Людмила Загоруйко - Евреи в жизни одной женщины (сборник)
– Давай, давай, – говорила она, вся разгоряченная, красная, – лови его, лови.
Привет! – откликнулся он и наследил, чтоб заполнить пустоту, несколькими знаками (((Знаки уходили волнами в никуда. Он сразу же исчез за волнами, как за тучкой, спрятался, перебежал, наверное, к другой, жаждущей обольстительнице. Я задумалась, ударила по клавишам, как по фортепиано. На весь малюсенький, кишащий обкуренными подростками зал в полуподвале, носящем громкое название: «Интернет-кафе» посыпался, как град, звук извлекаемых из клавиатуры букв. Нет, нет, нельзя его упускать. Куда, куда? Я прищурила близорукий свой ненадёжный глаз, который никогда не отличал зёрна от плевел, и понеслась вихрем.
– Вчера пришла подруга, из тех, которыми обрастают по пути, невзначай. Подруга колоритная, красавица, мать троих детей: старшей дочери – двадцать пять, младшему сыну – восемь. Это означает только одно: стареть не хочет.
Я остановилась на полуфразе, подумала, не переборщить бы, слишком цинична, и стала заглаживать прореху.
– Подруга ухожена и худощава. С точки зрения отстранённого эстета, мне нравится, но в сравнении с собой – нет. Я пузата и выгляжу старше. Она – фон, на котором я проигрываю.
Тут снова почувствовался перебор. Всё-таки как никак мужчина и хоть видов я на него не имею, но, безусловно, женщина, а об этом забывать негоже. Пальцы строчили текст не останавливаясь, буквы путались. Я явно была на взводе и оскорблена этими (((.
– Подруга принесла виски. Из красивой бутылки нехорошо пахнуло самогоном. Мы разлили на двоих. Я знала что будет дальше.
Подруга жаловалась на мужа, лежащего на диване интеллигента. Он её не ценил. Мне это не нравилось. С другой стороны он воспитывал её ребёнка, случившегося в период развода между ними, первого или второго. Они как-то умудрились по нескольку раз сходиться и расходиться, значит, ценил, или смирился. Подвиг его отнюдь не славянский, мне импонировал, и я заочно мужа приветствовала, но подруга жаловалась, значит, обижал. Пытаясь сопереживать, я запуталась и в конец устала. У меня нет мужа, и я не хочу ни во что вникать. Зачем? Чужая семья – потёмки, но подруга билась голубкой передо мной за столом, смачивала горло виски-самогоном, наконец, в отчаянье стала кричать на весь наш сонный дом с прозрачной слышимостью, что хочет срочно замуж. Я ахнула, быстро встала, закрыла окна, выходящие в глубину двора, и как бы окаменела. При живом муже замуж? Да ещё и рожать собирается. Надо было что-то предпринимать.
«Что, четвёртого?» – уточнила я с возмущением в голосе. Она не слушала, мою иронию не воспринимала и даже обижалась, но своеобразно, лихо подливая виски в стакан. Я знала, даже не по ней, а по себе, что сейчас понесёт, как реку, разлившуюся в половодье и не остановить, не удержать. Стихия. Тут не до иронии. Она уже кричала об инстинкте материнства, присущем ей, огромной, жертвенной любви к детям, снова билась голубкой, а бутылка уже зияла зелёной пустотой. Всё. Алкоголь закончился. Это должно было её чуть прояснить. Неизбежность. Она уже впала в транс и стала походить на ту, что хотела полететь «зигзицею», но древняя наша общая славянская пращурка стенала по мужу, а тут совсем не то. Я опять напутала. «Дорогая – мягко сказала я, чтоб хоть как-нибудь вырулить и чуть переменить тему – смею тебе напомнить про наши годы. Тебе скоро пятьдесят». Лучше бы я этого не говорила. Она теперь точно обиделась, пожаловалась, что никто её не понимает, и заявила, что твёрдо решила рожать И давно бы уже родила, если бы была генетически достойная кандидатура.
Я быстро выпали весь текст в маленькое окошечко, почему-то напоминающее тюремное, в камеру, и отправила его адресату. Подруга, безусловно, понравилась и оценилась. В ответ пришло много расслабленных и умиротворённых знаков!!!!!! Он жаждал новых историй. Я рассыпала их бисером. Чего, чего, а историй у меня было множество.
Но тут вдруг, как бы невзначай, он перешёл к рассказам о злоключениях с жёнами. Роль утешительницы меня не прельщала. Я твёрдо уяснила позицию – мы с его жёнами по ту сторону баррикад, хотя и не знакомы. Они ведь тоже женщины. И кто его знает, как вёл себя в семье этот театральный режиссёр. Переписка на тему мужских страданий ушла в сторону. Зато теперь я была посвящена в детали. Вес его второй жены составлял сорок семь килограммов при росте метр шестьдесят девять. Это было выше моих сил. «Сочувствую и вижу вас всего в синяках» – ехидно просунула я в окошечко передачу. Он пропустил лёгкую издёвку. Добавил, что ушёл, когда понял, что ей, жене, с ним плохо. В благородство сильной половины человечества верилось с трудом. Имелся свой собственный жизненный опыт.
