Сергей Боев - Край, где живет детство
Никто не помнил, как и почему к этому высокому плоскому холму пристало это название. Может, потому, что он горделиво и одиноко вздымался над поймой реки и на какой-нибудь военной карте наверняка назывался бы «безымянной высотой». А может, название пошло оттого, что был он весь изрыт неглубокими – по пояс – оврагами, которые вполне могли быть заросшими траншеями времён Великой Отечественной…
На кургане не росло ни кустика, был он гол, как коленка – каждый год к концу лета всё живое выгорало здесь под жарким августовским солнцем. Но сейчас, в июне, травка ещё была свежей, а в ней то тут, то там краснели первые ягоды земляники.
– Эй, Серый, давай я тут буду землянику собирать, а ты, чтоб не толкаться, начинай с дальнего края, лады? – предложил Славка.
– С дальнего – так с дальнего. Мне всё равно!
«Там, может, ягод ещё больше!» – подумал он про себя. И оказался прав. Курган имел небольшой уклон в сторону поля, и земля, похоже, здесь прогревалась ещё лучше. Поэтому земляники было больше, а сами ягоды – крупнее.
Отправив первую горсть в рот и посмаковав забытый с прошлого года земляничный вкус, Серёжка решил, что набить свой живот он успеет и после обеда, а пока лучше бы приготовить маме и папе сюрприз. Он сорвал длинную травинку с пушистым «гребешком» и начал нанизывать на неё ароматные ягоды. Вот уже одна земляничная травинка готова, следом за ней и вторая…
Когда, наконец, родители взобрались на курган, он так их и встретил – по травинке напитанных солнцем ягод в каждой руке.
* * *Серёжка лежал на покрывале, подставив бледные после зимы спину и ноги тёплым солнечным лучам, и думал: «Отчего на пикнике (он старательно повторил новое слово) всё так вкусно? Вроде ведь ничего особенного и не было… Ну, ладно, первая редиска – да ещё и со своей грядки – всегда вкусная. Мама ведь недаром на огороде каждый раз приговаривает: «Что сам вырастишь – тому рот радуется». И бабушкино деревенское сало с зелёным огородным лучком – тоже. Но мамины обычные котлеты точно сегодня были какими-то необычными… Наверное, это цветочный ветер сделал их такими аппетитными… А откуда это в воздухе пахнет так вкусно?»
Он приподнялся на локте, но ничего не увидел. Тогда он привстал, повернулся туда, откуда дул ветерок – и замер от изумления.
«Вот это да! – пробормотал он себе под нос, поднимаясь на ноги. – Ничего не понимаю! С утра было поле как поле – зелёное, кое-где только цветочки. А сейчас – неужели это всё тот же луг? Полдня всего-то прошло – откуда что взялось?»
Он не заметил, как зашагал под уклон и вскоре оказался на краю поля… Нет, не поля, а медленно колышущегося сине-жёлто-белого моря вдруг разом распустившихся колокольчиков и ромашек. Было их видимо-невидимо, до самого горизонта. Местами – только созвездия пятилепестковых синих колокольчиков на фоне ярко-салатных листьев высоких травинок, призывно кивающих своими хохолками-гребешками: «Сыграйте, узнайте – «петушок» или «курочка»! Где-то – лишь сотни маленьких солнышек с трепещущими на ветру нежными белыми лучиками… А вот здесь, тут и там – ночь и день сошлись вместе, и синие звёздочки перемешались с солнышками…
Но было ещё что-то… неуловимое, странное и даже немного тревожное… Серёжка никак не мог понять, что же это, и стоял на краю, морща лоб. И вдруг его осенило – поле молчало ! Где стрекот кузнечиков, жужжание ос, звон, треск – вся та какофония, которой всегда живёт и дышит летнее поле? Здесь – ни звука!
Потрясённый своим открытием, он бросился назад, к родителям.
– Мама, мама, пойдём со мной! Там колокольчики и ромашки все пораспустились – такая красотища! Только… оно почему-то молчит!
– Кто молчит? – недоумённо спросила мама, увлекаемая сыном за руку.
– Щас сама увидишь… то есть – услышишь… то есть, наоборот, ничего не услышишь!
Он, наконец, остановился у края поля.
– Слышишь что-нибудь? То-то – поле почему-то молчит ! А ведь обычно и жужжит, и стрекочет, и звенит – оглохнуть можно!
Мама облегчённо вздохнула.
– Сынок, не переживай! Это потому, что сейчас только середина июня. Видишь – цветы только сегодня в полную силу раскрылись. Они не успели ещё привлечь к себе ос, пчёл и шмелей. Да и насекомые, наверное, после зимы ещё не вылупились или не выползли из земли после спячки. Вот и молчит твоё поле. А пройдет пара недель – поверь, ты его не узнаешь! Ведь всё лето, всё самое хорошее ещё впереди…
* * *– Славка, а кто тебя научил делать такие вот ружья, чтоб проволочными пульками стрелять?
