Борис Пугачев - Игры желтого дьявола
– Не упрощайте. Революция, подобная Октябрьской, уже произошла. Мы держали в руках ее величество Демократию. Вернее, все для ее создания, но уронили. Надо поднять. Сейчас происходит лишь откат. Чечня – это барометр. В стране назрели милитаристические тенденции, несовместимые с демократическими реформами. Это ярко проявилось уже в октябре прошлого года, когда стали применять оружие. После этого в окружении Ельцина появились чекисты и военные. Они не способны различить принципы империи от деспотизма и от тоталитаризма. Смотрите, на кого они, как вы выражаетесь, в полицейской операции опору сделали. На уголовников Лобазанова и Гантемирова… Вам ничего это не напоминает?
– Конечно. Так было и в семнадцатом году, и в девяносто втором в Таджикистане. Там Файзуло и Сангак… Помните? Это естественное развитие изложенного мной сценария. А в нашем случае добавляется идея суверенитета по-ельцински – сколько можно. Следующий шаг – их уберут, и останется всего два пути: либо Чечня станет неким подобием Таджикистана, где кланы начнут давить друг друга, пока не останется один вождь, либо их не отпустят и начнется война с Центром. Второй сценарий мне кажется более реальным, поскольку там нефть. Хотя есть и промежуточный вариант, но у черта и жена ведьма.
– В вашем пророчестве и заключен весь ужас, хотя вы исходите из неверных посылов. В этом случае заблокируется и без того тяжелое продвижение демократии. Что-то похожее на Литву девяносто первого.
– Не надейтесь. Литва – Европа, а Чечня – Азия. Так не будет. Не те традиции… Не тешьте себя иллюзиями. Компромисс уже никого не устраивает. Я понимаю, о чем вы говорите. Мол, если чеченский народ мы сломаем, то это станет приговором для демократии в стране. Поэтому вы на их стороне?
– Почти так. Вот мы и подошли к цели нашей встречи. Теперь вам станут понятными мои поступки. Я, в отличие от вас, не считаю борьбу за свои идеалы бессмысленной из-за отсутствия необходимых средств. Во-первых, не факт, что средств нельзя получить, во-вторых, нас не так мало, как вы думаете. Вы правы в одном – диссидентская работа сейчас невозможна. Поэтому я слагаю с себя все прошлые полномочия, которые хоть как-то связывают меня с сегодняшней отвратительной властью, и перехожу в противоборствующий лагерь. В этом лагере, поверьте, есть средства. Разные средства. Мне ясна общая картина существующего режима, надежды на возможное равновесие утеряны, и я намерена бороться со ставшим деспотичным внутри и агрессивным внешне режимом.
– Мне казалось, что вы этим и занимаетесь, имея рычаги воздействия на президента и связи за рубежом.
– Поймите. Если находишься внутри системы, то ее можно только подправлять. Я же считаю, что ее надо уничтожать. Я не могу больше вести диалог с властями. Ленин, которого вы сегодня вспоминали, это понимал и делал революцию извне. Я, хотя и всю жизнь посвятила борьбе с его идеями, в этом последую его примеру. Со мной многие мои единомышленники не согласны. Вот встретивший вас Лев Николаевич видит себя только в правозащитной деятельности внутри страны. Он хочет защищать народ через суды, форумы, уговоры. У него надежда на то, что Ельцин по духу демократ и одумается, а я в это уже не верю. После жалких попыток совершить реформы он опять встал на привычный для него, как бывшего секретаря обкома, путь тирании. Скоро начнут сажать в тюрьмы по политическим мотивам, упразднят или фальсифицируют выборы, а его самого выбросят, как отслужившую марионетку, и заменят на тирана или бандита. Пока этого не произошло, необходимо начать жесткую войну идей, попытаться восстановить против наступающего кошмара мировое сообщество, которое надело розовые очки и успокоилось после развала СССР и социализма. Они не до конца осознают, что могут получить более худшее.
– Комиссия, с которой мы с вами сотрудничаем, всего этого не осознает? Даже из моих докладов многое с очевидностью следует. У них огромные возможности. Я это проверил. Они серьезно работают над способами преодоления у нас постперестроечных проблем, хотя толкают их на это чуждые нам мотивы.
– Что-то знают, что-то – нет, но главное – они не готовы к борьбе. Они опьянены победой. У них пока нет дельной программы дальнейших действий, хотя, возможно, какие-то ошибки они осознали.
– Даже то, что слишком поспешили с развалом социализма?
– Мне всегда приятно с вами полемизировать, но тут вы глубоко заблуждаетесь, Родион Иванович. Социализм в том уродливом виде, который мы наблюдали, необходимо было разрушить. Ошибкой является отсутствие дальнейших действий и упование на некие противовесы. А тут каждый начал тянуть одеяло на себя. Оно сначала порвалось, а потом стали мерзнуть отдельные части тела. Новое одеяло никто не дал, и стали использовать кому что под руку попало.
