Валентина Ива - За миг до откровения
Если в туалетной комнате не стоит столик с изогнутыми ножками, не украшенный бронзовой инкрустацией, а на нем не лежит томик с увлекательными рассказами или журнал с красочными иллюстрациями, то жизнь паука, когда вы находитесь в задумчивом трансе или динамичной экспрессии, вас однозначно развлечет и заинтересует.
Видимо, размеры традиционного жилья, распространенные среди народа с советских времен, и вызвали у австралийского итальянца такую ассоциацию с сортиром; ему, конечно же, видней, но мы любим наш дом, нашу Родину, как бы иностранцы её ни называли.
Дни текли, и дружба наша с паучком крепла… Но вот однажды к нам в гости пришла моя мама. Я уже сообщал вам прежде о её величественной красоте, царственной осанке, поэтическом складе натуры и увлечению историческими романами Ивана Ивановича Лажечникова.
Посетив необходимое каждому человеку место, она смахнула паутину, но невестке, то есть моей жене, не стала читать нравоучения о том, что в её доме по углам растет паутина, а это – вопиющее безобразие.
Маленький мальчик навещал паучка не только по нужде, но и просто так. Когда он обнаружил отсутствие нашего почти что члена семьи, он неимоверно огорчился. Он очень любил свою бабушку, бесконечно добрую и щедрую, и мысль о том, что именно она угробила нашего квартиранта, наверняка была бы ему непонятна. С громким плачем: «Наш паучок убежал!!! Там даже нет паутины!!! Он никогда теперь не вернется-а-а-а!!!» – повергли бабушку в шок. Вся семья сбежалась в тот самый сортир и, втиснув головы в узкую дверь, с удивлением принялась осматривать место происшествия и искать потерю вокруг. Покрасневшее лицо бабушки выдало её преступление, она заметалась и занервничала. Она так любила внука, что готова была тотчас же сплести новую паутину и засесть на её трепетных ниточках вместо паука.
Я сразу понял, что надо спасать ситуацию. Тем более что год назад случилось похожее происшествие: в жаркий летний день я распахнул окно, а на подоконнике стояла трехлитровая банка с вареньем, которая упала прямо в круглый стеклянный аквариум с ничего не подозревающим хомячком. Хомячок мгновенно приказал долго жить, и я тайно его схоронил, сообщив всем домашним, что отдал его в хорошие руки.
Я прижал палец к губам, давая понять маме, чтобы она молчала как партизан, и высказал версию, обнимая плачущего сына, что пауки мигрируют из квартиры в квартиру, и наш паучок, скорее всего, сейчас строит новый домик где-нибудь у соседей. Вытирая обильные слезы с розовых щек малыша, я пообещал ему узнать у наших соседей, не к ним ли он перебрался. А мама тем временем капала в рюмочку валерьянку и страдальчески морщилась.
Вечером, когда дети уже спали, а мы пили чай на кухне, я спросил: «Ну что, убивец, как ты себя чувствуешь?» – и мы тихонько посмеялись и пожалели расстроенную маму, а потом выпили по рюмочке коньячка, не чокаясь, за упокой души усопшего паука, а я еще одну рюмочку, за хомячка, под укоризненным взором ничего не подозревающей жены. А уж потом, когда все пошли спать, я выпил за здоровье и за любовь во всех её проявлениях.
Как настроение?
Возвращается студентка после летних каникул в университет. Никуда не ездила, кроме Подмосковной дачи, нигде не была, кроме как у подружки на дне рождения. Унылые дни. Ожидание праздника, который должен явиться с неба и развлечь милую девочку, но никто не пришел, и никто не повеселил. Еще нет прозрения, что все счастье и грусть-тоска – сидят в тебе самой, а пока ты полна молодой крови и чувств, то всё в твоих нежных и сильных руках.
Тут подбегает однокашник из параллельного потока и спрашивает: «Что нового, интересного?». Студентка замирает и тихо говорит: «Ничего». Потом немножко замешкавшись, добавляет: «Мама вышла замуж», – сели на лавочку около университета, помолчали и она добавила: «За папу…».
Неожиданное добавление переворачивает с ног на голову все скорбные мысли, рожденные первой фразой: дескать новый дядька – отчим, террор и непонимание, падчерица в слезах, ничто не сравнится с жизнью сироты… А тут, оказывается, новорожденная уже выросла и в университет поступила, а папаня опомнился и спрашивает рядом лежащую женщину-мать: «А чё мы, Зоя, не женаты? Дочке скоро замуж выходить. Давай, что ли, поженимся раньше неё, а то как-то неудобно перед людьми…».
