Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)
– Почему не подходит? Мало страниц?
– Страниц хватает. Мозгов мало.
Я даже помню фамилию этой «деликатной» редакторши, но не хочу говорить.
Но вот в журнале «Молодая гвардия» выходит мой рассказ «День без вранья». Спустя неделю мне позвонил Грибанов и попросил приехать на «Мосфильм». Третий этаж, кабинет 24.
Я целый час рисовала стрелки на верхнем веке, как у Нефертити. Была такая мода. И опоздала, естественно. Грибанов нервничал. Когда я вошла, обрадовался, не скрывая.
– У вас паспорт с собой? – спросил он.
Паспорт я потеряла, но сознаться не решилась. Боялась себе навредить.
– Я его дома забыла, – сказала я.
– А наизусть помните?
– Что наизусть?
– Данные паспорта.
– Помню.
– Тогда обойдемся без паспорта.
Я не понимала, в чем дело, спросила:
– А зачем паспорт?
– Будем заключать с вами договор.
Позже я узнала, что Грибанову было приказано: не отпускать меня без договора, иначе другие объединения переманят, перекупят. Поэтому Грибанов начал с места в карьер. Он вытащил бланк договора. Его следовало заполнить.
Вошел директор Шестого объединения Данильянц – пожилой армянин с опытным умным лицом.
Он произнес какие-то общие фразы, типа: мы очень рады, мы надеемся… Потом стал задумчиво смотреть в окно. В этот момент он соображал своими хитрыми армянскими мозгами, на сколько можно меня обдурить. Я студентка, не в курсе сценарных расценок, почему бы и не обдурить? Он назвал сумму: ниже низшего предела, занизил на треть.
Я обомлела. Сумма показалась мне астрономически огромной. Нереальной. Стоимость машины «Победа».
Я подписала договор. И поехала на дачу. Там ждала меня моя семья: муж и маленькая дочка.
Я показала мужу договор. Муж нахмурился. Четыре тысячи – это его двухлетний заработок. Он должен корячиться два года, чтобы заработать такие деньги, при этом не пить и не есть.
Когда деньги поступают в семью – это достаток. Но обеспечивать достаток должен мужчина, а не женщина. В том, что деньги зарабатывает жена, есть некое нарушение баланса. Муж как бы перестает быть хозяином и не может командовать. Может, конечно, но его не будут слушать. Главным становится держатель денег. А кто держатель – тот и хамит. Я это заметила в других семьях.
Мы только начинали нашу жизнь. Вместе спали, пропитываясь теплом друг друга, любили свою маленькую дочку больше всего на свете. Я не собиралась хамить. Главное, чтобы был достаток, а кто его обеспечивает – не все ли равно.
Мой муж был умный, красивый, из хорошей семьи. Мне нравилось на него смотреть и его слушать. Но все равно его позиция пошатнулась.
На Западе инженер – обеспеченный человек. А у нас положение инженера – ниже низшего. Такая досталась страна и такое время.
Муж посмотрел договор и отложил его на подоконник.
– Я хочу помыть голову. Полей мне воды, – попросила я.
Он согрел в ведре воду, стал поливать из ковша.
Я стояла над тазом, согнувшись, раздетая до пояса. Меня бил озноб. Спина мелко дрожала, как у собаки.
– Тебе холодно? – спросил муж.
– Нет.
– А почему ты дрожишь?
– Не знаю.
Это был шок счастья. Мне удалось прорваться в производство. У меня будет фильм. Теперь мы с Симоновым из одного сословия. Не на равных, конечно, но все равно: он писатель и я писатель.
Большая радость – это тоже стресс, со знаком плюс. И организм реагирует адекватно. Видимо, происходит выброс адреналина.
Меня трясло. Начиналась новая жизнь. Пусть она начнется с чистой головой.
Я замотала голову полотенцем.
Мы с мужем вышли на улицу, сели на деревянное крыльцо. Сидели молча, наслаждались покоем. Муж был грустный.
Я вступала в новую жизнь, как будто приземлилась на другую планету. Там интересно, там таланты, другая степень свободы. Там меня отберут, и он останется без меня. А мне ничего не страшно. Я, как Буратино, прорывалась к двери в каморке у папы Карло. Золотой ключик был зажат у меня в кулаке.
Ко мне прикрепили режиссера-постановщика. Это был выпускник ВГИКа Андрей Ладынин, сын Пырьева и Марины Ладыниной.
Сегодняшнее поколение, возможно, не помнит этих имен. Иван Пырьев был хозяин кинематографа, любимец власти, главный бабуин в кинематографическом стаде. Марина Ладынина, его жена, – красавица, звезда тридцатых годов. Но… «пришли другие времена, взошли другие имена». Пырьеву мстили за прежний успех и за прежнее могущество. В нашей стране только так и бывает: кто был всем, тот стал ничем.
