Алексей Слаповский - Гений
– Хватит, – сказал Дима, садясь рядом и обнимая ее за плечи. – Ерунда это все. Ну, прости. Ты хорошая. Просто не надо с ума сходить.
– Вы никак не поймете… – не могла успокоиться Арина. – Живете и нашим, и нашим… А идет война… И надо определиться…
– Всё, всё, всё, – тихо говорил Дима, поглаживая пальцами выступающие косточки ее худенького плеча. И такая нежность его вдруг охватила, будто гладил он, став в два раза взрослее, свою обиженную дочь. Тут Арина, словно почувствовав это, повернулась и припала лицом к его груди, спряталась там.
Плакала еще, потом стихла, обнимая Диму.
Подняла лицо с сияющими от влаги глазами:
– Тебе смешно, да?
– Дурочка, – ответил Дима и поцеловал ее в губы, соленые от слез.
Арина застонала и обхватила его слабыми своими руками с такой силой, что Диме даже стало больно, но ему эта боль была приятна.
А Нина и Аркадий молча шли к границе, огибая кордоны и посты. Машину Нина решила забрать после.
Вдруг она остановилась, спросила, не глядя:
– Может, тебе выручить кого надо?
– Анфиса позвонила, сказала, что ее муж в подвале запер, – честно сказал Аркадий, слегка только напутав: это он звонил Анфисе. Но напутал без умысла, он действительно забыл, кто кому звонил.
– И ты ее отпереть хотел?
– Вроде того. Ты только не думай, у нас с ней ничего нет. Просто… Учились вместе, друзья… На самом деле, не мое дело, они муж и жена, разберутся.
– Вот именно.
И они опять пошли.
Перед самым домом Аркадий встал, взял Нину за плечи и сказал:
– Нин, ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
– Да ладно тебе, – сказала Нина, думая, что это у них на всю жизнь: он будет ее любить, а она будет сомневаться.
Марина сидела в машине с открытой дверцей возле могилы Максима, которая была с краю, у самой кладбищенской ограды, и тихо говорила, раскачиваясь и закрыв глаза:
– Ну, и что теперь? То есть ради чего? А никто не знает. Кого я спрашиваю тогда? А о чем? Говорю, сама не понимаю чего. Ну, и молчала бы. Да я и так молчу. Это разве разговор? Это не разговор, а так. Слышишь, ночь вокруг? Тихо. И я тоже никому не мешаю. Разве я кому мешаю? А о чем тогда вопрос? Ну, и ничего тогда. А кто что? Никто ничего. Все молчат. Все спокойно. А если нет, я разберусь. Эх, вы, глупые люди. Вы это знаете? Вы глупые. И я тоже. Никто не спорит. Вы скажите мне главное. Сейчас спрошу. Вот, спросила. Откуда я знаю что, вам видней. Или тебе.
Так, бессвязно бормоча, она и задремала, и заснула, и спала крепко, хоть и сидя, пока ее не разбудили выстрелы, раздавшиеся со стороны Грежина.
Глава 32
Свiй разум май i людей питай
[54]
Содержание этой главы вполне отражает содержание того времени, которое в значительной степени состояло из слухов. Слухи питали средства массовой информации, те передавали их населению, а население одобряло, негодовало или оставалось равнодушным. Касалось это и России, и Украины, и, конечно, всего мира в целом. Никогда до этого на людей не обрушивалось столько информации, причем часто информации недостоверной; некоторые пытались в ней разобраться, многие верили тому, что последнее услышали, а большинство перестало обращать на нее внимание.
Итак, по слухам, до сих пор не подтвержденным, но и не опровергнутым, в Киеве и в Москве будто бы одновременно состоялось два экстренных совещания.
О составе участников историки спорят до сих пор, сходясь в одном: это были первые лица обоих государств.
В Москве, узнав о грежинских событиях, якобы обсуждали, по утверждению одних историков, возможность прямого военного вмешательства. Им возражали те, кто, на основании косвенных документов и устных воспоминаний, считали, что речь идет о вмешательстве тоже прямом, но гуманитарном. Есть исследователи, убежденные, что ни военное, ни гуманитарное вмешательство не обсуждалось вообще, все свелось к единодушному одобрению уже принятых кем-то решений.
Не вмешиваясь в эти споры, отметим лишь один непреложный факт, зафиксированный всеми СМИ того времени: после совещания, независимо от того, что на нем обсуждалось и было ли оно вообще, пресс-секретарь сделал заявление о том, что президент может воспользоваться возможностью применения силы за рубежом как своим неотъемлемым конституционным правом. Подразумевалось, что это заявление имело цель остудить чрезмерно воинственную обстановку.
