Тамара Крюкова - Единожды солгавший
…Мангрив играл в «Свалке» на разогреве. Первый выход в люди. Всей кодлой ходили его подпереть. Макс приревновал меня к Пепирычу. Он меня начинает доставать.
28 июня
…Приехали в лагерь. Познакомилась с Егором…
Тоня прервалась. Сердце гулко забилось. Только теперь она ощутила, что вступает на запретную территорию, но именно сейчас отступить не было сил. Она продолжила чтение.
…Макс отдыхает. Полный отпад. Похож на шведа. Маська тоже запала. У Колобка разбилась банка с вареньем. С нами поселили какую-то деревню…
– Эй, ты что делаешь? – услышала она сердитый голос Людки.
Увидев, что Тоня сидит возле распахнутой тумбочки с дневником на коленях, Людка взорвалась.
– Ах ты тварь! По тумбочкам шаришь? – воскликнула она и, подскочив, наотмашь ударила девчонку.
Тоня съёжилась.
– Гадина! Мы и не подозреваем, что она тут без нас шурует, – бушевала Людка.
– А у меня хотела пудреницу утащить, скотина! – мстительно вспомнила Мася.
– Бей её! – скомандовала Людка.
Заражённые вирусом злобы, девчонки набросились на Тоню. Та не сопротивлялась. Годы жизни с сумасшедшей матерью отучили её противиться побоям.
Она лежала в позе эмбриона, закрыв голову руками, и уже не понимала, то ли кричат девчонки, то ли у нее в висках отдается голос матери: «Ведьма! Тварь! Скотина!», – пробуждая дремлющую в глубинах души вину за все несовершённые грехи.
– Мой дневник читала? Интересно, да? Сейчас ты у меня его сожрёшь!
Людка вырвала из тетрадки несколько листов и приказала:
– А ну держите её.
Девчонки распяли Тоню на полу. Скомкав лист, Людка стала засовывать его Тоне в рот.
– Жри, скотина, чтобы ты его надолго запомнила.
Тоня стиснула челюсти, но Людка зажала ей нос. Тоня со всхлипом глотнула воздух, и тут же рот ей забил ком бумаги. Задыхаясь, девочка в отчаянии забилась в руках своих мучителей.
– Девки, атас! – крикнул кто-то со стороны.
Хватка ослабла. Отпустив жертву, Мася и Колобок поспешно вскочили. Привлечённые дракой, в дверях толпились девчонки из соседних комнат.
Избитая и обессиленная, Тоня одёрнула задравшуюся юбку и тяжело поднялась на ноги. В комнату протиснулся Палыч.
– Что тут происходит?
– Она воровка. Когда нас нет, по тумбочкам шарит, – сказала Людка, презрительно кивнув на Тоню.
– И это уже не первый раз, – поддакнула Мася.
– Мы её прямо на месте поймали, – добавила Колобок.
Палыч посмотрел на Тоню. Судя по ссадинам и набухающему на щеке кровоподтёку, бедняге здорово досталось, но с другой стороны, сама виновата.
О драке следовало доложить начальству, но затевать волокиту с разбирательством не хотелось. Палычу хуже горькой редьки надоели вечные ссоры и разборки между девицами. Когда он согласился поехать в лагерь воспитателем, он думал, что отдохнёт на море, а тут только успевай следить: то романы, то истерики. Работа со старшей группой оказалась тем ещё подарком. Он уже не мог дождаться окончания смены.
– Ну и что будем делать? – спросил Палыч у Тони, сделав вид, что не заметил следов побоев.
– Я не хотела. Я только посмотреть, – защищаясь, пролепетала девочка.
– Это ещё надо проверить. Слушайте, а у вас ничего не пропадало? Комнаты ведь не запираются, – Людка обратилась к девчонкам, столпившимся возле дверей.
– Я не воровка. Я ничего не брала, – сквозь набухающие слёзы твердила Тоня.
Палыч сурово посмотрел на неё.
– Ладно, на этот раз замнём, но учти, если у кого-нибудь что-нибудь пропадёт, тебе не поздоровится, – пригрозил он.
Он понимал, что, по идее, надо бы приструнить Людку с подружками, но связываться с ней – себе дороже.
К тому же, хоть она и нахальная, как обезьяна, но в случае необходимости всегда поможет навести порядок. Поколебавшись, он нашёл усреднённую меру. Погрозив девчонкам пальцем, он строго предупредил:
– Смотрите у меня.
Бросив совести эту кость, Палыч с облегчением удалился. Инцидент был исчерпан.
Зрелище окончилось. Зрители разошлись. Тоня лежала, уткнувшись в стену. Тело ломило от побоев, но она почти не замечала этой боли. Куда сильнее жгло тавро несправедливого обвинения, которое нельзя было ни смыть, ни стереть, ни заживить.
