Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна
Я понял, куда он клонит.
– То есть мне надо будет оживить его и заново сослать?
Ангел кивнул.
– Но за что мне наказывать собственного предка?
– Не думай об этом как об экзекуции, – сказал Ангел. – Для каждого Смотрителя это важный шаг в овладении Флюидом. Не сделав его, ты не сможешь провести Saint Rapport. Как и все, что завещал нам Павел Великий, это действие имеет глубокий смысл.
– Ладно, – вздохнул я. – В чем же он?
– В управлении Флюидом есть три ступени. Павел назвал их «мертвая», «живая» и «предельная». Мертвая – это искусство обращения с материей. То, чему учил Менелай. Теперь тебе предстоит создать живое существо, причем сразу человека. Это и сложно, и легко. Легко, потому что тебе не надо ничего выдумывать. Киж – как бы форма, которая пропустила через себя уже много отливок. Воскресив Кижа, ты постигнешь «живую» ступень.
– Хорошо, – сказал я. – А зачем ссылать его в Сибирь?
– Затем, – ответил Ангел, – что никакой Сибири у нас нет. Тебе придется сотворить ее заново, как сделал Павел.
– Что? Всю Сибирь?
– В известном смысле да. Тебе предстоит создать своего рода мешок восприятия, или пространство возмездия, куда низвергнется Киж. По сути, это сотворение нового мира. Оно требует высочайшего душевного напряжения и мобилизации всех эмоциональных сил. Такая ступень власти над Флюидом называется «предельной».
– А я смогу это сделать?
– Сможешь, – улыбнулся Ангел. – Павел Великий продумал эту часть обучения будущих Смотрителей до мелочей. Высшие ступени только кажутся невозможным делом. Ты взойдешь на них легко и незаметно для себя, поверь. Помогут обстоятельства… Иди к себе и занимайся в уединении. Сперва ты должен изучить Сибирь – чтобы, возродив Кижа, ты был готов ко всему дальнейшему. Тебе пришлют необходимые материалы.
В тот же день фельдъегерь доставил мне большой коричневый пакет. В нем были старинные виды Сибири – рисунки и гравюры, в основном конца восемнадцатого века, а также несколько ветхих географических брошюр. Похоже, Ангел не шутил.
Около часа я изучал изображения заснеженных трактов, окруженных огромными пустотами – пространственными и смысловыми. Изредка в пустоте появлялись похожие на города остроги, похожие на остроги города и даже какие-то полярные кремли, ужасавшие своей претензией на красоту.
Сосланные реки в ледяных кандалах. Самоеды в мехах. Мосты, прогибающиеся под тяжестью намерзшего льда. Лошадки под высокими дугами, похожими на нимбы древних страстотерпцев.
Лошадок было особенно жалко – их-то за что впрягли? В общем, стало ясно, почему в Сибирь ссылали… Запомнить эти угнетающие картины не представляло труда – но я подозревал, что их будет сложно забыть.
Особенно неприятное впечатление на меня произвела одна французская гравюра, несколько отличавшаяся по стилю от остальных: она изображала так называемую «по́рочную избу» – такие, как следовало из разъяснительного текста, ставились когда-то на каждой почтовой станции, чтобы ссыльные, бредущие к ледяной смерти, могли получить по дороге очередную порцию розог.
Перед избой стояло корыто водки, откуда палачи пили перед экзекуцией, и громоздилась груда костей, похожих на скелет кита (сосланного, подумал я, за неловкий взмах хвоста в петербургском зоологическом саду – и засеченного пьяными эвенками насмерть).
Срок, отведенный на мои мнемонические упражнения, был рассчитан на среднюю память: несколько дней дали на то, для чего мне требовалась всего пара минут. В результате я не просто ознакомился с видами Сибири – я в нее попал.
В моей душе выл ледяной ветер. Но дело было не в картинках – чтобы он поднялся, достаточно было вспомнить о Юке. Видеть ее я не мог, забыть – тоже.
А еще я размышлял о себе самом.
Я всегда считал себя настоящим мужчиной. Так оно, видимо, и было, но раньше я не до конца понимал, что это словосочетание означает. Теперь же меня накрыла ясность.
Мы, мужчины, тщательно культивируем суровый героизм своего облика, думал я, – хотя, если разобраться, бритые черепа и небритые челюсти, подбитые ватой плечи и воинские амулеты на раскрытой груди являются просто разновидностью накладных ресниц, ибо выполняют симметричную функцию. Но изнутри мужчина – удивительно капризное и неблагодарное существо, наделенное этими качествами в пропорциях, давно выметенных из остальной природы естественным отбором.
