Инна Тронина - Дух неправды
Санкар Никкам не видел иного выхода, кроме как рассказать Миррену о драке в черёмушкинском дворе, и в очередной раз заявить о собственной невиновности. Если рассердить американца, Миша попадёт в неловкое положение. Люди не любят, когда им не доверяют. Этот американец сказал верные слова – их встреча была устроена самой судьбой. Не Миррен же послал пьяную ораву громил в кожаных куртках. И не он заставил потрясённого совершившимся убийством, совершенно обезумевшего Санкара Никкама бежать именно к Печерскому, а не куда-то ещё.
Пусть узнает, как всё случилось. Хуже не будет, и погибшего к жизни не вернёшь. Как-то глупо это, по-детски всё скрывать, прятать голову под подушку, надеясь, что никто о твоих проказах никогда не узнает. Если Мирен-Оуэн уважает дади, может, согласится втайне сообщить матери и отцу. Объяснит им, что произошло предновогодним морозным вечером на Воробьёвых горах. Официальное сообщение из Москвы, из посольства, не должно оказаться неожиданным для них, как бы потом ни сложилась судьба самого Санкара…
Он пошарил в карманах джинсов, достал плоский футляр змеиной кожи и вынул из него воздушные, почти невидимые очки с прямоугольными линзами. Миррен только сейчас заметил, что парень держится из последних сил и сейчас делает быстрые глубокие вдохи-выдохи. Он то задерживает дыхание, то внезапно словно выбрасывает из себя отравленный страданиями воздух. Да, Санкар ещё и близорук – кроме того, что невысок ростом, подавлен и опустошён. Но его нельзя оставлять таким на ночь. С ним нужно работать до того времени, пока не ослабеет давление стресса на организм. Вряд ли дыхание Капалабхати здесь поможет. Это эффективное йога-упражнение сейчас даже может причинить вред. Санкар загоняет эмоции внутрь, а ему, напротив, нужно просто выговориться.
За окном пошёл густой снег. Даже в наступившей темноте было видно, как белые хлопья заметают подоконник. Санкар вдруг почувствовал себя ненужным и чужим в стране, о которой слышал столько доброго. Ему нравилась Диана, жена брата Лала – высокая гибкая женщина с газельими глазами и светящейся, будто фарфоровой кожей. Они с Лалом играли в сериалах разлучённых влюблённых, и вот теперь смерть разлучила их по-настоящему. Диана обещала назвать свою девочку Кальпаной, и Амрита горячо поддерживала невестку в этом желании.
Санкару захотелось сейчас оказаться в их огромном роскошном доме, обнять мать, отца, сестру, несчастную Диану, которая приехала к ним из Сибири два года назад. Вдохнуть запах хушбу,[18] роз, базаров, кизячных[19] костров, смешанный с густым автомобильным смогом. Сказать невестке, что он видит её девочку живой и здоровой. Что она обязательно вернётся в Болливуд, и опять будет сниматься. А Лал в ином мире будет рад за них. Для чего-то появился этот американец, опять назвался чужим именем. Вправду ли он был знаком с дади Кальпаной? Чем он в силах помочь сейчас, когда нет пути к спасению? Может быть, дади послала внуку возможность отстоять своё доброе имя?
Ведь, как оказалось, Санкар Никкам одинок в Москве. Он чужой, непонятный. Его оклеветали и предали. То же самое говорила и Диана, когда приехала в Дели. Ей всё время снилась сибирская деревня. Среди роскоши и праздности, в обществе расторопных слуг, предупреждавших любое её желание, невестка толковала и с умилением вспоминала, как они с матерью по осени копали картошку. Потом Диана уехала учиться в город, прошла кастинг, стала фотомоделью. Получила контракт в Индии, где и познакомилась с братом Лалом. Санкар плохо её понимал, даже прожив три года в России. А вот сейчас понял…
Миррен расстегнул пиджак, ослабил узел шейного платка. Сел слева от Санкара на диван, вполоборота к нему, свободно бросил руки на колени. И само собой случилось так, что молодой человек невольно подался к нему. Припал к плечу Миррена своим плечом, как бы ища защиты. Миррен без труда вторгся в личное пространство собеседника, и тот не отпрянул, не загородился. Напротив, он даже обрадовался, как-то сразу поняв, что на сдержанного, серьёзного Миррена можно положиться в решении любой проблемы.