9Весть о том, что Ведьма – воровка, облетела лагерь. Людка позаботилась о том, чтобы это не осталось незамеченным. Когда Тоня пришла на завтрак и заняла очередь на раздачу, стоящие рядом демонстративно посторонились, как будто она была заразной. Она хотела объяснить, что не виновата, но все отводили глаза, как будто даже визуальный контакт с ней осквернял. От окружившего её холода слова вмёрзли в язык, так и не вылетев.
Продвигаясь вдоль стойки, Тоня, словно робот, бездумно ставила на него тарелки, не обращая внимания на их содержимое. В горле стоял комок, который делал даже мысль о еде невыносимой.
Поднос у неё в руках дрожал, и чай плескался через край. Лужица влажными щупальцами растекалась по яркому пластику. Тоня подошла к своему столу. Места рядом пустовали. Она обвела взглядом столовую, ища хоть какой-то поддержки и понимания, но напрасно. Прирождённый организатор, Людка оказалась талантливым режиссёром. Статисты безукоризненно играли свои роли.
Тонины синяки и кровоподтёки ни у кого не вызвали сострадания.
Все старательно делали вид, что драки не было, и откровенно сочувствовали Людке. Кто из желания ей угодить. Кто чтобы не идти против большинства. А те, кому самим частенько отводилась роль козла отпущения, – от радости, что на этот раз пинают кого-то другого.
Тоня задержала взгляд на пустом стуле, где обычно сидел Егор. Неужели он тоже считает её воровкой? Всеобщий бойкот был не так тягостен, как его осуждение. Сгорая от стыда за несовершённое преступление, Тоня села и уткнулась в тарелку.
В столовую зашёл Егор. Сердце у Тони забилось гулко и часто. Она едва сдержалась, чтобы не вскочить и не подбежать к нему. Ей нужно было объяснить, что всё это чудовищная ошибка. Но она знала, что он не одобрит подобного порыва, и осталась ждать. Каша стыла, а ложка лежала рядом в лужице чая.
Когда Егор встал из-за стола и пошёл ставить поднос с грязной посудой, Тоня схватила свой нетронутый завтрак и поспешила к заваленному посудой столу возле двери на кухню. Она намеревалась перехватить Егора, но не успела.
Егор не задержался, сделав вид, что не понял её манёвра. Он предпочёл избежать общения, потому что не знал, как себя с ней вести. Общаться с изгоем всегда противно, как с прокажённым, будто и сам можешь подхватить проказу. А он оказался в ещё более щекотливом положении. Ему не слишком верилось, что Тоня способна на банальное воровство при её почти болезненной боязни греха. Егор понимал, что она ждёт от него поддержки, но был не готов встать на её сторону.
На выходе из столовой Витёк толкнул Егора в бок.
– Слышь, Ведьма не за тобой рванула? Во наглая. Чего ты её не отошьёшь?
– Ладно, иди. Я тебя догоню, – сказал Егор.
Он знал, что от разговора всё равно не уйти. Тоня не успокоится, пока его не подстережёт, а хуже нет, чем прятаться и бегать зайцем. Лучше решить всё сразу. Отойдя от входа, он остановился под конусом кипариса и обернулся к ней. При виде кровоподтёка в пол-лица в нём шевельнулось сострадание. Людка с подружками явно перестарались, но с другой стороны, она сама нарвалась. Нет дыма без огня. Он старательно подавил в себе жалость и сухо произнёс:
– Мы же с тобой договорились.
Разговаривать с Тоней при всеобщем обозрении было неловко, но она не оставила ему выбора.
– Прости. Я хочу, чтобы ты знал: я не воровка, – с мольбой в голосе проговорила девочка.
– Хорошо, – кивнул он, почти не слушая.
Мысли были заняты одним: поскорее от неё отвязаться.
– Я ничего не крала, – повторила Тоня.
Егор боковым зрением увидел Людку, которая открыто наблюдала за их диалогом, и заторопился:
– Мне надо идти.
– Ты мне не веришь? Я ничего не брала. Это правда. Я не воровка.
Она заплакала. Это был запрещённый приём. Девчоночьи слёзы делали его мягким, но на этот раз он попытался не раскисать и проявить жёсткость.
– Выходит, ты права, а все лгут?
– Я только хотела почитать её дневник. Я его не крала.
– Почитать дневник? А тебе не приходило в голову, что это нехорошо?
– Почему? Если человек пишет, значит, он хочет, чтобы кто-то почитал.
– Люди пишут дневники для себя, – возразил Егор.
– Зачем писать для себя? Наоборот, это чтоб показать сокровенное, о чём человек думает. Вон дневники даже в книжках печатают.
Логика Тони была удивительной в своём примитивизме.
– А что если Людке не хотелось делиться с тобой сокровенным? – спросил он.
– Теперь я тоже так думаю. Но я хотела её полюбить. Ты же сказал, что я её не знаю.
– Теперь узнала?
– Чужая душа – потёмки, – обтекаемо сказала Тоня.
