Эльчин Сафарли - Я хочу домой
Почти все инжирные деревья нашего поселка обрели хозяев: участки раскупались, обкладывались заборами, строились дома, и деревья, радуясь поливу, больше не ждали дождей. Уродцу не повезло с местом рождения – обочина, по которой в летние месяцы носятся машины дачников, пляжные маршрутки. Никто этот кусок земли не купит – не годится под дачу.
Все лето Уродец задыхался в пыли, которую поднимал проезжающий транспорт. В тридцатый день июля пьяный сын прокурора Сабига на отцовской «Волге» влетел в Уродца. Ствол надломился, но окончательно не сломался. Три дня Уродец истекал белесой кровью из переломленного чрева. Дрожащими листьями он, собрав последние силы, смотрел на палящее солнце, молил об исцелении. Уродец хотел жить, чтобы служить людям: кормить детишек медовыми плодами и иметь так много листьев, чтобы женщины срывали их, бланшировали, начиняли мясным фаршем и готовили долму.
Мимо погибающего дерева проезжали машины с беззаботными дачниками. Уродец начинал шевелить ветками, но никто не замечал боли ближнего. Сломанное деревце на краю дороги – что такого?
Несмотря на безразличие окружающих, Уродец не переставал любить людей. Настоящая любовь бескорыстна, она не требует ничего взамен. А если требует, значит – не любовь.
На пятый день недели из города в свою железную будку с надписью «Ремонт обуви» вернулся мастер Гошгар, его уважительно называли устой. Седой горбатый старик, коренной житель соленой земли.
Отец его, Фарух-бей, был почитаемым лекарем-гомеопатом, излечил сотни детей из близлежащих деревень. Насколько отзывчивым, понимающим был Фарух-бей по отношению к пациентам, настолько же деспотично и жестко он обращался с единственным сыном. Гошгар рос тощим, чернявым, молчаливым мальчишкой – абсолютная противоположность отцу-богатырю.
Маленький Гошгар тянулся к отцу. Однажды, изучая баночки с разноцветными микстурами в отцовском кабинете, он оступился и упал, схватившись за одну из висячих полок. Фарух-бей, обедающий на кухне, на шум вбежал в кабинет и, увидев сына, лежащего среди осколок пузырьков, процедил: «Убирайся отсюда. Урод». Гошгар смутно припоминал, как прибежала мать, плакала, просила не кричать на ребенка. Но он отчетливо запомнил уничтожающий отцовский голос и то болезненное – «урод».
В погибающем инжирном дереве Гошгар-уста узнал себя. Того, кто не такой, как все. Того, которого отталкивали и не понимали, которого не били в школе только из уважения к отцу.
В своих страхах, сложностях, ожиданиях мы родом из детства. Именно там берет начало то, что мы пытаемся принять, простить и отпустить в себе сегодняшних. Гошгар смазал перелом Уродца пчелиным воском, туго перевязал куском телячьей кожи, пропитанной маслом черного тмина.
Солнце было цвета спелого инжира. Гошгар присел рядом с Уродцем, уже окрепнувшим после травмы. На голове у мастера – соломенная шляпа, на огрубевшей коже рук – кляксы обувной краски, в мыслях – воспоминания.
Он вернулся в одно утро из детства. Мама варит инжирное варенье на летней кухне – небольшом каменном сооружении с камышовой крышей в конце двора. Маленький Гошгар сидит неподалеку, на вершине кюлефиренги[21], улыбается морю и доедает лаваш с маслом и брынзой. Соленый запах моря смешался с ароматом варящегося инжира, в который мама добавляла кожуру лимона и ниточки шафрана. Отца в доме не было, он уехал к пациенту, поэтому малышу спокойно.
С тех пор, когда Гошгар в книге или в жизни встречался со словом «счастье», он вспоминал именно это утро и то божественное чувство покоя, когда море улыбается чуть пенистыми волнами, в руках вкусный лаваш и рядом мама. Вернуться из утра покоя и открыть глаза мастера заставил писклявый голос садовника прокурора Сабига. В руках у него был маленький топорик.
– Сабиг-бей приказал, чтобы я сегодня срубил это паршивое дерево. Оно расцарапало правое крыло новой «Волги» начальника. Уста, отойди в сторону, я быстро управлюсь.
Гошгар выслушал садовника, медленно встал на ноги и заслонил собой Уродца, у которого задрожали листья.
– Мехман, уходи по-доброму. Дерево никому не мешает. И передай прокурору, что Гошгар, сын врача его покойного отца, теперь сам будет растить это инжирное дерево и ухаживать за ним.
