Шамиль Идиатуллин - Rucciя
Гильфанов сообразил, что всякий, кто заинтересуется теплым прощанием президента со своим доверенным борзописцем, получит в челюсть – и не факт, что рукой. С другой стороны, менее прямолинейный подход мог заставить Магдиева постепенно рассиропиться, облегчить душу рассказом об избиении трепливых балбесов, а потом, как знать, и о чем-нибудь более интимном. Например, о какой-нибудь старой фотографии и грядущей встрече столь же старых друзей.
Поэтому Ильдар вывернул наизнанку торопливо составленный по пути в Кремль план беседы и начал с того, чем предполагал закончить:
– Танбулат Каримович, такое дело. Отпроситься я у вас хочу.
– В смысле?
– В смысле я устал, я ухожу. На пенсию пора. Рыбу ловить и облепиху собирать.
– Isänmesez, min sezneň apaeň36, – растерянно сказал Магдиев. – Это шутка, надеюсь, Ильдар?
Ильдар виновато вздохнул принялся объяснять, что на самом деле его работа растратила смысл. Последние годы комитет существовал де-факто независимо от Москвы, а сам Гильфанов последние годы действовал независимо от комитета. И в том, и в другом случае формально оставались поводы и возможности для возвращения, так сказать, в исходное русло. Но на самом деле это было бы довольно маразматическим мероприятием – по множеству причин. Так что, Танбулат Каримович, как офицер ФСБ я просто не существую, как офицер КГБ исчерпал себя – и, пожалуй, чуть пораньше КГБ, которое, если я правильно понимаю, будет тихонечко слито – и не с ФСБ, а как картофельный отвар – на землю или куда там отвар сливают. Я понимаю, упредил он возражение Магдиева, что на одном комитете свет клином не сошелся – тем более с учетом последних обстоятельств. Но я, честное слово, подорвался, довольно серьезно. Надо отдохнуть. Хотя бы месяц-другой. Потом отец, вы знаете…
Магдиев согласился с этой логикой удивительно быстро. Конечно, он задал десяток вопросов. Некоторые из них Гильфанова почти растрогали – например, Танчик всерьез озаботился безопасностью полковника, а когда тот заверил, что будет ходить только по безопасным местам и только с каской на голове, поинтересовался, а как с финансами. Ни нажимать на собеседника, ни тем более угрожать или просто предостерегать от возможных негативных последствий расставания Магдиев не стал. Гильфанов заподозрил даже, что Магдиев по привычке всех победивших вождей приготовился радикально почистить свое окружение – чтобы, значит, через год-другой ни одна тварь не посмела или просто не смогла бы физически вспомнить, как мы с товарищем богом вместе принимали решительный план действий. Но нет, похоже, Булкин искренне переживал скорое расставание с собратом по оружию и не протестовал по этому поводу лишь из уважения к убеждениям и выпестованной позиции собрата, к тому же сделавшего свое дело.
Не сказать, что из-за этого Гильфанов засбоил и задумался над тем, стоит ли реализовывать свой план. Сделать это было необходимо – но лишь убедившись, что цепочка, выстроенная полковником в последние полтора часа, не является метастазом его воспаленного и распухшего воображения.
Ильдар быстро убедился, что все было правдой – как и ожидалось, подталкивать Танчика почти не пришлось. Тот сам заговорил о грядущем визите Борисова – в том смысле, что подготовка к нему уже вымотала и Жаудата со всеми присными, и аппарат, не говоря уже о ментах и прочем малоценном расходном материале – но это дело житейское, и Гильфанов может отдыхать с чистой совестью и холодной головой. Гильфанов, не пережимая, поинтересовлася, а что поделывает противная сторона. Да так, тоже землю роет – псов своих прислали, сорок человек, страшное дело, прочесывают Казань и Кремль, Alla birsä, ханскую казну найдут. Шаймиев говорит, когда Путин и тем более Ельцин приезжали, подобного и рядом не было.
– А, – сказал Гильфанов равнодушно. – Странно, Борисов вроде сам по себе человек не слишком пафосный.
Магдиев пристально посмотрел на него и сказал:
– Это у тебя комплимент или наоборот?
– Констатация. Мне так кажется. Хотя я толком про него и не знаю ничего, честно говоря.
– Да его мало кто вообще знает, – сказал Магдиев и заулыбался. – Нормальный он мужик, на самом деле.
– Елки-палки, – сказал Гильфанов. – Так это не монтаж, получается?
– Что не монтаж? – спросил Магдиев.
Гильфанов бережно вытянул из кармана сложенную вчетверо распечатку летфуллинского открытия и протянул ее президенту. Тот, с подозрением поглядев на полковника, принял листок, развернул его и застыл. Потом откинулся на спинку кресла и хохотнул. Гильфанов, признаться, опасался иной реакции, а потому слегка расслабился. Магдиев положил снимок перед собой, бережно разгладил его руками и сообщил Гильфанову:
– Ильдар Саматович, ты, tege… гений сыска. Как ты это нашел? Фираю соблазнил, что ли, чтобы в семейном альбоме покопаться?
