармония: мне хреново, и там – хрен. Да и хрен с ним со всем! Захлопнул дурацкий холодильник и присел на ещё одну свою пропащую табуретку, – возле кухонного стола. На нём, как украшение, в самом центре стояла переполненная пепельница, две пустые рюмки и четыре грязные тарелки.
– Да-да! – припоминал я. – Накупили какого-то дерьма и готовили из него суп. Точно! Иннокентий готовил: из говна – конфетку. Вот обязательно надо было покупать всякое говно, чтобы делать из него конфетку!
Так же, на столе, врассыпуху лежали пять сигарет. Я взял одну и прочитал – «CAMEL».
Меня начало поколачивать от холода, поэтому, прикурив, я пошёл одеваться. «Та-а-ак, курю – значит, настоящее похмелье ещё не наступило», – определил я. Облачившись в джинсы, шерстяные носки, водолазку и тёплый свитер, я сразу согрелся и вроде даже почувствовал себя несколько получше. Что теперь?.. А ведь завтра на работу… Мысли текли на уровне подсознания, в то время как сознание вышло покурить «CAMEL» и насвистывало незатейливый мотивчик – Фью-тю-тю, тю-фью-фью.
Когда сигарета была потушена, борьба между светлыми и тёмными силами в моей голове была закончена. Уж не знаю, кто победил, да только я направился к телефону, чтобы позвонить Па-ме.
– Говорит, но не показывает Макс, – представился я, когда услышал, что на том конце провода сняли трубку.
– А меня тут, две тётеньки ограбили, – сказал Па-ма.
– Чудик, какие тётеньки?! – хохотнул я. – Лиза с подружками?
– Одна такая длинная и худая, другая – маленькая, кругленькая, – пробурчал Па-ма, словно ябеда-ребёнок.
– Слушай, ты там с кем? – поинтересовался я и посмотрел на кухонный стол – вновь захотелось курить. Эх, не внимал я предупреждениям Минздрава: курение вредит вашему здоровью.
– Я сон видел, – начал нести Па-ма какую-то околесицу, а я (длина телефонного шнура мне позволяла), всё так же держа трубку у уха, пошёл на кухню за сигаретой. Па-ма же продолжал: – Мне приснился партизан отважный Коля – сосед твой снизу, зомби…
5 ХЕППИ-ЭНД
…Сейчас я нахожусь в областной больнице. Лежу на скрипучей кровати и изучаю давно изученный мною и теми, другими, что лежали здесь до меня, белый потолок. Жизнь моя уже давно в безопасности. Пройдёт… нет, даже пролетит какое-то время, и меня выпишут. А коли так, значит, я буду здоров. Разве можно выписать нездорового человека? Боже упаси! Однозначно здоров, только, вот, теперь будут доставлять кое-какое неудобство уродливо скрюченные, как две высохшие ветки на мёртвом дереве, мизинец и безымянный пальцы на левой руке. А ещё, я тут полегчал. Конечно, в больничке люди особо не жиреют. Но тут другое. Радикальный метод борьбы с лишним весом – ампутация. Этот способ хорош для тех, кто ел, ест – не может остановиться, и будет есть. И, если вдруг понадобилось сбросить пару лишних килограммов, то ради Бога: просто отпили.
Или же для таких, как я: и так худой, а тут мода, а тебе сбрасывать нечего. Нечего? Дудки! Иди – пили.
Я избавился от лишнего мяса и костей, что росли почём зря ниже колен обоих ног…
И всё-таки, мне их немного не хватает: столько лет мы провели вместе. Мы ходили в детский садик, а потом сидели за одной партой в школе. Что-то теперь с ними стало? Похоронили в братской могиле? Нет. Их кремировали. Вот бы мне вернули их прах… Я бы держал его в своём новом доме (меня заверили, что он у меня уже практически есть) на самом видном и почётном месте в чёрной, торжественно-траурной урне. А раз в год устраивал бы поминки: приходили бы родные и близкие, друзья, знавшие усопших. Я ставил бы возле урны гранёный стакан водки и накрывал бы его куском чёрного хлеба, зажигал бы рядом свечу, и мы все вместе возлагали бы к праху цветы.
А потом я бы ездил по квартире на инвалидной коляске, держа поднос с разновсяческой закуской для собравшихся на коленях. Смотрел бы на всех снизу вверх, лавируя между ними, и старался бы не сбить никого с ног.
Вот такая пурга в моей голове. Тупые шуточки в виде идиотского сарказма над самим собой не иначе являются защитной реакцией моего подсознания. Молодец! Какой я умный. Конечно, пережить такое похмелье, да ещё лишиться ног. Это, знаете ли – стресс! А пальцы! Ну, ладно хоть на левой руке, а то как здороваться-то с приличными людьми…
Когда меня навестил Па-ма и дорассказал мне то, что не успел рассказать тогда, в воскресенье вечером по телефону – я был в шоке. Он же действительно говорил про моего соседа, живущего прямо подо мной – партизана отважного Колю. Я это помню! И я верю, что Па-ме действительно приснился, а скорее – привиделся этот долбаный снаряд на плите. Неужели мой сосед-зомби действительно нашёл его в мусоропроводе? Сука…
Я чуть-чуть не успел войти на кухню, поэтому и жив – говорят. Да, курение навредило моему здоровью.
