Александр Альберт - Морские рассказы
– Тебе нужно, ты и переговори!
– Как? Сергей Павлович, дело очень серьёзное, коку плохо, даже помереть может.
– Даже так? Становись на руль.
И спустился в каюту к кэпу.
Капитан появился через пару минут, вопросительно посмотрел на меня. Я, стараясь говорить короче, рассказал всё, в том числе упомянул, что у Генки всё в порядке на данный момент.
– И какие предложения? До берега дотерпит?
– Нет, Николай Егорович, не дотерпит. Если сейчас ничего не предпринять, воспаление может перекинуться на голову, в мозг, то есть.
– Ну, пойдём, посмотрим. Хотя стоп! Ходить нечего, только парня пугать.
Давай, Брынцев, действуй! Кого надо, привлекай. Можешь ссылаться на меня. Я буду в рубке.
Спускаясь вниз, я начал обдумывать план предстоящих действий. Итак: – нужны щипцы, возможно обычные плоскогубцы. Нужен исполнитель – я не подхожу для этого. Нужен мужик, кто мог бы держать голову пациента. Нужно всё сделать так, чтобы инфекция не попала, а значит всё надо стерилизовать. Чем и как?
На исполнителя лучше всех подходит Гаврилыч, здоровый мужик с привычными к инструменту руками. Помощником – Лёшка-боксёр, парень из Мурманска, действительно бывший боксёр.
Я спустился в машину. Стармех – «дед» – возился у двигателя, моторист с маслёнкой осматривал подшипники гребного вала. Второй механик, опустив шланг от паропровода в кастрюлю, что-то кипятил там. Вот и обеззараживание! – мелькнула в голове мысль.
– Гаврилыч, – я тронул за плечо деда, – вы можете со мной пройти в каюту к коку?
– А что случилось?
– Ваша помощь нужна, – я обрисовал картину. Упомянул и о распоряжении капитана оказывать полное содействие.
Дед посмотрел на меня, что-то в моём состоянии было такое, что больше никаких вопросов задавать не стал.
Я пошёл за чемоданчиком, а стармех в каюту к коку.
Войдя к Лёхе увидел Гаврилыча, грязными пальцами поднявшего губу кока и разглядывавшего его рот.
Обернулся ко мне:
– Доктор, а дело то хреновое!
– Без вас, сэр, знаю, вот только панику разводить не надо, – бодрым голосом, увидев, что Лёха испугался, остановил углублённое описание хренового дела.
– Ну-ну, – пробурчал дед.
– А можно вас на минутку? – я показал на дверь.
Стармех поднял на меня глаза – это что? – вежливое удаление от места возможной операции?
Я вышел первым, он за мной.
– Василий Гаврилович, – повернулся я к нему, – Лёхе, сами понимаете, нужно, в первую очередь, вырвать зуб, но я никогда этого не делал, и, если честно, боюсь.
Он внимательно посмотрел на меня:
– А я подумал, что ты у нас бог медицины. Мало того, что чуть не утопил…
– Когда? – удивлённо спросил я.
– Ладно, я так. Инструмент есть у тебя?
– Ничего нет. Нужно что-нибудь типа плоскогубцев.
– Хорошо, подберу из своих. А как обеззаразить?
– Только кипячением, у вас в машине пар есть.
– Хорошо, – согласился дед, – ну а дальше?
– Я всё продумал, – заторопился я, – его надо в кают-компанию и положить на стол, ну, подстелить что-нибудь, и один должен держать его за голову. И чтобы палку какую засунуть между зубов, чтобы рот не закрылся. И чтобы щипцы упёрлись во что-нибудь, чтобы рычаг был…
Стармех прервал:
– Хорошо, понял. Клепку с бочки возьмём, плоскогубцы бензином промоем, зажгём, чтобы обгорели, потом прокипятим. Мужика, чтобы голову держать, – это Лёшку-боксёра, кореша твоего, привлечь надо, он крови не боится, – и пошёл в машинное отделение.
В голове у меня крутился план предстоящей операции, её детали.
Голова чтоб на бок лежала, чтобы гной в горло не потёк, кипячёная вода нужна, чтобы рот промыть. А надо ли? Попытался вспомнить – промывали ли мне рот после удаления зуба? Лучше не промывать.
Вата стерильная нужна. Скальпель приготовить, может понадобиться нарыв разрезать.
И мы стали готовиться. Поднял в помощники Володю – боцмана, чтобы приготовил подстелить, подушка чтоб была твёрдая, поднял с постели Лёху-боксёра.
Разбуженный нашей вознёй народ стал выползать из своих нор, посыпались советы. Не знал я, сколько умных собралось на судне, – а где ж вы были, когда парень загибаться стал?
Коку после операции лекарство надо дать от заражения. На ум пришло только одно – пенициллин, пузырёчки с которым я видел в чемоданчике. Там же были ампулы с какими-то жидкостями, возможно, что-то для разбавления, были и шприцы. Но уколы я никогда не делал, и не знаю – куда и как. Решил, что растворю пенициллин в кипячёной воде и дам выпить.
Поднялся в рубку доложиться капитану о проделанном.