– Образно. Мне ситуация в целом давно ясна. Экерсон нечто подобное излагал. Однако принимаю лишь одно: без помощи Запада теперь, к сожалению, далеко не уйти, поскольку возврат к прошлому экономически невозможен, а предотвратить то, чего вы опасаетесь, за счет внутренних ресурсов вряд ли удастся. Не тем людям раздали богатства и, как следствие, власть. Вот где ошибка. Им демократия в вашем и европейском понимании – кость в горле. Я не отрицаю необходимости серьезной корректировки курса нашего правительства, хотя с оценкой чеченских событий с вами не согласен, как и с рядом высказываний Экерсона о месте России в мировой культуре и политике. Более того, в ваших аллегориях считаю, что одеяло сожгли, а новое не сшили. Кто будет портным? Не знаю, как говорится, поживем – увидим. Комиссия, бесспорно, серьезная организация, и сотрудничать с ней необходимо. Но есть ли в ней портные? Не уверен, хотя считаю важным давать ей объективную информацию во избежание присылки не того портного, что, без сомнения, происходило в самый разгар перестройки и привело к формированию решений, не идущих на благо не только России, но и всего мира. В этом ключе меня интересуют наши с вами взаимоотношения. В клубе у меня ваших последователей не числится, и соответственно информацию в этой части я не предоставляю.
– Это действительно важно. С Комиссией я продолжу взаимодействие. Ведь конечные цели у нас не антагонизируют. Эта часть работы на вас не перекладывается. Однако мы стоим, как я уже заметила вам, на разных методологических платформах. Они, к сожалению, никак не могут избавиться от идей конвергенции и коллективной безопасности. Полагаю, что с сегодняшней Россией этот способ не сработает. Уже нужны радикальные меры.
– Из разговоров с Экерсоном у меня сложилось иное мнение. Он конвергенцию не приветствует. Они намерены помогать России…
– То-то и оно: «помогать». Уже поздно. Тут терапевт не нужен, требуется хирург. Необходимо бороться до смерти, а они для этого не созданы, хотя их работа и не бесполезна.
– Если я вас верно понял, то мои с вами контакты в рамках Комиссии прекращаются?
– Да, к этому я вас и подвожу. Вы вполне самостоятельны и, более того, самодостаточны. У вас наладились необходимые связи. Я в этой части и без того вам не нужна. Затягивать вас в свои игры не вижу смысла. У вас другой путь. Да вы и сами не захотите. Такие люди, как вы, нужны стране. Вы будущая опора… Если, конечно, не произойдет того, чего я страшусь. Да и тогда вы найдете свое место. Ведь страна продолжит существование, хотя, возможно, и очень тяжелое. Ваши детство, молодость и зрелость прошли в подобных условиях тоталитаризма, но вы сформировались в порядочного и образованного человека. Только присутствие таких людей не позволяет реализовать все замыслы тиранов, хотя они вас и стараются задвинуть подальше или убрать вообще. Однако история свидетельствует, что это им не удается. Вы еще принесете много пользы родине. При тоталитаризме такие, как вы, – главный противовес. Луч света в темном царстве. Помните, «российская интеллигенция всегда нуждалась в индульгенции – то веря в Бога, то безбожна, но вечно неблагонадежна».
Евгения Григорьевна попыталась раскурить затухшую сигарету, но это ей не удалось, и она бросила ее в пепельницу.
Родик воспользовался паузой и, не желая обсуждать свое будущее, отхлебнув остывший кофе, задумчиво спросил:
– Евгения Григорьевна, а вы уверены, что ваши усилия способны изменить ход истории? Ведь, возможно, происходящее определяется каким-то неизвестным нам глобальным законом мироздания. Россия основное историческое время пребывала в хаосе войн и репрессий. Может, это ее путь. Этакая топка в паровозе мирового развития.
– Конечно, объективные законы существуют, может, и не все познаны. Однако не боги горшки обжигают. В истории России были целые эпохи благоденствия, в то время как Европа прозябала.
– Эти эпохи наступали после длительных периодов тирании. Может, и сейчас надо через это пройти?
– Вам более семидесяти лет социализма мало?
Родик почувствовал, что разговор может пойти по второму кругу или перетечь в область прописных истин, и замолчал. Евгения Григорьевна, вероятно почувствовав что-то подобное, достала из пачки сигарету. Родик взял зажигалку и помог ей прикурить, а потом, чтобы как-то заполнить паузу, допил потерявший вкус кофе и осторожно поставил чашку на прежнее место, не желая, как и при первой встрече, нарушить зыбкую тишину. Тут, как показалось Родику неожиданно, ворвалось назойливое тиканье. Непроизвольно оглянувшись, он увидел настенные часы, на которые до этого не обращал внимания. Родик завороженно следил за маятником, а Евгения Григорьевна молча курила. В этот момент он осознал, что в его жизни завершился еще один этап, какой, он сформулировать пока не мог.
