Елена Ронина - Территория чувств
– А цвет какой? – Ута сделала большой глоток пива и удовлетворённо откинулась на спинку кресла.
– Какой? Конечно, чёрный!
– У тебя чёрных брюк, наверное, штук сто! И главное, все одной длины и одного фасончика. Зачем тебе столько, Сиси? Ну ладно, мы с Утой – толстухи известные, у нас джинсы между ног протираются. А ты-то всю жизнь худющая, – Кристель не смогла удержаться, чтобы не съязвить. Хотя весь разговор был известен наперёд.
Алексей знал все эти разговоры. Сначала долго будут обсуждать: кто, что, почём купил. Закончат о вещах, перейдут к продуктам. Потом, естественно, речь пойдёт о телевизионных шоу: «И зачем всегда приглашают неправильных ведущих?» – «А кого приглашать? Ну, не их же!»
– Может, и не нас. У нас образование другое. Ну есть же милые лица на телевидении. А не эти лошадиные морды?! – Сиси особенно кипятилась по этому вопросу.
– А вы идете на Лилу Даун? В субботу концерт в замке.
– Я – точно нет, – покачала головой Кристель. – Настроения нет.
– Или денег? – Сиси внимательно посмотрела на подругу поверх очков. – Купите стоячие места. Тринадцать евро. Или что, и это дорого?
– Да нет, не дорого, говорю же, настроения нет. Ута, ты пойдешь?
– А я не знала даже. Надо подумать. Я люблю концерты в замке. Всё-таки на свежем воздухе. А стоя – даже лучше. В прошлый раз был такой холод, так я плясала весь концерт.
– Никого не сшибла?
Подруги расхохотались.
– Нет, ну кто тебе сказал, что эта цыплячья майка тебе к лицу? Или, может быть, вы поженились? И ведь не узнаешь!
Алексей прислушался. Говорила Сиси, Ута только одобрительно кивала головой.
– Это ж надо умудриться найти парня с точно такой же фамилией! И добро бы фамилия была популярная. Так нет же. Вот ты, Ута, знаешь кого-нибудь с фамилией Конни, кроме нашей любимой подруги?
– Конечно! Это друг нашей любимой подруги – Себастьян, – утвердительно закивала Ута, разведя руки в стороны. – Ну, так как, не поженились?
– Нет, Себастьян последний месяц женат на своём компьютере.
– Вот! – победно посмотрела на подруг Сиси. – Это начало.
– А как относится ко всему этому твой сын?
– Моему сыну наплевать, как, впрочем, и всем остальным. Не наплевать только вам двоим.
– Потому что мы тебя любим, Кристель, – Ута легко погладила подругу по большому плечу своей мягкой ладошкой.
– К кому ты прибежишь, когда он тебя бросит?
– А вдруг не бросит?
– Сама же говоришь, вот уже компьютер начался. Это не к добру!
Ута быстро закивала своими кудряшками.
– Смотри, Кристель, мы желаем тебе добра. Просто мы не хотим, чтобы потом ты обвинила нас в безразличии, – Сиси повернула голову в сторону официанта, и тот сейчас же оказался подле стола.
– Вас рассчитать? Отдельные счета? Дамы выпили по три бокала пива. Может, ещё граппы напоследок?
– Петер, никакой граппы! Неси счета, пожалуйста.
– Пойдем, Ута. Кристель, ты с нами?
– Нет, за мной должен заехать Себастьян.
– Ну-ну, смотри, подруга, – Сиси, как всегда, холодно приложилась своей щекой к щеке Кристель.
Ута с трудом выкарабкалась из кресла и обняла подругу горячо и нежно, шепнув потихоньку:
– Держись, – и обе направились к двери.
Алексей заказал ещё бокал пива. Он любил эту старую пивную с вытертыми лавками и кружками пива на полках, и вечными бретцелями на закуску.
Сиси и Ута ушли, а Кристель всё смотрела в сторону двери. А действительно, придет этот Себастьян или нет? Алексею некуда было торопиться, он решил дождаться. Что это за парень, которого все обсуждают?
Увидев Себастьяна, он всё сразу понял: тот был младше Кристель лет на двадцать. Разительные отличия были во всём. Парень был молодым и стройным, в отличие от коренастой и приземистой Кристель. Но как засветилось её лицо при виде молодого человека, и как хорошо, по-доброму, улыбнулся он ей в ответ. Да пусть эти язвы говорят, что хотят, но им хорошо вдвоём – видно невооруженным глазом.
Алексей подозвал официанта, расплатился за пиво и пошёл домой окончательно собирать свой багаж. У него неожиданно поднялось настроение. Как хорошо, что есть ещё на свете настоящие чувства. А что нас ждёт впереди, кто ж его знает.
12
Алексей пристегивал ремень безопасности и думал совсем даже не о полёте. Что произойдёт, то произойдёт. Плакать по нему будет только Зоя. Хотя ради сестры он должен долететь до Москвы. Вся эта её семейная ситуация вызывала в Алексее сильное беспокойство.
