Александр Проханов - Время золотое
– Ну, спасибо, Андрюша, что откликнулся на мое приглашение. Прости, что прервал твой отдых. – Чегоданов цепко и страстно сжал Бекетову руку, словно боялся, что тот вырвется и оставит его одного. – Мне так нужна твоя помощь.
– Попробовал бы я не откликнуться. Божок был готов надеть на меня наручники и всю дорогу тыкал мне в ребро пистолетом, – сухо усмехнулся Бекетов, отнимая руку, на которой мгновение держались белые оттиски болезненного рукопожатия. – Он сказал, что велено доставить живым или мертвым.
– Ну, прости его, он не умеет быть любезным. Ты приехал, и я так тебе благодарен. – Чегоданов усаживал Бекетова на диван, почти вдавливал в мягкие кожаные подушки.
– Признаться, когда мы расстались и ты дал понять, что во мне не нуждаешься, я решил, что мы больше никогда не увидимся, – отчужденно и холодно произнес Бекетов. – Тебе больше не нужна была моя помощь. Я мешал тебе моими советами. Ты выбрал других советников, другой путь, свернув с дороги, по которой мы шли вместе. Что ж, ты вправе был так поступить. Ты видел страну, ее цели и ее проблемы, иначе, чем я. Ты лидер, ты творец истории, а не я. Я только угадывал твою волю и превращал ее в реальную политику. Но потом я перестал угадывать, и ты удалил меня. Так поступил с патриархом Никоном царь Алексей Михайлович, а ведь Никон был «собенный друг царя».
– Это была ошибка, Андрей. Я в этом раскаиваюсь. Я был самонадеян, неблагодарен. Мне сопутствовал успех, мне все удавалось. Мне удалось построить нефтяную империю, и Европа пила из моих ладоней русскую нефть. Я стал «Человеком года», и мой портрет красовался на обложках самых влиятельных мировых журналов. Передо мной заискивали американцы, и я прекратил одностороннее разоружение России. Я установил баланс между Америкой и Китаем и играл на их противоречиях. Наша внутренняя оппозиция из стальной стала пластилиновой. Самодовольные кавказцы не долго выбирали между бомбовыми ударами и обильными траншами. Мне привозили напоказ головы Басаева, Гелаева, Яндарбиева. Я спрашивал судьбу, за что она благоволит ко мне. И объяснял свой успех моими достоинствами. Поэтому я не слушал твоих предостережений. Был насмешлив с тобой, даже груб. Как же я был неправ! Ну, прости меня, Андрей! Ты мой друг, единственный, верный. Ты вернулся, и теперь мы опять будем рядом. Скажи, ты прощаешь меня?
Все это Чегоданов произнес порывисто, страстно, по лицу его бегали малиновые пятна. Бекетов никогда не видел его таким. Где была его знаменитая язвительная ирония, обескураживающая собеседников? Где было легкомыслие и изящество плейбоя, которым он очаровывал своих противников? Где была беспощадная жесткость, свинцовая тяжесть голубоватых, чуть выпуклых глаз? Перед Бекетовым сидел растерянный, почти сломленный человек, похожий на слепца, которого окутала внезапная тьма, и он чувствовал близость невидимой бездны.
– Но ведь тебе помогает достойная команда. Глава администрации Любашин обладает недюжинным умом. Режиссер Купатов создает талантливый дизайн твоей предвыборной кампании. Погребец контролирует избирательный процесс. Чего ты опасаешься?
– Все это мнимо, мнимо! Я страшно одинок. Все, кого ты перечислил, были хороши, когда общественное море оставалось спокойно. Их прогнозы, их технологии не предполагали откровения, были очевидны. Но теперь, когда разразилась буря, они бесполезны. Их советы примитивны, они выглядят бездарными трусами. Когда власть закачалась, то закачались их клятвы и присяги, многие перебегают к противнику. Агенты сообщили, что между Китаем и Америкой ведутся тайные переговоры о возможной аннексии Сибири и Дальнего Востока. МИД не докладывал мне об этом. Американцы устанавливают на Аляске системы новых вооружений, способных воздействовать на биосферу России, менять климат, возбуждать пожары и засухи, наводнения и ледяные дожди. Где мое Министерство обороны и военная разведка? Европейцы создали технологии по извлечению сланцевого газа, а это бьет всю мою газовую империю. Война на Кавказе разгорается с новой силой, а у меня почти нет армии. В губерниях возрождается сепаратизм, и среди губернаторов, моих же назначенцев, зреет заговор. Ты знаешь о моих отношениях с женой. Она чудесная, милая, но ее сразил недуг. Я вынужден был отослать ее в монастырь под надзор монахинь. Патриарх, который всегда благословлял меня, как помазанника, теперь смотрит тусклым взглядом, и бог знает, что у него на уме. И, главное, Стоцкий, эта липкая улитка, которая шевелит своими чуткими рожками и ищет момент, когда можно меня предать. Он выглядел другом, а оказался тайным врагом. Почему власть, вчера еще такая крепкая, незыблемая, вдруг стала сыпаться, оседать, проваливаться в какую-то яму? Откуда взялась эта Болотная площадь, переполненная моими вчерашними выкормышами, которые сегодня меня ненавидят? Откуда, из какого омута, всплыла эта гадкая рыбина Градобоев? Объясни, что случилось?