«А делить?» ехидство моё разрасталось. «Что делить? Она унесла всё с собой, забрала даже простыни». «Ноша не была слишком тяжёлой? При таком весе?» – закинула я в немое пространство. Он как-то сразу исчез. Я подождала, поёрзала на стуле. Потом стало невмоготу. Написала: «Где вы? Что с вами? Только не надо суицида, обратитесь лучше к психиатру». Через час пришёл ответ: «Никакого суицида. Говорю вам, как врач врачу». Молчание. Я позакрывала наглухо все окошки, чтоб не мешали и начала рассуждать о своём, о женском. Текст пошёл мой, ровный и уже безжизненный. Меня убаюкивало твёрдое решение: пора переходить от частностей к сути.
Ночные откровения«Странная закономерность: замужних дам мёдом ни корми, дай поругать своих суженых. И то не так, и эдак не так. Самые продвинутые умудряются в рекордно короткий срок превратить супружество в абсурд и унылую скуку. А дальше? Да что там дальше? Путь проторен, дорожка плотно утрамбована. И каждый год, прожитый вдвоём, как ни странно, отдаляет. Брошенный метко камушек в воду, расходится кругами всё шире и шире, наконец, водная рябь затихает. На поверхности – безмолвие. Только чуть обжились, обустроились, мебель завезли, тут обнаружилось: под одной крышей – два чуть знакомых друг другу человека, по ошибке заселённых в одну квартиру. Утром встал, пошёл в ванную, навстречу по коридору Он. Кто это? Где я его видела?»
Тут я поставила точку и пригорюнилась. Пример напрашивался сам собой. Естественно, мой. Это я умудрилась дважды за всю супружескую жизнь поговорить с мужем по душам. Больше не получилось. Всё суета: пелёнки, дрязги, долги, безденежье, кто кого умней и чья возьмёт. Словом, целый букет прелестей жизни.
Верх не удалось одержать никому. Каждый уполз с поля брани чуть живым. На зализывание ран ушли годы. Разговора по душам по сути никогда и не было. Оказалось, что нам просто не о чем говорить. И вот я на свободе и под гипнозом интернет-дневников стремлюсь к обобщениям. Текст лился плавно, как бы сам собой.
«Странная закономерность: незамужние дамы в вечном поиске этого самого суженого, превращающегося в ряженого, чтоб потом клевать и клевать в упоении в самое темечко и с милой улыбкой спрашивать: «Тебе не больно, милый?» Тысячи уловок и хитростей, невероятных по изворотливости прыжков. Наконец, под сочком – бабочка-самец. Ещё трепещется, ещё радостно машет пёстрыми крыльями. Не тут-то было. Накрыли, посадили в банку. Попробуй, дыши. Всё выходит на круги своя.
В полку незамужних – убыло, в полку счастливиц – прибыло. Нырнул – вынырнул, вынырнул – нырнул. Всё как надо, чин чинарём.
Природа на всплески людской суеты не реагирует, безучастна. Равновесие в ней соблюдено. На рождаемость переход особей обоего пола из одной категории в другую, их вечные миграции косяками, где в графе про семейное положение то стоит жирный прочерк, то гордо и независимо красуется короткое победное «да» – не влияют. Всё, как всегда, плодится и размножается.
Трудно, почти невозможно понять, как очаровательные, кокетливые красавицы 90-60-90, закачиваются ресницы – начинаются ноги, в конце концов, превращаются в расплывшихся, сварливых старух. Неужели их никто никогда не любил? Откуда тогда дети, внуки? Счастливых пар, увы, мало. Ну что я тут умничаю? Всё это утрированные рассуждения на тему Лева Толстого, его пронзительное про счастливые семьи. Что поделаешь? Классика. Вершина проницательности. Увы, лучше не придумать.
О категории удачливых, говорить не будем. Удача? Какая удача? Нет, не случай – ежедневная работа. Перетерпели, притёрлись, пережили, и … перемололось. Мука – это и есть тот самый жизненный опыт, счастье супружества. Увы, не каждому дано. Только им, счастливчикам, ведомо какие страсти бушевали за шторами тихих, спокойных квартир. Только им ведомо, какой ценой досталось семейное счастье.
Эти и многие другие житейские мысли, одолевали меня, женщину зрелую, опытную, прожившую в браке ровно двадцать лет. Развод подарил мне спасение и облегчение, но вместе с ним пришло одиночество. Пресловутый «стакан воды» парил в воздухе перед носом, как в цирковом номере иллюзиониста, совсем близко, не проливаясь, был недосягаем и на виду. Уж лучше бы не маячил, упал и разбился. Теперь я под его уже мифологическим влиянием выдаю «на гора» все эти пошлые мысли о браке и супружестве. А цель-то, цель, одна.