Алексей не принимал скоропалительных решений, никогда не навешивал ярлыков. Он присматривался. Они с Зоей были с самого детства абсолютно разными: шустрая, активная девочка и тихий, немногословный мальчик. Как будто природа ошиблась и перепутала их в утробе матери. Зоя ему рисовала ситуацию по-своему, он должен разобраться сам. Она же женщина, поэтому и фантазия буйная. Похоронила мужа, это всё понятно, горе, никто не спорит. Но есть же Саша, сын, Алексей мальчика знает с раннего детства, тоже не видел давно, но периодически общался с ним по телефону. Ну ладно, собственно, что гадать, через каких-то несколько часов он с ними наконец-то встретится.
– Что Вы будете пить? – от мыслей его отвлекла симпатичная проводница, идеально причёсанная, с красивым макияжем и белозубой улыбкой. Алексей всегда поражался: как хватает этих девушек вот так улыбаться всем подряд.
– Воду без газа, – он попытался изобразить подобие улыбки в ответ. Стюардесса же старается, пусть увидит, что пассажир оценил.
– Может быть, что-то ещё? Сок? – улыбка у бортпроводницы не изменилась, видимо, ей была безразлична реакция незнакомого мужчины.
– Нет, спасибо. Может быть, чай?
– Чай уже после предложенного обеда, – девушка с сожалением пожала плечами.
«Зачем тогда спрашивать», – раздраженно подумал Алексей. Или его разозлило безразличие девушки? Ну да, по возрасту он ей годился в дедушки, и от этого стало немного обидно.
И вообще, куда он едет? Тоже мне, прокурор, разбираться в чужой семье. В своей разобраться не смог, теперь в чужую лезет. Кто ему давал такие права? Тем более что Зоя, судя по всему, наконец, успокоилась. А ведь он окончательно решился ехать именно тогда, когда услышал нотки безразличия в её голосе. То есть когда ляпнул год назад, что приедет, это были просто слова. И никуда он ехать и не собирался.
А тут, когда Зоя вдруг забыла про свои болячки и про всех засранцев сразу и говорила только про свой переезд к какой-то там Любе, Алексей понял: нужно ехать. Всем нутром почувствовал. Срочно. Что-то там, в семье его сестры, не так. Он не сумел сберечь собственную семью. Может, хоть что-то теперь сможет сделать для семьи сестры.
13
В самолёте он сразу постарался закрыть глаза, ему не хотелось ни с кем общаться. Алексей уже знакомился, сидя в самолётном кресле, ничего хорошего из этого не вышло. Милая Мила. Может, это было судьбой. Как же он мог её упустить? Вот так – выпорхнула из самолёта, и всё. Или есть на что ему рассчитывать? И ещё возможна новая встреча?
Рядом сидела достаточно полная женщина. Она тут же начала снимать кофту и этим жестом приперла Алексея к окну.
– Вы уж потерпите, жарко, сил никаких, – она краем глаза посмотрела на Алексея. – А потом замерзну, опять оденусь.
Алексей решил не реагировать. Может, женщине действительно жарко, а потом будет холодно. Всякое же бывает, и совсем она не вызывает его на разговор. С другой стороны от температурозависимой тети мужчина уже уткнулся в журнал. Алексей решил последовать его примеру. Журнал «Аэрофлот» не предлагал ничего интересного: статья про Сингапур, как лучше перенести перелёт, чем занять ребенка в полёте.
Как будто в подтверждение статьи, заверещала девчушка из параллельного ряда:
– Мне больно, ой, как мне больно.
Мама пыталась ее успокоить:
– Что больно? Ушки? Это сейчас пройдёт, глотай, глотай!
– Что значит глотай, что глотать? Кушать? Ой, больно!
Точно так же восемнадцать лет назад плакала навзрыд его трёхлетняя Алька:
– Ой, больно, ой, мамочки.
Она не понимала, что мамочки рядом нет и никогда больше не будет. Рядом сидела бабушка, Нинина мама, которая при слове «мамочки» начинала тихо скулить, вместо того, чтобы успокаивать девочку. Тринадцатилетняя Таня безучастно смотрела в окно, и Алексей не мог понять, что страшнее: вот эти бесконечные слезы тёщи, постоянные напоминания Али о маме или оцепеневшая Таня.
Алексей плохо помнил себя в то время, он тоже существовал скорее как робот, потому что надо было жить или, скорее, выживать. А вот сейчас, услышав это «больно», вдруг отчетливо вспомнил тот их полёт, как побег в никуда, от прежней жизни, от кошмара. Из одного кошмара в другой. Они не знали, куда едут, что их ждет впереди, спасались бегством от памяти, от обстоятельств. И тогда еще Алексей не знал, что вот эти «ой, мамочки, больно» будут практически последними Алькиными русскими словами, которые он от неё услышал.