Бекетов был поражен этой жалобной, слезной исповедью. Затравленным, обреченным видом еще недавно гордого, надменного властелина. Баловня судьбы, любимца народа, талантливого игрока и искусного волевого политика. Смертельная тоска была в глазах Чегоданова. Невыносимая боль, словно его укусила змея и яд лился в крови, причиняя мучение. Бекетов испытывал к нему сострадание, перед которым отступили былые обиды.
– Причина в том, что стал разрушаться кристалл государства, который мы вырастили с тобой из этой липкой медузы, расплывшейся между треми океанами. Мы заморозили эту гадкую жижу и остановили ее растекание. Мы превратили эту отвратительную, доставшуюся от предшественника слизь в твердое вещество. В кристалл, который взрастили благодаря нашим технологиям. Мы создали кристаллографию, которая снова превратила Россию в государство.
Бекетов испытал сладостное торжество, вернувшее его в недавнее прошлое. Видел этот драгоценный кристалл с зеркальными гранями и лучистыми вершинами. В сияющих плоскостях гуляли разноцветные переливы, распускались радуги, отражались багровые зарницы и сполохи. Словно в кристалле клубились волшебные стихии истории, вторгались таинственные энергии мира, звучала космическая музыка. Бекетов взращивал этот кристалл государства в незримой реторте. В ней клокотала магма людских страстей и политических схваток. Террористических актов и военных сражений. Дворцовых интриг и утонченных диверсий. Плавились обломки прежней страны, осколки прошлых идей, остатки былых репутаций. Как искусный металлург, он управлял этим жгучим кипением, менял температуру, давление, удалял кислоты и шлаки. Видел, как в огненной жиже, среди пузырей и вихрей зарождается кристалл государства. Формируется его таинственная геометрия. Геометрия новой страны.
Бекетов восхищенным остановившимся взглядом созерцал это дивное творение.
– Я предложил тебе технологии, управляющие социальными энергиями. Я чувствовал эти энергетические потоки, льющиеся с разной скоростью, с разной плотностью и прозрачностью. Одни из древних времен прихотливо достигали наших дней. Другие из близкого прошлого продолжали нести обветшалые смыслы. Третьи, зарождаясь на наших глазах, принимали вид непредсказуемых вихрей и взрывов. Я усмирял эти взрывы, устраивал ловушки, в которых гасил опасные завихрения. Замедлял одни потоки и убыстрял другие. Сталкивал их и гасил. Выбирал из них те, что способствовали росту кристалла. Уменьшал разрушительную силу других. Меня ненавидели, потому что я укрощал эгоизм политиков и безумство политических партий. Разрушал репутации самонадеянных выскочек, используя для этого подчас аморальные методы. Прослушивал телефонные разговоры. Обнародовал банковские счета. Подкладывал им в постели дорогих проституток, а потом вывешивал фотографии в Интернете. Я запускал ложную информацию, которая побуждала наших противников к необдуманным действиям, после чего они оказывались ослабленными или уничтожались. Я создавал молодежные организации, которые подавляли уличных экстремистов. Я вносил идеологическую путаницу в ряды коммунистов и националистов. Вел тонкие игры с еврейской интеллигенцией, отдавая им на откуп газеты и радиостанции, где их ядовитая энергия свертывалась и выпадала в осадок. И мне удалось ценой невероятных усилий вырастить кристалл молодого Русского государства, которое я передал тебе в руки.
– Все так, все так, Андрюша! Ты настоящий маэстро, и тебе нет равных! – воскликнул Чегоданов с благоговением.
– Но ты не воспользовался моим подарком. Этот кристалл предстояло лелеять, вливать в него струи новых энергий, пронизывать пучками лучистого света, вносить в трепещущее поле живой истории. Этот эмбрион государства еще предстояло выносить, добиться родов, чтобы родившаяся страна увидела свет, задышала, открыла глаза. Ты обладал в народе громадной популярностью. Ты накопил в казне несметные нефтедоллары, которые подарил тебе Ермак Тимофеевич, завоевавший Сибирь. Мы говорили с тобой о развитии, о рывке, который предстоит совершить России. О строительстве заводов и научных центров, звездолетов и детских больниц. О справедливой стране, о которой мечтал народ, униженный и оскорбленный захватчиками. Мы хотели создать Великую Россию, которую каждый человек считал бы своей. Строил ее, как огромный и светлый дом между треми океанами. Сберегал таинственную евразийскую чашу, куда во все века стекались реки великих империй. Ты мог разбудить дремлющие в народе коды, задавленные нуждой и унынием, и народ, очнувшись, стал бы снова народом-героем, народом-открывателем и подвижником. Ты мог написать великую и грозную книгу, в которой тебе судьба отвела великое место. Мы говорили с тобой об этом в самолете, когда ты летел на изнурительные переговоры в Вашингтон. Говорили в гарнизонной гостинице после твоей душераздирающей встречи с вдовами утонувшего «Курска». Говорили в келье Тихвинского монастыря, когда ты приложился к чудотворной иконе. Это было время кромешных трудов и ослепительных надежд.