Хотя террор и непонимание порой от родных и очень близких фонтанирует, как Самсон в Петергофе, а мачеха и отчим бывают добрейшими и понимающими людьми.
Никогда не знаешь, куда повернет брошенная фраза и чем может быть наполнен сегодняшний вечер.
Множество людей, прежде чем обратиться к культурной программе для своей семьи, или просто для себя, изучат весь репертуар, прочитают множество отзывов, взвесят все за и против. Затем купят загодя билеты, прицепят их магнитиком на холодильник, чтобы не запамятовать, и будут отсчитывать дни и недели, а то и месяцы, глядя на заветную бумажку и томясь в преддверии ожидаемого события.
Зазвонил телефон и родной мамин голос произнёс: «Киска, Рыбка! Мне какие-то странные билеты по сто рублей упали с неба. Программа неизвестна, но концерт солистов Национального филармонического оркестра России, художественный руководитель и главный дирижёр которого, Народный артист СССР, лауреат Государственных премий Владимир Спиваков. Ты как, сможешь в 19.00?»
– Цена странная, а всё остальное интригует! А пошли! Где, когда?
– Ты не поверишь: прямо в картинной галерее Народного художника СССР Ильи Глазунова.
– У входа, в половине седьмого. Целую.
Грустная студентка, меланхолично замершая у входа в картинную галерею, с удивлением наблюдала поток старушек с вкраплениями редких стариканов, медленно ползущих внутрь, потряхивая головами от Паркинсона. Почти все пенсионеры отличались немалой ветхостью и малой подвижностью, поэтому те немногие, как сейчас выражаются, господа, которым было чуть меньше чем пятьдесят пять, выглядели молодыми людьми и выделялись из общей массы.
Билеты были без мест, поэтому публика подпирала вход в зал в надежде занять самые лучшие места. Студентке с мамой достался последний ряд, но небольшой не концертный зал прекрасно просматривался и, как потом выяснилось, обладал отличной акустикой. На краешек переднего сидения мама повесила зонтик, и они сосредоточились на огромных картинах художника, смотрящих на них со всех сторон. Время от времени в торжественную атмосферу, окружающую двух родных женщин, вплетались их наблюдения за персонажами, заполняющими зал. Рядышком справа расположились, тоже, безусловно связанные родной кровью, весьма оригинальные по своей наружности девчонки. Та, что ближе к ним, шести-семи лет, с рыжей толстой косой, на секундочку присела на свой стул и тут же вскочила. Её профиль в точности совпадал с таким же профилем её роднули в возрасте шестидесяти с гаком. Обе без подбородков, у обеих выбиваются рыжие кудрявые пряди и, как только они на секунду обернулись в их сторону, и студентка и её мама увидели огромные серые глаза под крышей «бровки домиком» и одинаковое сосредоточенное выражение лиц в ожидании знаменитой музыки. Как говорил давний знакомый отца студентки: «Они были похожи, как две капли перцовки».
Впереди сидящая женщина согревала своей маленькой ладошкой с красивым цветным маникюром соседнее сидение. Именно к этому, заботливо занятому креслу подходил красивый молодой мужчина с синими колючими глазами и волнистыми русыми волосами с лёгкой сединой. Прежде чем сесть, мужчина наклонился к маме, синие глаза посерели, и взгляд кровопийцы прострелил висящий сбоку на его законном стуле зонтик: «Уберите ЭТО!», – злобно прошипел красавец. Зонтик молниеносно запрыгнул в мамину сумочку. Мать с дочерью окаменели. Ведущий сердечным, домашним голосом, сильно диссонирующим с настроением соседа спереди, произнес: «Сегодняшний вечер мы решили посвятить величайшему композитору и музыканту мира Сергею Рахманинову!».
Элегическое трио «Юношеское» для фортепиано, скрипки и виолончели соль-минор в исполнении солистов оркестра, опять сдернуло рыженькую косу со стула, и она как заворожённая простояла весь музыкальный мотив до последней ноточки. Прозвучали еще два романса: «Мелодия» и «Апрель», прежде чем они поняли, что в оркестре кто-то, а впоследствии, оказалось, что этот кто-то – виолончель, родственник этой маленькой любительницы Рахманинова. «Вокализ» пронизал пространство зала галереи как свежий воздух Родины, и застывшие бровки без подбородной с покатыми плечиками девчушки, такой трогательной и казавшейся печальной, привнесли в мир концерта такую любовь и нежность, что у студентки защипало в глазах от огромной радости, переполнявшей её сердце.
Мужчина с благородной внешностью злобно ссорился с соседкой, сидящей перед ним. Она – мерзавка, разок прошуршала программкой, чем и оскорбила его тонкий слух.