Когда рядом спутница, по-настоящему близкая к совершенству, мужчина снисходительно отмечает, что его личная жизнь кое-как обустроена, – и даже ставит себе в карму ежедневные плюсики за то, что в душевной снисходительности прощает подруге ее смешные недостатки. Расплата наступает, когда спутницу отбирает судьба – и мужчина начинает понемногу припоминать, что такое физиологическое одиночество.
Со мной происходило именно это. Ужас и парадокс ситуации заключались в том, что Юка была по-прежнему рядом (если это слово применительно к ней вообще имело смысл) и в ней не переменилось ничего. Но я не мог ее больше видеть – по причинам, которые, полагаю, ясны.
Теперь любая мысль о ней за несколько секунд приводила к пропасти, откуда веяло сибирским абсурдом. Например, я думал, не тревожит ли бедняжку то, что я пропал на такой долгий срок, – и тут же вспоминал: беспокоить это может только авторский коллектив Оленьего Парка.
Мне хотелось позвать ее и объясниться полностью, начистоту – но я сразу вспоминал, с кем буду говорить на самом деле. В результате я начинал придумывать, что сказал бы за нее сам, если б создавал ее вместе с другими драматистами… Словом, любая мысль о ней обрывалась болью.
И вместе с тем я не перестал любить ее ни на миг. Юка, несомненно, существовала – она была отчетливо оформленной личностью. Ангел Воды говорил правду – то, что она появлялась в результате коллективного усилия некой группы специально обученных людей, не делало ее хуже.
Наоборот, это делало ее лучше. Она совершала меньше ошибок, потому что у нее (или у ее создателей, какая разница) хватало времени подумать. Если бы я только послушал Ангела и сохранил свое спасительное неведение, я до сих пор был бы счастлив.
Но было уже поздно.
Оставалось одно – исполнять свой долг. Это означало пропитываться духом Сибири, на знакомство с чем мне отвели так много времени. В результате я погрузился в холод, мрак и стужу куда глубже, чем это предполагали присланные мне географические материалы.
Когда фельдъегерь доставил мне второй коричневый пакет, я испытал большое облегчение оттого, что мое ледяное безделье наконец прекратилось.
В пакете была папка со старыми карандашными рисунками, две цветные гравюры и маленькая склянка с притертой пробкой. На рисунках был изображен некто очень похожий на Павла Великого. Я знал уже, что это Киж.
Рисунки принадлежали самому Павлу – тот, как оказалось, был отличным рисовальщиком. Они изображали разные мимические гримасы Кижа. Возможно, фиксируя их, Павел сознательно пытался запечатлеть свое творение непохожим на себя – чтобы доказать, что создал не двойника, а лишь зеркальную обезьяну. Это отчасти удалось – рисунки были безжалостными и смешными.
Гравюры не добавляли к образу Кижа ничего радикально нового. У него было лицо Павла. Но зато я во всех подробностях рассмотрел его офицерскую форму – это был мундир полковника. Странно, я думал, что Киж умер генералом.
В склянке оказались старые духи со сладким навязчивым запахом. Я понял, что ими когда-то душился Киж, – и тут же споткнулся о слово «душился», вспомнив про шарф и табакерку. Именно эта мысль вызвала окончательную кристаллизацию: теперь, закрыв глаза, я без труда мог его увидеть. Он был похож на Павла. Но не был Павлом.
В следующую нашу встречу Ангел выглядел лучше.
– Можешь приступать, – сказал он. – Сотвори Кижа. А затем сошли его в Сибирь.
– Звучит просто, – усмехнулся я.
– Но это действительно просто, Алекс. Сложность лишь в том, что само движение воли, создающей живое существо, очень особое. Нужно как бы искривить Флюид определенным образом. Это с непривычки может показаться извращением или даже святотатством.
– Что значит «искривить»? – спросил я.
– Надо заставить Флюид изогнуться так, чтобы он одновременно образовал зеркало и находящийся перед ним объект. Восприняв свое отражение в себе самом, Флюид решит, что этот объект – он. Что будет, разумеется, чистой правдой – но и на редкость хитрым обманом. Как только капкан защелкнется, мы получим новое смертное существо.
– А как превратить Флюид в зеркало?
– Ничего не надо делать. Флюид зеркален изначально.
– Когда я получу дальнейшие инструкции?
– То, что я сейчас сказал, и есть инструкции, – ответил Ангел. – Их вполне достаточно. Я даже наговорил лишнего – все необходимые сведения были в дневнике Павла. Этому нельзя научить. Можно лишь научиться. Ты все поймешь сам, когда примешься за дело.
