Павел Козлофф - Кавалер умученных Жизелей (сборник)
И Вера прошептала ей: «Наверное».
– Я вижу, можешь мне не говорить. Для вас любовь – большое испытание.
– Я думаю, у всех не просто так, – хотела Вера показать, что что-то знает.
– Ты, девочка, послушай, что скажу. С Алешей был давно несчастный случай. От травмы был фатальный результат, он не сумеет жить, как все мужчины. Не сможет дать любимой женщине познать услады в сексе.
– Да я, вы знаете, об этом как-то, впрочем. Мне – только сделать, чтоб ему все хорошо.
– Я потому, что в современном мире, у многих главным делается секс.
– Вы, тетя Инга, лучше расскажите, что Алекс говорил вам обо мне?
– Конечно же, одно только хорошее. Иначе я б с тобой не говорила. Но я уже не молодая скоро. И Алекс – как единственный мой сын, хоть и дитя моей сестры Агнешки. Мне бы хотелось, чтоб продолжить род. Не знаю, как уж ты теперь посмотришь?
– Но, вы же мне сказали – не в порядке?
– Не могут выйти половые акты. Но сделать, чтоб родить смогли ребенка – наука сотворяет чудеса.
– И это будет наше с Юрой чудо? Об этом не осмелилась мечтать.
– Подумай, Вера, и, потом поговорим.
– Ребенка, от него? Да что тут думать.
– Но только чтобы все официально. И чтоб вы были мужем и жена.
– Ах, Ингеборга, я сегодня не засну. Или засну безудержно счастливой.
– Ты, лучше, крепко спи. Спокойной ночи. А, завтра Алекс к тебе свататься придет.
Так тетя Инга эту пару поженила.
И не было ни первой брачной ночи, и ни объятий, ни слияний, вот уж так.
Но был «совет», а, главное – любовь.
Вера Бугаева и Алексей Альцшулер в то время стали мужем и женой. И в Вильнюсе, в прекрасной частной клинике, под постоянным наблюденьем Ингеборги, посредством метода «ЭКО/ИКСИ», малышка Вера понесла во чреве.
У Ингеборги, за научные открытия, в то время появилось много денег. Она для своих деток не жалела ничего.
* * *В конце была приписка: ещё одно воспоминание от Веры:
Теперь скажу я в завершение, что Алекс мне принес подарки, когда уже Катюша родилась. Он так сказал: «У нас ещё есть тетя. Она – хорошая. Она – сестра отца. Тебя я с ней попозже познакомлю. Она давно, когда я так разбился, мне положила в чемодан два талисмана, чтобы ждала меня хорошая судьба. Один из них – «Красный квадрат» Малевича, другой – автограф Даниила Хармса. Теперь мы с ней посовещались и решили, что я их Катерине передам. Как некие фамильные реликвии.
«Повесьте, – это тетя мне сказала, – куда-нибудь, чтоб сразу было видно. Пусть вашу Катю с детства окружает лишь прекрасное».
Он называл её, как будто, тетей «Фалькой». Я и подумала – какое имя странное. А после – он простился и уехал. Я тетю Фальку не видала никогда.
Но в жизни нашей, видимо – от Хармса, тогда и появилось слово «ЯКОБЫ».
«Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым» – так Хармс писал о том, когда глядишь и ничего не видишь. Все в этой жизни призрачно, и скрыто дымом. А разобраться может только тот, кто может дым руками раздвигать.
* * *Гольдина сидела неподвижно, пока Олег Андреевич не положил последнюю страницу. Он аккуратно выровнял довольно небольшую стопочку, засунул в файл, и посмотрел на строгую, застывшую в молчании посетительницу. Потом спросил:
– Скопировать? Или вы это для меня?
– Я приготовила для вас, – сказала Гольдина. – Потом, пожалуйста, здесь документы из Швейцарии, из клиники. Здесь все – и заключение, что операция показана, и копии всех предыдущих документов: свидетельство о браке, о рождении Кати, о правомочности всех действий Аллы Гольдиной по порученью Алекса Альцшулера. Ещё я подготовила отказ от получения наследства в пользу Катерины, оформленный нотариусом в Цюрихе. И сделан апостиль – точнейший перевод на русский, заверенный нотариально.
Алла называла документы, и то же время их клала на стол, поближе к Порываеву. Он взял отказ от получения наследства, и быстро пробежал.
– Вы, значит, до тех пор, пока Екатерине не исполнится двадцать один, являетесь её опекуном?
– Ну, знаете ли, это – согласованный момент, – Гольдина до этого смотрела как-то отвлеченно, в дальний угол, теперь взглянула Порываеву в глаза. – А быть точнее – так просила Катерина. Я думаю, её легко понять. Это не значит, что могу руководить, или влиять. Но я почувствую, когда буду полезна. Я научилась на примере Ингеборги.
– А что насчет картин?
– Вот – документы.
Отсутствие ли макияжа, или следствие волненья, но эта грустная, но деловая женщина смотрелась очень даже беззащитно.
