Александр Яблонский - Президент Московии: Невероятная история в четырех частях
– Перебью вас, князь. Господин президент, ко дворцу стекаются массы ваших сограждан, чтобы приветствовать вас и просить не отказываться от поста Президента Московии.
– Прямо Борис Годунов… – и в голове пронеслось: «На кого ты нас по-оки-ида-ешь…».
– Что?
– Нет, это я так, господа. Толпа подождет.
– Правильно!
– Сначала я должен разобраться, кто в этой кровавой буче виновен!
– Разрешите, господин президент. Военный министр прибыл для доклада своему Главнокомандующему, вам, Ваше Президентское Величество.
– Пусть ждет. Господин Косопузов, не сочтите за труд извиниться перед министром, а затем спуститься и объяснить народу причину моей некоторой задержки. Минут через десять мы с князем и военным министром выйдем к народу. И с вами, конечно, уважаемый Проша.
* * *Павлик потушил свет в комнате, осторожно вышел на большой балкон, огляделся. Внизу стояли две машины с потушенными фарами. Около одной курил человек в сером плаще. «Что бы я делал без папы, – пронеслось и следом – слава Богу, вчера ещё Риту с детьми отправил. Хотя, всё равно найдут». На цыпочках вошел в гостиную, закрыл на защелку балконную дверь. Включил телевизор в спальне – на стене и на окнах замелькали тени пляшущих человечков. Жилой вид! Затем быстро вошел в большую ванную комнату, отодвинул нижнюю кафельную плитку – сломал, сволочь, ноготь – ведь говорила Рита: стриги ногти чаще, не ходи орангутангом! Отодвинул подставку, и в ладонь плавно спустился полиэтиленовый узкий мешок. Доллары. 10 пачек по 10 тысяч. Затем узкий пакет, в вощеную бумагу завернуты четыре паспорта – два для внутреннего пользования на разные фамилии, один американский, один аргентинский. Затем нащупал кошелек с кредитными картами. Папа всё предусмотрел. Шмыгнул ко входной двери, проверил все замки, замки электронные, сталь наружной двери крепка. Долго выдержит. Навесил крюк. Так надежнее всех замков. Вторую входную дверь также закрыл на мощный засов. Пусть попотеют. Теперь сейф. В сейфе были московитские деньги, юани, пять колец – старинные изумруды и жемчуг в бриллиантах из юсуповской коллекции, мамины письма. Всё это – в старый рюкзак, на дно. Нет, на дно пару рубашек, чтобы не выпирало. Потом деньги, паспорта, один – в карман, пару свитеров, бритвенные принадлежности, зубная щетка, запасные очки… Что ещё? Носки, носовые платки, кроссовки, одеколон. Надел фланелевую старую рубашку, ватник, в котором рубил дрова на даче, шерстяную лыжную шапочку. Снял маленькую иконку – в карман рюкзака. Всё! Включил громкость телевизора на полную мощность. Притушил свет в гостиной – жизнь в квартире кипит. Выпил полный стакан воды. Присел на дорожку. Вперед.
Малый балкон выходил во внутренний дворик. Было пусто. Тогда он аккуратно приладил вертикальную защелку на балконной двери, чтобы она от резкого удара соскочила вниз. Перекрестился. Удар, щелчок. Дверь закрыта изнутри, будто никто из нее не выходил. Приладил рюкзак. Подтянул лямки, чтобы не жали, не болтались, не мешали. Теперь самое ответственное. Седьмой этаж – костей не соберешь. Перелез через перила балкона. Прижался к промерзшей каменной стене. Ещё чуть-чуть, ну-у… Дотянулся. Крепко вцепился рукой в шершавый поручень пожарной лестницы и перекинул свое тело. Дальше – проще. Спустился до конца. Повис на руках. Спрыгнул. Упал на спину, встал, отряхнулся, огляделся. Кусок стены, отделявший дворик от другого проходного двора, обвалился ещё тогда, когда Павлик играл здесь в казаков-разбойников. Быстро, легко, вслепую перелез и через секунду оказался на большой кипящей улице. Какие-то толпы метались из стороны в сторону. Кто-то звал маму, под ногами хрустело разбитое стекло, пьяный полицейский пытался расстегнуть свою ширинку, не рассчитав силу ветра, он упал прямо под ноги Павлику. Павлик перескочил через него и побежал к метро. У входа его задержали два веселых особиста. «Куда несешься?! Стой. Сейчас самая потеха начинается!» – «Мне на поезд надо!» – «Брось ты, бутылка есть?!» – «Нет. Мужики, пустите, у меня жена рожает!» – зачем-то соврал он. «Вот, блин, нашли время рожать. Здесь потеха начинается, а они, блин… Бей ворье! Насосались нашей кровушки! Бля-я-я-ядь! В кровавую баню их, пацаны!»