Николай Егорович спросил:
– А, может, пройдёт у него это, всё-таки? Опасно. А проконсультироваться не с кем – связи нет.
– Нет, не пройдёт, товарищ капитан, ему всё хуже становится.
– Действуй, штурман!
Кивнув, я поспешил вниз. По дороге встретил Лёху-боксёра, тащившего в кают-компанию узел с постелью.
– Слушай, вас что – действительно сильно тряхнуло?
– Ну, ты даёшь, Санёк! Все левобортные из коек повыпадали! Твоя работа?
Отвечать не стал, да и не объяснишь сразу.
Спустился в машину.
Второй механик кипятил пассатижи. Увидел меня:
– Сколько времени кипятить надо?
– Тридцать минут! – безапелляционно заявил я, не имея ни малейшего представления о нужном времени. – Воду сольёшь, но пассатижи в этой банке пусть и останутся, не вынимай! В ней и отдай Гаврилычу!
Проверил их – чистые.
Поспешил в каюту к больному. Кок горел жаром, лицо красное, на лбу и висках капельки пота.
В дверь просунулась физиономия боцмана:
– У нас всё готово!
– Лёш, сам встанешь? – повернулся к коку.
Помог ему подняться. Жар чувствовался даже через тельняшку. Боцман сопровождал его сзади, поддерживая, чтобы не свалился с трапа.
У входа в кают-компанию стояли стармех и Лёшка-боксёр, приняли его под руки, осторожно положили на стол.
Дальнейшее всё происходило как в тумане.
Помню лицо деда, покрытое, как при тяжёлой работе, крупными каплями пота, примерявшегося к операции. Его качнуло, и я попросил одного из наблюдателей – Яниса Рудзитиса, сесть сзади него на диванчик и держать деда за талию. Потом стон Лёхи, дёргающиеся его руки, пытавшиеся оттолкнуть грубо вторгшуюся в его рот железяку. Потом какой-то хруст, деда, стоявшего с кровавым кусочком непонятного в пассатижах, поток дурно пахнущей кровавой жидкости из Лёхиного рта, который я думал гасить ватными тампонами с помощью пинцета, а вместо этого лихорадочно полез в рот голыми пальцами; испуганное и растерянное лицо Лёхи-боксёра, когда кок впал в обморок, а наш боксёр подумал: – всё, каюк коку!
Оживил я кока ваткой с нашатырём, предусмотрительно приготовленной – но не для Лёшки! – а для себя, потому что боялся потерять сознание от увиденного.
Я отодвинул подальше от стола деда, стоящего с вырванным зубом в пассатижах, отобрал их у него, осмотрел чёрный, без корня, зуб – неужели отломился? Нет, сгнил, наверное, и это хорошо.
Поменял набухшую сукровицей и гноем вату, затолкал свежую, пока кок приходил в себя.
– Всё, ребята, проводите его в кубрик, на койку, только голову повыше поднимите!
Как быть с пенициллином? Разведу в воде и дам выпить. Сколько? В день четыре пузырька.
Поднялся в рубку. Все, кроме Палыча, уставились на меня. А все – это капитан, старпом, рыбмастер и радист с синяком на лбу.
– Вроде как всё, порядок, товарищ капитан, зуб выдернули. Могу заступить на руль.
– Хорошо, Брынцев, заступай, – капитан странно глядел на меня, – заступай!
И к Палычу:
– Сергей Павлович, определяйтесь при малейшей возможности и как можно чаще.
И пошёл к трапу – то ли к себе в каюту, то ли посмотреть больного, то ли ещё куда. А куда ещё? – некуда.
За ним потянулись и остальные.
Я подошёл к Палычу, наклонился к нему, и, полушёпотом:
– Чуть дуба не дал.
– Лёха?
– Я, Сергей Павлович, мокрый весь от страха, – и принял у него руль, уставившись в освещаемоё прожектором пространство, откуда шли бесконечные пенные валы.
– Курс?
– Курс прежний, по возможности.
Волна стала как будто поменьше, но девятый вал нет-нет да приходит. Не проспать бы.
Боковым зрением я видел, что Палыч стоит возле, не идёт к обычному месту вахтенного, на стульчик.
– Случилось что, Сергей Павлович?
– Случилось, Санёк, случилось. Я скажу так – я бы на себя это не взял!
Я понял, что он имел в виду.
А что сказать? Мне с детства не на кого было надеяться, вот и привык сам решать.
Вспомнил, как в руках у моего лучшего друга, троюродного брата, взорвался, оторвав ему три пальца, взрыватель от распотрошённой нами миномётной мины.
Взорвался по глупости – белое вещество открытого с одного конца алюминиевого цилиндрика Гена царапал кончиком ножа, потом подносил крошки к горящей папиросе (брат был на два года старше и уже курил) и они взрывались – пах! Пах!
Я сидел рядом, наблюдая за баловством, в какой-то момент отвернулся и вдруг – бах! Белое облако, потом тишина и капли крови на груди, животе, руках, лице. В этой тишине я бегу в воду реки, где мы глушили рыбу, начинаю смывать с себя кровавые ручейки.
