Иван Евсеенко - Голова Олоферна (сборник)
«Конечно, все хотят вкусно есть и сладко спать, – язвительно рассуждал Павел Леонидович, – я вот тоже хочу, но не могу, или не умею, хотя, скорее, не умею, чем не могу. Не дал мне, значит, Бог предпринимательской жилки, незаслуженно, можно сказать, обделил. Но неужели мое благосостояние обязательно должно зависеть от Бога, который, еще неизвестно, существует или не существует? Неужто я в самом деле такой законченный дурак, что не в состоянии придумать чего-нибудь толкового, дельного, приносящего деньги?! А они, значит, могут? У них мозги, видите ли, лучше соображают, предприниматели хреновы! Нет, так больше жить нельзя, невозможно, надо срочно что-то придумать… Но что я могу делать, кроме как усыплять подыхающих и без меня престарелых псов и всякую прочую живность? Впрочем, я и этого, наверное, толком делать не умею, раз меня первого вышвырнули из ветеринарного пункта, дали пинка под мой тогда еще мясистый зад».
Раздраженно бросив газету, Павел Леонидович опять подошел к окну и взглянул на пробегающую стаю дворовых собак.
– Вот они, недобитые твари, – глубокомысленно произнес он. – Плодитесь, плодитесь, скоро сделают из вас добротное хозяйственное мыло.
Павел Леонидович заново развернул газету и, увидев там во всю страницу рекламное объявление, распалился еще больше:
– Куриные окорочка из Америки, мать вашу за ногу! Будто у нас своих кур мало! Нет, так больше жить нельзя! Нужно… Впрочем, так нам и надо, заслужили, значит, такую жизнь. Как псы бездомные, чего подбросят, тому и рады! Окорочкам их вонючим, «сникерсам»! Перед каждым, кто кинет чего, хвостом виляем! Собаки мы беспризорные, и жизнь наша собачья!
И тут в разгоряченную голову Павла Леонидовича закралась одна очень странная мысль. Вначале он, правда, надеялся, что она вместе с остальными как-нибудь переварится и уйдет, но не тут-то было – зацепилась, стерва, своим шероховатым краешком за мозговую извилину и уходить не хочет.
А дело было вот в чем. Когда-то, очень давно, служил Павел Леонидович в армии, и не где-нибудь, а на самом что ни на есть Крайнем Севере. Служба досталась, не дай бог никому. Мороз за шестьдесят, харчи не ахти, а молодому, растущему организму без хорошей еды ну никак нельзя. Вот и приходилось проявлять, как говорится, армейскую смекалку… Однажды приходит к ним в казарму местный якут-оленевод Петров Семен Иванович, смешной такой дядька… Свалил он с плеч холщовый мешок, закурил якутскую свою трубку и говорит:
– Ну что, ребяты-солдаты? Кушать нет. Совсем отощал. Скоро будешь худой, как палка. А Семен – хороший человек, собак принес. Вкусный собак.
Оторопели вначале солдаты, и уже прогнать его хотели. А Семен все попыхивает своей трубкой, будто ничего не замечает, и дальше говорит:
– Вы народ молодой, а я старый. Много знаю. Собака очень вкусный, как олень почти, попробуй. Голодать долго плохо. Болеть можно. А собак есть будешь – ни цинга, ни чахотка, ничего худого не будет. Понимай меня, понимай…
Время было вечернее, начальство уже разъехалось по домам, и решили солдаты по поводу прихода Семена втихую выпить. Раздобыли литровую банку спирта, развели ее один к трем и, запершись в каптерке, стали выпивать-закусывать. Но закуски как раз никакой, считай, и не было, кроме кислой капусты да черствого хлеба. Тогда-то они впервые и попробовали шашлык из зажаренного Семеном собачьего мяса. И ничего – пошло за милую душу…
С тех пор взвод, в котором служил Павел Леонидович, и стал при случае баловаться собачатиной. Всех собак переловили. Дошло до того, что остался на всю часть один лишь любимец офицеров пес Полкан. Долго берегли его, но как вышел приказ о демобилизации, не выдержали…
Павел Леонидович вспомнил, как накормил тогда собачьим шашлыком будущую свою жену Веру. Она в те времена часто тайком пробиралась к нему в казарму и становилась невольным свидетелем и участником солдатских вечеринок. После одной из таких дембельских трапез она и спросила у Павла Леонидовича: «Паш, а Паш, а где Полканчик-то? Что-то я его аж с позавчерашнего дня не видела». Павел усмехнулся тогда про себя и ответил с напускной слезою в голосе, мол, поредели наши стройные ряды, и нет с нами Полкана, но светлая память о нем будет вечно жить в наших сердцах и в других человеческих органах.