Ладынина тоже не снималась. У Пырьева была новая жена.
Андрей Ладынин передвигался на худых ногах, ходил задумчивый, потусторонний, постоянно грыз спичку. Его пальцы были коричневые от спичечной серы. Когда садился, переплетал ноги одну вокруг другой. Я называла это «заплетать ноги в косу». Его дразнили «тени забытых предков».
Андрей – очень милый, нежный человек, но весь режиссерский дар воплотился в его отце Иване Пырьеве. Андрею не досталось ни крошки.
Я не знаю, в чем было его призвание. Может, он был прирожденный биолог, или летчик, или врач-терапевт. Но только не режиссер. Ему это было совершенно неинтересно, и он не знал, с какого бока подойти к сценарию.
И я не знала. Это был мой первый опыт.
Мы сидели друг против друга и мучились.
Иван Пырьев подозревал, что Андрей не пригоден к профессии.
Однажды он завел меня в свой кабинет на «Мосфильме» и спросил:
– Что ты думаешь о моем сыне?
Я чуть было не ляпнула то, что думала, но вовремя спохватилась. Все-таки я имею дело с отцом.
– Он очень интересный человек, – отозвалась я. И это не было преувеличением. Андрей действительно был интересный человек во всем, кроме кино.
Иван Александрович тут же расположился ко мне и стал жаловаться на свою жизнь, на жену Андрея, которая говорила: «Когда сдохнет этот старик…»
Я во все глаза глядела на Пырьева. Издалека он казался мне всемогущим, как Сталин. А тут сидел передо мной обиженный пожилой человек, совершенно обычный. Пил чай, позвякивая ложечкой. Воистину, к кумирам лучше не приближаться. У него была необычная форма черепа: затылок оттянут назад, как у инопланетянина. Такая же форма была у Андрея. Талант не передался сыну, а физика передалась.
Пырьев любил Андрея, и он решил подкрепить его будущий фильм большими мастерами. Были приглашены самые яркие комедийные режиссеры: Рязанов – художественный руководитель и Данелия – доработчик сценария.
Подпорки требовались и сценарию и постановке.
Редактор Нина Скуйбина показала сценарий Данелии. Он согласился. Пригласил к себе для переговоров.
Мы с Ниной поехали к нему на Чистые пруды.
Дверь открыла его мама, Мери Ильинична Анджапаридзе. Сокращенно Меричка.
Я вспомнила: мы уже знакомились с ней в журнале «Фитиль». Меричка была режиссер, работала на «Мосфильме». Я зачем-то приехала в «Фитиль», скорее всего, привезла свой сюжет. Михалков вел со мной беседу с таким радостным интересом, что всем вокруг передалась эта радость. Все улыбались, и Меричка в том числе. Я запомнилась ей со знаком плюс. Если Михалков мне рад, значит, я – не пустое место.
Мы сели в кабинете Георгия Данелии. Кабинет – пышно сказано. Комнатушка метров восемь, если не меньше. Как купе поезда.
Люба Соколова (гражданская жена) принесла нам кофе со сливками. Меричка и Люба были преувеличенно любезны, всем своим видом показывая высокое уважение.
Я думаю, эта любезность больше относилась к Нине. Она была вдова талантливого режиссера Владимира Скуйбина, который умер от рассеянного склероза. Умирая, он не бросил съемку и свой последний фильм снимал лежа на носилках. Это был подвиг.
Мы сидели в крошечном кабинете, каждый что-то говорил. Нина вдруг поднялась и пошла в прихожую. Сняла с вешалки пальто. Я вышла следом.
– Ты куда? – удивилась я.
– Я ухожу.
– Почему?
– Он давит.
Видимо, Георгий был настойчив, авторитарен, не терпел возражений, не считался с другим мнением.
Я ничего такого не почувствовала и могла терпеть все что угодно.
Нина не хотела терпеть чужого давления. Не хотела спорить, напрягаться. Просто поднялась и ушла. Но она – редактор. У нее этих сценариев – куча. А я – автор. Разница такая же, как между собственным ребенком и чужим ребенком из детского сада. Ему тоже хочешь добра, но ведь не так, как своему.
Нина ушла. Я осталась.
Данелии в это время закрыли фильм «Хаджи-Мурат». Запретили снимать потому, что повесть Толстого показалась Госкино антирусской. Толстой с брезгливостью описывал, как вели себя русские солдаты на чеченской земле, гадили в источники, например. Чеченцы были написаны Толстым с гораздо большим уважением, чем русские.
Сценарий «Хаджи-Мурата» был уже готов, актеры подобраны, Данелия страстно хотел его снимать. Но закрыли. Как дверью по лицу, с размаху. Он был оскорблен, растерян, и взялся за доработку моего сценария только для того, чтобы быть занятым. Он не умел находиться в безделье. Как правило, он пребывал в двух состояниях: работал и пил. По очереди. То и другое запоем.