Садовник ушел и больше не возвращался. Черная «Волга» каждое утро проезжала мимо подрастающего Уродца и будки Гошгара, который впервые за семьдесят три года жизни воспользовался именем отца. Когда-то снадобья Фарух-бея оправили отца нынешнего прокурора после инсульта. «Фарух-бей, уважение к тебе спасло жизнь того, кто не такой, как все. Да пошлет Всевышний тебе покой в другом мире».
С того дня Уродца три раза хотели вырубить другие соседи, но уста вставал на защиту. «Всем в жизни нужна вторая попытка. И деревьям тоже. Не трогайте, оно вам мешает?!»
Массы подавляют слабых или тех, кто выглядит слабым. И для кого-то смыслом жизни может стать защита беспомощного. Даже если это не человек, а дерево.
До сентября не так долго. В воздухе уже пахнет осенней печалью, которая, как и любое проявление времени, учит ценить то, что осталось во вчерашнем дне.
Дачники разъехались по городским квартирам, забрав с собою летние воспоминания. То бесценное, что навсегда остается в человеке, – воспоминания. Они с нами от рождения, с нами продолжают путь, они же и провожают.
Гошгар утеплял будку, готовился к зиме. Он так привязался к Уродцу, что решил не возвращаться в город, в маленькую однушку недалеко от ювелирной фабрики. У единственной дочери своя семья, заботы. Жена перебралась к ней.
«Все мужики как мужики – покупают женам бриллианты. А ты чинишь обувь и оберегаешь какое-то дерево. Не доводи до того, чтобы я пошла и своими руками его срубила!» Гошгар ушел.
После очередной стычки с женой он возвращался к Уродцу в полупустом автобусе, держа в руках соломенную сумку, в которой лежали книга с газелями Физули, немного одежды и детские фотографии.
Он заново просматривал их, сидя на заднем сиденье. Вот отец с матерью в Кисловодске – у них на руках маленький Гошгар. Вот бабушка Аида под любимой хурмой. Она говорила, что в этом мире на каждого человека приходится одно дерево. «Нужно его непременно найти и хотя бы один раз полить. Счастье начинается с благодарности».
А вот еще один небольшой мутный снимок, на нем отец обнимает маленького, худого, невзрачного Гошгара, у которого правая рука в гипсе – упал в школе. Пока ждали приезда врача, отец наложил на опухшую руку сына тугую повязку из телячьей кожи, пропитанной маслом черного тмина…
За последние три года Уродец окреп, возмужал и перестал дрожать под порывами северного ветра. Сосед Садиг сказал, что следующим летом Уродец даст первый полноценный урожай. «Гляди, уста, как он разросся. И не скажешь, что это то самое дерево, в которое однажды влетела машина Сабига. Кстати, ты в курсе произошедшего?»
Сын прокурора разбился в той самой «Волге», врезавшись в платан на краю проспекта. Был пьян. Могучее дерево раскололось и, протаранив лобовое стекло, убило водителя.
Гошгар-уста опустил голову, помолчал, затем взглянул на Уродца и в очередной раз понял: люди сами себя наказывают – Творец тут ни при чем. Своими же поступками и результатом этих поступков.
Первый урожай оказался обильным. Сочные, душистые плоды уста собрал в два ведра и отвез в детский дом. Долгожданный день абсолютного счастья, когда сердце радостно и благодарно билось. Дерево выросло, веток стало больше, и уже рядом, из того же корня начало тянуться к солнцу еще одно деревце. Теперь Уродец не один. Отныне некогда чахлое деревце стало Счастливчиком. Прежнее имя, Уродец, затерялось в спутанных каменных даланах[22] прибрежного поселка.
День выдался на редкость жарким. Гошгар-уста с трудом вернулся из детского дома. Он дошел до Счастливчика и с хриплой одышкой присел в его тени. С моря подул легкий освежающий ветерок. Гошгар расстегнул верхние пуговицы рубашки и, откинув голову, закрыл глаза. Он снова в детстве. Сентябрьское утро, мама сажает завтракать за стол, застеленный желтой скатертью. Горячий чай, свежий хлеб с маслом, смазанный золотистым сиропом инжирного варенья.
Мама садится напротив.
«Сынок, кушай как следует, не торопись – успеем! Не бойся школы, там узнаешь много нового и найдешь друзей. Всегда помогай тем, кто слабее тебя, потому что в этой помощи и есть настоящая сила человека».
Гошгар-уста улыбнулся маме, надкусил бутерброд с инжирным маслом и навсегда заснул под любимым деревом.
12C утра в Хиля гремела гроза, к ночи хлынул дождь. Быстрый, мощный. Затопил печи-тендиры на спуске к озеру Шор, согнул саженцы оливковых деревьев у забора Азимбалы, а на площади у лавки мясника Бахрама разлил маленький пруд. Семья белых гусей, сбившаяся с пути к дому, приютилась в стихийной луже, укутав головы влажными крылами.