«Какие славные были времена, и как давно канули в Лету», – с грустью подумал Павел Леонидович.
Пришел он потом из армии и забыл о собачьем мясе, и даже стал ветеринаром. А сегодня вдруг ни с того ни с сего вспомнил и прикинул своими непредприимчивыми мозгами:
«А не пустить ли всех этих дворовых собак на мясо и не накормить ли им весь наш обездоленный народ? И заразы будет меньше, и заик, потому как заики, по достоверным наблюдениям, получаются как раз у голодных, отощавших родителей».
Правда, сам есть собачатину и кормить им Веру Сергеевну Павел Леонидович больше не собирался. Тогда попробовали – и хватит. Теперь пусть попробуют другие.
В общем, решил Павел Леонидович торговать свежей отборной собачатиной, выдавая ее за говяжье или баранье мясо.
«Ведь кто его разберет, – рассуждал он, – из какого зверя? Я вот до сих пор не в состоянии отличить курицу от кролика, хотя и бывший ветеринар. А все потому, что не ел ни того, ни другого уже черт знает сколько времени. И таких, как я, неразборчивых, сейчас миллионы».
Одно лишь смущало Павла Леонидовича: как сказать об этом жене? Ведь рано или поздно Вера Сергеевна все равно обо всем узнает.
Он долго ходил по комнате в глубоком раздумье. Иногда ему казалось, что жена как человек, не первый год его знающий, поймет и примет затею сразу, а иногда, наоборот, думалось, что будет она кричать, топать своими миниатюрными ножками и целыми днями не разговаривать. Вера – человек непредсказуемый. Но, в конце концов, Павел Леонидович решил пустить это дело на самотек – узнает, так узнает, а нет, так нет.
Будильник разбудил Павла Леонидовича ровно в половине пятого. За окном еще стояла непроглядная тьма, которая неожиданно вселила в него какой-то странный дьявольский оптимизм. Вера Сергеевна, вымотавшись за прошедший день, крепко спала и лишь иногда что-то бормотала во сне.
«И слава Богу – объяснений не потребуется, – осторожно поднимаясь с кровати, подумал Павел Леонидович. – Нужно только поскорее собраться и уйти».
Полностью проигнорировав утренние гигиенические процедуры, он, крадучись, прошел на кухню и наспех организовал себе подобие завтрака. Проглотил по-быстрому хлеб с салом, выпил чашку вчерашнего чая, а потом осторожно открыл холодильник и отрезал от купленной к Рождеству говядины два больших куска для приманки. Одевшись, Павел Леонидович на цыпочках прошел на балкон и отвязал несколько бельевых веревок, которые на предстоящей охоте должны были заменить ошейник и поводок.
Выйдя из дому на улицу, Павел Леонидович всем своим замерзающим телом почувствовал, как все-таки искусно описаны классиками прелести русской зимы. Но долго наслаждаться этими прелестями он не смог. Жуткий мороз и сильный ветер до предела сковали его тело и охладили в душе воинственный пыл охотника. Еще немного, и Павел Леонидович безоговорочно поддался бы приступу меланхолии, но вдруг что-то словно щелкнуло в его начинающем индеветь сознании, и он, бодро распрямив спину, стал размышлять о начальных трудностях всякого нового дела.
«В каждой работе, – убеждал он себя, направляясь на свалку, – какой бы она ни казалась легкой, должен быть свой ветер и мороз. Но, главное, начать, остальное приложится».
На свалке, по мнению Павла Леонидовича, должны были шляться беспризорные собаки. Неожиданно бывший ветеринар ощутил себя наемным убийцей, киллером, выполняющим очередной заказ. На ум ему пришла фраза одного из героев фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Ну что, окропим снежок красненьким?»
– Окропим, окропим, – угрожающе сказал Павел Леонидович.
Свалка встретила его недружелюбно. Сильная вонь дохнула прямо в лицо. Вокруг не было ни единой души. Под ногами в несметном количестве валялись нераскрытые банки с красной икрой.
– Ну, где вы, чертовы псы? Просыпайтесь! – шутя, крикнул Павел Леонидович.
Как ни странно, но в ответ раздался хриплый старушечий голос:
– Чего орешь? Какие тут могут быть псы в три часа ночи?! Людям спать не даешь!
Павел Леонидович сначала страшно удивился такому повороту дела – уж чего-чего, а человеческого голоса в такую рань, да еще в такой холод он никак не ожидал услышать. Но потом пересилил себя, и отступать не пожелал:
– Какие же это такие люди здесь живут, да еще спят в такой дикий мороз? Замерзнуть не боитесь?
В ответ послышалось кряхтение и сморкание, а через несколько мгновений из-за самой вершины свалки выросла костлявая старуха, завернутая в драную солдатскую шинель.