О совещании в Киеве известно тоже больше по дошедшим слухам, поскольку его предполагаемые участники, многие из которых еще живы, хранят молчание, равно как и их оставшиеся в живых бывшие московские коллеги.
Будто бы велись жаркие споры о том, что делать в связи с грежинским прецедентом, выбиралась оптимальная тактика – жесткая и одновременно миролюбивая.
Неоспоримо одно: сразу после совещания Рада приняла закон о доступе на территорию Украины иностранных войск, который практически сразу же был одобрен украинским президентом. Естественно, этот исторический акт тоже трактовался авторами как антивоенный.
Если б был на этих совещаниях, представим на минуту, наш Евгений, что он мог бы сказать этим людям?
Он мог бы сказать, к примеру, следующее, причем без привычного употребления формы третьего лица:
– Уважаемые собравшиеся! Извините за наивность, но все очень просто, если совместить логику политическую с человеческой, что традиционно считается невозможным, а это не так. Я бы предложил всем встретиться в Донбассе. В полном составе правительствующих лиц. И, конечно, представители Донецка и Луганска. Именно там встретиться, в Донецке или Луганске, а не в Минске или еще где-то. И никаких больше сторон, никакой Европы и Америки, только свои.
– Там война и стреляют! – возможно, напомнил бы кто-то.
– Поэтому туда и надо, – ответил бы Евгений. – Уверен, стрельба тут же прекратится. Сесть – и говорить. Долго говорить, пока не договоритесь. А народ, конечно, соберется у того места, где вы будете заседать, много придет народа. Живого и конкретного. Будет ждать, когда вы выйдете и что-то объявите. И пока не объявите о безоговорочном и категорическом мире с ясными определениями статуса регионов вплоть до автономии при условии единства Украины, что приемлемо и для нее, и для России, подавляющей внутри себя любые намеки на сепаратизм, пока не признаете взаимные ошибки ради восстановления дружбы и не скрепите это договором, народ вас не отпустит! Вот и все.
Так мог бы сказать Евгений, если бы он был здесь, но он в это время находился в Грежине и чувствовал себя удивительно спокойным и ясным, будто нашел наконец свое предназначение в этой жизни: воевать за правду не только словом, но и делом.
Кто знает, как отреагировали бы на это собравшиеся, удивились бы, возмутились, вознегодовали, озадачились, невольно согласились, – гадать не хочется, мы все-таки рассказываем о том, что было, а не о том, что могло быть.
Добавим только, что совещания и консультации, вызванные грежинскими событиями (и не только ими, но и новой серьезной вспышкой конфликта на юго-востоке), проводились и в Донецке, и в Луганске, и в правительственных кругах США, но, чтобы не перегружать наше все-таки преимущественно художественное повествование, упомянем только одну цитату – высказывание тогдашнего президента США Барака Обамы: «Америка друг каждой нации и каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка, который стремится к мирному и достойному будущему, и мы готовы вести мир вперед опять».
Перевод, возможно не точный стилистически, но другого не нашлось, а исправлять автор не решился.
И еще одно известно точно: кто-то среди ночи позвонил Аугову и сказал:
– Ростислав, ты где? Звонил в Грежин, ты будто бы уехал?
– Я недалеко, в Харькове. В соответствии с планом…
– Какие еще планы, мотай в Грежин немедленно! В украинский причем. Нам нужна достоверная информация о развитии событий, а именно: дошло ли до вооруженного столкновения с третьей силой, которая, как выяснилось, виновата во всем, что там произошло и происходит?
– Считаете, что надо, чтобы дошло? – догадался Аугов.
– Ростик, тебе язык для того, чтобы все вслух проговаривать? Ты там, я вижу, совсем расслабился!
– Прошу прощения. Все понял.
– Точно все?
– Да, конечно. А нашу миссию пока откладываем?
– Какую?
– Подготовку визита.
– Какого визита?
– В Грежин. В связи с проектированием железнодорожного узла.
– Какого узла, какой визит?
– Но вы же сами мне говорили…
– Аугов, еще раз попытаешься валить на меня, накажу! Я что говорил? Я говорил: может быть! Может быть – и будет, есть разница?
– Есть, но…
– Засунь свое «но» себе в задницу! – добродушно посоветовал голос.
– Я просто… Люди занимаются.
– И пусть занимаются, кому от этого вред?
– Понял. Все сделаю. Нужна объективная информация о вооруженном столкновении.
– Наконец-то! Жду!
Глава 33
Знав би, де впасти, пiдстелив би соломки. А iнший i знае, та не стелить