– Они в порядке, так что вы не сомневайтесь. Я требую печать на закорючку, да и на все, что может быть подвержено сомнению, если это документ.
– Да? – вдруг припомнила она, – а вам не нужен договор Парижского музея с бедным Шанцевым? Хотя, вы, я смотрю, разобрались.
Порываев перекладывал полученные документы, и спросил:
– Вам лучше, чтобы я связался с Нойкиным по поводу отказа от наследства?
– Да, – подтвердила Гольдина, – уж если вам не трудно. Я не знакома с ним, а что-то объяснять.
Она теперь сидела, выжидающе, но, прежде чем закончить разговор, майор спросил:
– А что вы, Алла, может быть, предполагаете, кто мог такое совершить? Ведь Маргарита-то убита.
– Что я могу предположить? Единственно, что точно знаю – это не случайность, – Алла Гольдина листала свои мысли, и ни один листок не попадался ей, заверенный печатью. – Марго специально не держала от меня каких-то тайн, и не любила попусту болтать. Но, если б было что-то важное. Это неправильно, что мы так редко виделись, но так распорядилась жизнь.
Она немного помолчала, а он не знал, что спрашивать. Спросил:
– А как вы долго будете в Москве?
Гольдина вздохнула, поднялась, проговорила:
– Да, я всегда в Москве, за исключением тех долгих месяцев, когда я уезжаю. Там я визитку положила. Вы позвоните. Я приеду, если нужно.
Шагнула к выходу. Вдруг повернулась и сказала с убежденностью:
– Я говорила вам, насколько я в вопросах документов педантична. У Маргариты это слабость была гипертрофированна. И я не верю, чтоб кто-то замышлял такое сделать с ней, а Маргарита не подозревала. Она, возможно, не поверила в серьезность. Но быть не может, чтоб не пыталась себя как-то оградить.
До «Мариот – Тверской» они доехали мгновенно. Порываев, было, кинулся помочь, но Алла выбралась сама. Он проводил её к подъезду. Она спокойно, не протягивая руку для прощанья, проговорила:
– Что же, до свиданья. Желаю вам удачи. Чтоб вы разобрались, чтобы виновный был наказан за Марго.
– Ну, что ж, тогда и вам – всего хорошего.
В тихом омуте, в Ильинском…
Сережа Нойкин был доволен соотношеньем действий с результатами по исполнению посмертной воли госпожи Альцшулер. Он выполнил почти что все, что поручила ему сделать Маргарита в том случае, когда она умрет.
Особых чувств он никогда к ней не питал, но, скажем, «дружеский» период их недолгих отношений действительно пошел ему на пользу. Он возмужал, окреп, определился.
Человек он был весьма порядочный, относился к Маргарите с теплотой и уважением, и даже не предполагал, что это тайна, о чем он рассказал тогда в квартире на Грузинской. Во всяком случае, он был всегда уверен, что все об этом знают. Он не считал предосудительным, что молодые люди ублажают, выражаясь мягко, «зрелых» дам.
Но речь тут не о нем. Он выбрался из дыма лишь случайно, статистом, подающим реплики тем персонажам, о ком эта история.
Давайте вспомним, что успел душеприказчик с тех пор, когда Марго не стало:
1. Он произвел ревизию имущества на городской квартире. Кстати, Порываев с ним связался после встречи с Гольдиной и рассказал, куда девались два исчезнувших шедевра. Так что всё было в порядке.
2. Он отыскал не только внучку. Нашел ещё и близкую ей женщину, которая покойную любила, незамедлительно приехала в Москву.
3. Тело Маргариты уже преображено кремацией. (Не позволяет, видимо, простое человеческое чувство употребить здесь выражение: «подвергнуто».)
4. Есть от племянника бумага, что отказался в пользу дочери (источник – Порываев). Документ пока не у него, но завтра же Сергей его получит и приобщит к делам.
Осталось только осмотреть Ильинское, чтобы была документация в порядке, и выяснить у Катерины её намерения в отношении жильцов. Хоть это, впрочем, и не важно.
Прах Маргариты может находиться в морге до назначенного срока. Выходит, что сегодня подойдет конец активным действиям Сергея, как исполнителя последней воли Маргариты. И только, через нужный срок, прах установят в склепе на Ваганьково.
Тогда Сергей отдаст все документы Катерине и сможет получить свой гонорар, с сознанием исполненного долга.
В понедельник поутру Сергей отправился в Ильинское. Он никогда там не бывал, достаточно свободно ехал на машине и поражался красоте окрестных мест.
Сторож, как и договаривались, ждал на «пятачке», как по старинке называли место разветвления дорог. Сергей забрал его в машину, чтоб показывал, как ехать. Эдуард Семеныч умудрился очень много рассказать за очень небольшой отрезок времени. Теперь Сергей прекрасно знал, что где-то, (он оставил без вниманья), здесь дача Эдуардова отца. Ведь он когда-то тоже был землевладелец. Зато у Нойкина остался в памяти гараж – там Эдуард Семенович устроил автосервис.