– Выходит, не монтаж, – констатировал Ильдар, любуясь Магдиевым. – А я, честно говоря, решил, что Айрат с ума сошел.
– При чем тут Айрат? – насторожился Магдиев.
– А это его творчество, – безмятежно объяснил Гильфанов. – Часа три назад прислал мне письмо с этим снимком. Мылом, конечно. Я не понял, написал ему в ответ: что это значит и кто эти пионеры. Простите уж, Танбулат Саматович, сразу вас не признал. И приятеля вашего тоже.
Гильфанов на приятеля никак не отреагировал, а продолжал слушать – внимательно и без улыбки.
– Так вот, он ничего не ответил, на звонок по рабочему не откликнулся, дома его нет, а мобильные, вы же знаете, пока не работают. Я в голове почесал, потом начал что-то вспоминать, полазил по книжкам, сайтам, фотографию Борисова нашел, а вашу нет. Так, шаровым образом решил, что узнал. Не ошибся, оказывается. Но что вот этот все значит – пока не совсем пойму.
– Да я и сам, – откликнулся Гильфанов. – Погоди-ка, подумаю… – И сказал после короткой паузы: – Вот, значит, чего этот бедолага приходил. А я ему в торец…
– Кому в торец? Что за бедолага? Айрат, что ли? – Гильфанов изумился так, что чуть не сполз со стула.
Магдиев неловко, но честно – во всяком случае, очень близко к версии, изложенной Летфуллиным – пересказал фарсовые обстоятельства их последней встречи и принялся переживать по поводу того, что пацан, оказывается, tege, головой с большим поводом поехал – раз такое открытие сделал. Нюх у пацана. А я его по нюху. Тут Магдиев смущенно хихикнул. А Гильфанов сказал:
– Танбулат Каримович, я почти в панике. То есть я понимаю, что вы Летфуллину в рыло въехали, и понимаю, по какому поводу. Но вот этот снимок – он что значит? Что вы с Борисовым в пас играли, что ли?
– Ну да, – сказал Магдиев и снова хихикнул – уже с самым довольным видом.
– Ага.. – сказал Гильфанов, старательно соображая. – И с каких пор?
– Да с самого начала.
Гильфанов посмотрел в потолок, потом сказал:
– Щас… Секундочку…
Он вытащил из кармана ручку, стянул чистый лист с пачечки, лежавшей на столе, и принялся что-то стремительно чертить, остановился, сильно тряхнул ручкой, попробовал снова, швырнул ее рядом с листом, вытащил другую – уже не перьевую, а обычную гелевую, – и нарисовал несколько неправильных фигур и цифр. Магдиев наблюдал за ним, как ребенок за воробушком. Потом сказал:
– Ильдар-эффенде, может, водочки хряпнешь?
– Не, – испуганно отозвался Гильфанов, и тут же добавил, не отрываясь от художественного процесса: – А вот чаю, если можно, это şäp bula37.
Магдиев нажал кнопочку и скомандовал принести два чая. Гильфанов тем временем начертил еще несколько нераспознаваемых фигур, оторвался от бумаги, сел как примерный ученик, сложив ручки на краю стола, и принялся есть глазами Магдиева. Тот спокойно спросил:
– Все понял, что ли?
– Примерно, – сказал Гильфанов.
– Расскажешь?
– А поправите?
– Посмотрим. Давай inde, мне же интересно.
– Ну ладно. Значит, вы с Борисовым друзья с детства. И потом, видимо, связь поддерживали – по переписке, да? (Магдиев кивнул.) Но не афишировали – сначала нужды не было, потом повода, потом вообще это лишним стало. Борисов был на вторых ролях, но при это любимым евреем при Придорогине…
– Он не еврей, – сказал Магдиев.
– Знаю, это выражение такое, – объяснил Гильфанов.
– Не выражайся, – буркнул Магдиев.
– Прошу прощения, – сказал Ильдар, мысленно обматерив себя за неосторожность – вот получил бы сейчас по морде, как Летфуллин, и большой привет с Северного полюса. – Так вот. Ему интересно было на первые роли выйти, а вам – Придорогина подвинуть. Хотя, я так понимаю, вот такого чуда, какое случилось, ждать было невозможно. Вы исходили из того, что Борисов, поднявшись, смягчит отношение Придорогина к Татарстану. Или наоборот, спровоцирует обострение, которое покажет, это самое, непродуктивность ссор. Хотя и Придорогин, возможно, был заинтересован в том, чтобы амов подопустить и при этом нетронутым оказаться. Потому такой коленкор и разыгрался. Правильно?