Шумный, легкомысленный, переменчивый Миша Печерский способен был спрятать Санкара от милиции на время праздничных каникул. Но точно так же мог куда-нибудь умчаться, даже позабыть о своём госте, который через несколько дней превратился бы из развлечения в обузу. Шансонье не любил чем-то надолго грузить себя. И потому, то ли намеренно, то ли интуитивно, передал право разбираться в деле Санкара Никкама своему американскому другу…
Санкар не помнил, как начал говорить – сперва неуверенно, запинаясь, хоть превосходно знал английский. Он только видел перед собой зелёные умные глаза в густой сетке морщин, в которых читал сострадание и понимание. Как давно, с тех пор, как приехал в Россию, Санкар не видел таких глаз. Не чувствовал, что сидящий рядом человек не просто медленно кивает, слушая сбивчивый, эмоциональный рассказ, но действительно сострадает. Слушает не для того, чтобы развлечься, как большинство людей здесь, не от скуки или желания потешиться чужим горем, а из каких-то иных соображений, которые пока неведомы Санкару.
Индиец знал, что он может говорить хоть всю ночь, и его визави[20] не станет ёрзать, смотреть на часы и зевать. Он пробудет рядом столько, сколько нужно, потому что умеет терпеть и ждать, слушать и говорить. Его жёсткая узкая ладонь с длинными узловатыми пальцами уже давно лежала на плече Санкара. И тому вдруг почудилось, что не чужому человеку говорит он всё это, и не в подмосковной вилле сидит он сейчас, а в родном доме, в своей комнате. И рядом – его отец.
Гопал Никкам, как всегда бывало, держит сына тёплой большой рукой за плечо. А там, внизу, хозяйничают мать е сестрой, которая вернулась в семью после смерти своего мужа. С ними Диана, так не уехавшая к себе в Сибирь. Всё получилось так, как хотел Санкар. Отец не гневается, не упрекает, а внимательно слушает сына. Дома всё спокойно, а, значит, ничего страшного не произошло…
* * *– Я не хотел идти в ресторан, мне нужно было заниматься. В обще shy;житии трудно найти такую возможность, и я ходил в библиотеку. Там всё время пьют, гуляют, водят чужих девушек на ночь. А наши девушки тоже уезжают куда-то спать. Надо мной всё время подшучивали, дразнили «ботаником», хоть я и не понимаю до сих пор, чем так плоха эта наука. Каждый день я удивлялся, зачем мои сокурсники вообще пошли учиться. Они приползали в общежитие с похмелья, днём отсыпались, вечером снова собирались в компании и выбирали новый ресторан или клуб. А потом скачивали рефераты из Интернета или покупали их по объявлениям, в той же сети или в газетах. За них работали другие люди. Да ещё приходилось приплачивать экзаменаторам, чтобы те закрывали на это глаза. Когда я удивлялся, мне отвечали, что главное – не попасть в армию. На это родителям никаких денег не жаль, отдадут последнее.
Но в тот день мне, как казалось, повезло. Наш стол в комнате остался свободным – за ним не выпивали приятели Серёжи Ганина и не закусывали многочисленные родственники другого моего соседа, китайца Лю. Сергей учится вместе со мной на факультете, а где занимается Лю, я не знаю. Похоже, что его просто за деньги поселили к нам в комнату. Он и его семья – приверженцы учения Фалунъгун,[21] запрещённого в Китае. Им пришлось бежать, чтобы не оказаться в тюрьме. Лю рассказывал нам страшные истории – будто в лагерях у последователей учения забирают внутренние органы на продажу. Вся их семья – врачи невесть в каком поколении. Лю говорил, что его бабушка с дедушкой лечили людей не только с помощью иглоукалывания и массажа, но даже толчёными змеями, ящерицами и лягушками. Дядя Лю снимает в Москве большую квартиру, потому что пользует богатых людей. Но для Лю там места не нашлось – слишком тесно. Ему и самому не хотелось слушаться дядину жену, которая заправляла всем в доме, пока муж целыми днями работал.
В тот вечер Ганин и Лю, каждый со своей девушкой, собрались в японский ресторан. Платил за все Лю – ему как раз исполнилось двадцать три года. Ганин всегда любил… как это по-русски… халяву! И я его угощал, и другие. А он говорил, что нас угостить не может, потому что у него нет отца. Он и у своей девушки, у учительницы, тоже всё время брал деньги. Я бы так никогда не смог, даже если бы умирал с голоду. Серёжа мне на это сказал, что богачам бедняков никогда не понять. Всё это – красивые слова, а жизнь устроена по-другому. Раз дают – надо брать, иначе будешь лохом. Я уверен, что из Сергея, никогда не получится геолог. Он пошёл на факультет только потому, что там был недобор. Сейчас никто не хочет тяжкой работы – всем нужны лёгкие деньги. Но у Ганина не было возможности хорошо устроиться в офисе. Поэтому он рассказывал всем на этажах слезливые истории о своей бедности, а его жалели, кормили. К их компании присоединились ещё две девушки – Таня и Катя. Одна была «эмо»,[22] такая вся чёрно-розовая, со слезами на глазах. И молодая совсем – лет пятнадцать. Катя была постарше, как сказать… гламурная. Она тоже не имела денег, но хотела красивой жизни. Присоединялась к разным компаниям, которые ехали в рестораны.