Вагон был полупустой. Он взял билет до Клина. Папа несколько раз повторил: «Никаких поездов дальнего следования, никаких самолетов. Только электричкой, только электричкой. С пересадками. До Питера. Там можно переправиться в Финляндию. Запомни телефон. Только электричками. И сбрей усы!» Усы сбрить не успел. В Клину он как-нибудь переночует, затем тем же способом доберется до Твери, а там и до Бологого. Первым делом в Финляндии разыскать Риту с детьми. Она должна быть где-то в Эстонии. Постепенно люди выходили, и он остался наедине с какой-то девушкой, испуганно забившейся на короткой скамейке в углу у входа. В вагоне становилось тепло, он расстегнул ватник, ворот ковбойки, потянулся, впервые за последние дни расслабился. Казалось, он едет в таком же вагоне на дачу. Сейчас металлический голос удивленно объявит: «Следующая остановка – Белоостров». Пассажиры засуетятся, снимая с полок свои сумки, подхватывая под мышки своих детей, заскрипят тормоза, мама скажет: «Просыпайся, следующая – наша». И действительно, голос подтвердит, радуясь своей догадливости: «Следующая остановка – Солнечное».
Стукнули двери вагона, он очнулся. В вагон вошли четверо. Расхлябанная и, возможно, нетрезвая девица и трое парней. Девушка на крайней скамейке испуганно вжалась в стенку вагона. «Цыпа-цыпа» – сделал ей козу один из пришедших. Девица прошла мимо Павлика, пепельное лицо расплылось в улыбке. У нее не было переднего зуба. Затем резко развернулась и выросла перед Павликом. «Ну что, сучонок, намылился?», и шире распахнула полы его ватника, будто проверяя, все ли он ордена надел, и тут же ее маленький интеллигентный спутник в очках моментально выхватил что-то блестящее и с серьезным видом ударил этим широким обоюдоострым ножом в сердце Павлику. «Ой!» – только это мог сказать Павлик и успеть подумать: «Как больно!» Интеллигентный юноша в очках чуть вытащил из груди нож, провернул лезвие, раздвигая хрустящие ребра, и вдавил ещё раз, глубже и сильнее. Но Павлик уже ничего не чувствовал.
Проявилась давно забытая Вера Шкотникова, которая громко и отчетливо сказала: «Михаил Глинка. Ноктюрн “Разлука”. Исполняет ученик 5-го “А” класса Павлик Сучин».
Затем он увидел свои большие голубые глаза, окаймленные длинными мохнатыми ресницами – Рита когда-то говорила, что за эти ресницы можно родину продать, – затем головы трех парней, стриженных под горшок, склонившихся над его телом и рывшихся в его рюкзаке, затем мчащуюся электричку, постепенно превращавшуюся в медленно ползущий поблескивающий червячок и огромную мертвую землю с полыхающим вдалеке городом, который назывался Москва.
Черное небо, отражая черную землю, было прозрачно и высоко, но звезды сияли.
* * *– Думаю, не стоит отчаиваться.
– Где военный министр?
– Сейчас свяжусь.
– Куда запропастился Генерал, и почему нет до сих пор Мещерского? Я ведь вызывал! Бардак! Сам виноват, вас распустил. Князь, что вы советуете? Ксаверий Христофорович, на вас надежда.
– Невелика надежда! Советую воспользоваться приглашением китайских товарищей. Они не сдадут.
– И вы туда же! Бежать из собственной страны? Да вы с ума посходили, простите, князь. Ещё неделю назад все пели, что рейтинг зашкаливает, что раздавим, как клопа, этого…
– Извините, Ваше Президентское Величество, военный министр просил передать, что он, э-э… как это сказать…
– Не мычите, докладывайте!
– …что он приказал изменить курс своей боевой машины. Сейчас он подлетает ко дворцу Говорухи-Отрока. В связи с изменившейся обстановкой.
– Какой обстановкой?
– Господа, кто доложит? Я – простой секретарь, не могу. Князь Энгельгардт!
– Господин Президент. Прошу простить… но я вынужден сообщить плохую новость. Господи… Вы низложены. Выбран Временный Совет Спасения во главе с Прошой Косопузовым.
– Что?! С этим квадратноголовым убожеством?!
– Не такое, оказалось, убожество. Подомнет всех: и Мещерского, и Аркашу, и Чернышева, вспомните мои слова. Членами совета назначены Генерал…
– Вот почему он слинял…
– Князь Мещерский, Ферг, кинорежиссер X.
– Господи, князь да и Ферг – понятно, но режиссеришка, он-то что будет там декламировать!?
– Думаю, для обозначения «преемственности». Был при вас, вот теперь – с новым.
– А новый?
– Временно исполняющим обязанности президента назначен господин Чернышев, до проведения новых парламентских и президентских выборов. Старое Вече распущено.
– Вспомните меня, недолго Чернышев властью будет наслаждаться. Быстро сковырнут.
– Ещё одна новость, увы… Господин Президент, мы все приносим вам свои соболезнования, – он уже все понял. Стол пошел куда-то в сторону, но он схватил его за края так, чтобы не упустить. Пальцы от напряжения свело, но он держал крепко, казалось, никакая сила не разожмет его побелевших пальцев. Стол был его последней опорой. До сознания смутно, как будто из глухого колодца, доходили слова: «Ваша жена погибла». – Почему ее? Почему НЕ ЕГО, а ЕЕ?! Он уже давно привык жить без нее, не замечая ее редкого присутствия и постоянного отсутствия, как не замечают естественного наличия части тела, будь то нога или печень: спроси любого здорового человека, где у него печень, он задумается и ткнет неопределенно в область живота. Вот когда заболит… Сейчас у него не просто заболело, сейчас скрючило от невыносимой боли. Он, естественно, не подавал вида, сидел непривычно прямо, крепко держась за стол, уставившись в круглые массивные настольные часы.