Серёжка заканчивал ошкуривать наждачкой свой первый самостоятельно выпиленный из доски ружейный «обрез». Доска оказалась чуть коротковата, и прикладом пришлось пожертвовать. Зато в остальном винчестер вышел что надо, и пистолетная рукоятка получилась удобной, в аккурат по руке.
– Ну, я уж сейчас не помню. Может, Аркашка Обухов или кто другой из старших ребят. Но это точняк здесь уже было, в Шаталово. В Кубинке мы ружья не делали, только из рогаток пульками стреляли.
– А я Кубинку совсем не помню…
– Да где уж тебе помнить! Ты совсем малой ещё был, когда мы там жили… Так, Серёга, я свою ружбайку закончил. Тебе помочь курок сделать, или ты сам?
– Лучше сам… но ты всё-таки посмотри, если что не так.
Он примерил выгнутую из алюминиевой проволоки спусковую скобу, отметил место для гвоздя-держателя. «Всё правильно?» – взгляд на старшего брата. «Да, хорошо», – кивок в ответ. Несколько ударов молотком – и гвоздь на месте. Теперь кусачками откусить лишнее, затупить напильником острый конец («А, чёрт! Всё-таки ободрал палец!»), поставить спусковую скобу, внатяжку обернуть концы вокруг гвоздя, пропустить их вниз, сплести в «косичку» под корпусом обреза и завернуть её полукругом в спусковой крючок. Ну, вот – осталось только накрутить на него резинку от маминых бигудей и натянуть её на вбитый под корпусом маленький гвоздик. Теперь два надреза на конце ствола, вставить в них резинку (повезло, что круглая белая «венгерка» нашлась! Квадратная жёлтая, вытянутая из бельевой резинки, не подходит – слаба чересчур, да и рвётся часто). Завершающий штрих – прибить маленький прямоугольник наждачки там, где спуск прижимает пульку, чтоб не выскальзывала. Готово!
– Братишка, да ты «молоток»! Надо же – всё правильно запомнил! Ну, давай пульками займёмся.
Пульки наделать после того, как сделал ружьё – плёвое дело! Откусить плоскогубцами двухсантиметровый кусочек проволоки, согнуть его в «галку» – и пулька готова. Правда, таких нужен полный карман… Но это всего лишь вопрос времени.
* * *И вот ты выходишь на охоту… Нет, на тропу войны, ибо ты теперь – Чингачгук Большой Змей. А в руках у тебя – настоящий ковбойский винчестер, отвоёванный в честном бою у бледнолицых. Видно, нелегко он тебе дался – из-под наспех обмотанного вокруг пальца листка подорожника всё ещё сочится кровь… Карман оттягивают полсотни патронов – то-то будет битва! Рядом – твой верный друг Виннету, вождь апачей. Боевой клич – и ты несёшься во весь опор к лесу, навстречу приключениям и опасностям…
В гуще леса виднеется развесистое дерево с дуплом – наверняка в нём засада! Огонь из двух стволов! А там кто притаился под кустом? Вся надежда на Виннету, пока ты перезаряжаешь свой винчестер. Тот не мешкает ни секунды – и ещё двое отправляются к праотцам. А этот огромный лопух – вовсе не лопух, а указ шерифа, назначающий награду за ваши головы. Расстрелять в решето этот позорный клочок бумаги! Бах-бах – и ненавистный указ искрошен в мелкую капусту перекрёстным огнём из двух винчестеров.
Наконец, лес остаётся за спиной, а перед тобой – бурная река, через которую перекинут шаткий мостик. Теперь – огонь по деревьям на краю леса, чтобы никто и высунуться не посмел! И по прибрежным зарослям осоки – там могли залечь бледнолицые… Буль-буль – вспенивают воду пули. Ну, где же вы? Попрятались? Уползли, поджав хвосты, как трусливые шакалы?
… Вот и река остаётся позади. А впереди до самого горизонта неспешно катит свои травянисто-ромашково-колокольчиковые волны спасительная прерия. Скорее туда, в эти бескрайние заливные луга! Там царит мир и спокойствие. Там, где-то далеко на бескрайних просторах пасутся стада бодучих, брыкучих-топотучих бизонов, а над их рогатыми головами безмятежно гуляют в синем небе вольные ветры…
Ты ступаешь на тропинку, протоптанную от края до края через всё поле – и ноги невольно переходят с бега на шаг, подчиняясь размеренному дыханию лета, теперь уже прочно обосновавшегося здесь. Воздух звенит, искрится и переливается трескучими трелями и стрекотом оркестра кузнечиков. Его пронзают то восходящие, то нисходящие виртуозные гаммы в исполнении пчёл, а басами заправляют грузные шмели. В невесомую ткань музыки вплетаются всё новые, неслыханные ранее ноты – и каждая находит в полифонии лета своё, ей одной предназначенное место…