Также Па-ма рассказал мне про Иннокентия. До сих пор не могу в это поверить. Знаю и – не верю.
С невесёлой усмешкой, как бы не всерьёз Па-ма напомнил мне про золотую рыбку, да только я видел по его глазам, что его сознание до сих пор не вышло из нокаута. С той самой минуты, когда эта несерьёзная мысль действительно впервые пришла ему в голову.
А ведь и в самом деле – всё сходится в довольно зловещую картину: Па-ма приносит и ставит на стол трёхлитровую банку с так называемой золотой рыбкой. Лиза сказала Па-ме, чтоб он загадывал желание. Он же развёл руками, сказав, что ему ничего не надо – вот и выставили у него хату. Всё сходится. Дальше. Иннокентий захотел в усмерть напиться, и вышло – в усмерть. Предполагают, что по «белочке» в окно выскочил… И – да! Точно! Па-ма требовал, чтобы мы скидывались из-за того, что у него в зажигалке газ кончился. Я наотрез отказался, сказав, что скидываться ниоткуда не собираюсь, а вот Иннокентий, кажется, промолчал.
Что же касается меня… Я говорил что-то про то, что наш город не показывают по телевизору. Результат – мой дом в программе «Время». И меня даже хотели снять на камеру (ай да рыбка!), но мне такой славы не надо, спасибо врачам – отстояли меня от журналюг, пока я был без сознания: результат черепно-мозговой, знаете ли… Выходит, действительно: желания того вечера выполнены. После такого вывода радует одно: рыбка у Па-мы издохла и была выкинута в форточку.
Мы наивно считали, что у нас троих – одна табуретка и, конечно же, были не правы, ведь мудрое изречение гласит: у каждого – своя. У меня вот она теперь изменилась: вместо мертвецки бледного пластика – траурная, чёрная кожа. А вместо тонких и ненадёжных на вид металлических ножек – надёжные колёса с ручным приводом.
Иннокентию – так тому табуретка вообще больше не нужна. А вот как дела обстоят у Па-мы – точно судить не берусь, мне отсюда не видать. Не вынесли ли ему тётеньки вместе с барахлом и чердак? Я же говорил уже про его глаза…
И вот, что ещё бы мне любопытно было бы знать: как обстоят дела у Лизы? Я спрашивал про неё вскользь у Па-мы, а тот словно и не понял про кого речь. Пожал плечами рассеянно и сказал:
– Да кто её знает…
Вроде как, в тот памятный вечер она возжелала шустрого старичка. Если учесть те перегибы и заносы, с которыми исполнились наши желания – пропала девка.
ТРИ ИЗ ТЫСЯЧ
В трубопроводе засуха
Нет воды,
Грязная сковорода уползла
Из раковины.
Ни ручек, ни ножек
Нет у неё,
Но всё же ползёт,
Несмотря ни на что.
Изловчился, поймал сковороду —
Узнал в чём секрет:
Новую жизнь миру явил
Мой прокисший обед.
Бегать посуда стала
Из-за лапши —
Шустрые в ней завелись
Опарыши.
I
1
Двадцатидевятилетний Сергей Трескачёв проснулся в своей освещённой, как операционная, квартире. Прям спи – не хочу! Повезло с жильём. Солнечная сторона! Полярным летом, аккурат ночью, яркие лучи бьют в глаза. Тут шторы бетонные нужны. Жизнь – дерьмо, сомневаться не приходилось.
Но настроение Сергея испортилось ещё до того как он проснулся. Ему приснился какой-то гадкий сон. О чём, он не помнил. Воспоминания о сне были выжжены ослепительным солнцем. Суть стёрлась. Какое-то очень короткое время в памяти оставались непонятные тени, но и они быстро растаяли в ярком свете. Тени-то растаяли, а вот раздражение, ими вызванное – нет. И от того, что раздражение сделалось необъяснимым, становилось ещё более пакостно. А тут ещё это солнце!
Сергею захотелось что-нибудь разбить. Будильник на тумбочке, со словно насмехающимися стрелками, указывающими в какую рань он, идиот, проснулся. Или саму тумбочку – за то, что на ней стоит этот будильник. Или ещё чего-нибудь. Но за всё это что-нибудь, находящееся поблизости, Сергей когда-то платил деньги. И выходило совсем уж как-то глупо теперь это крушить. Да ещё после идти вновь покупать это что-нибудь. А то ж придут гости и спросят:
– А что это у тебя вся мебель переломана?
А Сергей им:
– Да так, понимаете ли, солнце в окно светило, что я и вспылил.
И всё. И без того редкие гости и вовсе престанут к нему заходить. Если Трескачёв такое сотворил с вещами, за которые платил деньги, то что же он может сделать с бесплатными гостями!
