Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
– Как самочувствие? – негромко спросил он Элю.
– Все хорошо, простите меня, – так же негромко ответила девушка. – У меня… личные обстоятельства. Если надо, я пройду досмотр.
Пилот цепким взглядом оглядел Элю. Та была в легкой одежде – шорты и майка без рукавов.
– Скажешь, какие обстоятельства?
Эля помедлила. Лучше бы ее досматривали.
– Я вообще-то обязан сейчас по инструкции всех эвакуировать, понимаешь? И МЧС должен осмотреть самолет.
– Меня можно обыскать.
– А если ты дистанционно взорвешь что-нибудь на борту? – Пилот вроде шутил, но смотрел на нее серьезно и пытливо.
Черт, вот попала, а… Эля вздохнула. Что теперь делать?
– Понимаете, мне только что друг написал, который… вот… – Она быстро открыла в телефоне переписку.
Летчик небрежно просмотрел то, что она показывала, и опять стал смотреть в глаза. Похоже, как смотрит иногда отец, когда ревнует, только еще глубже.
Эля спокойно выдержала его взгляд. Летчик перевел взгляд на ее крестик.
– Давно в церкви последний раз была?
– Я редко хожу. Была на годовщину смерти бабушки. – Что-то подсказывало Эле, что отвечать надо, не задумываясь, так, как есть на самом деле, ничего не искать в его словах.
– Бабушка давно умерла?
– Два года назад.
– Любила ее?
– Да, – кивнула Эля. – Без нее стало одиноко.
– Родители есть?
– Есть. Мама и папа.
– Оба – родные?
– Да.
– Вместе живут?
– Да. У нас хорошая семья.
– Ладно. – Летчик похлопал ее по застывшей от волнения руке и встал. – Поехали. Девочки, по местам, пожалуйста.
Люди вокруг уже начали обеспокоенно переговариваться. Пилот дошел до своей рубки, объявил по громкой связи:
– Приносим извинение за короткую заминку. Экипаж и судно к полету готовы.
Стюардесса принесла Эле плед и предложила:
– Хотите пересесть поближе? Есть свободные места.
Эля помотала головой. Она-то думала, что командир корабля сейчас ее выпустит… Она быстро достала телефон и хотела написать Мите, что не придет. Нет связи… Как, почему? Только что ведь была… Она попыталась написать sms. Нет, связи нету.
– Алла Тарасовна, у вас связь есть?
– Убирайте все электронные устройства, выключайте телефоны. – Стюардессы пошли по рядам.
Эля смотрела на экран телефона, на котором не было значка телефонного оператора. Ну не может такого быть! Она заметалась, стала включать-выключать телефон. Нет, ни в какую.
– Элечка, у меня тоже связи нет…
Эля кивнула. Да, значит, так нужно. Это все не зря. Почему-то так нужно. Она сможет написать Мите только через восемь часов, а то и больше. За это время Митя перегорит, будет сердиться, расстраиваться, принимать окончательные решения – расстаться с ней, не обращать на нее внимание, больше никогда причем… Как быть? Ну нельзя же так поплыть по течению? Кто это решил, кто это подстроил? Как же быть? Глупость какая… Ну что она может поделать? Спрашивать у каждого пассажира по очереди, у кого есть связь, когда всех просили приготовиться к полету? И так пассажиры уже начали нервничать, и так косо на нее смотрят…
Эля снова включила-выключила телефон. Нет, связи нет.
– Пожалуйста, дайте мне написать эсэмэс… – Эля рванулась было к пассажиру впереди, увидела, что у него еще включен телефон.
Парень обернулся на нее с неприязнью, покрутил пальцем у виска:
– Посиди уже спокойно… Всех перебаламутила, психопатка…
– Мне нужно… Черт… Простите меня… – Эля отвернулась к окну.
– Дома надо сидеть с такими нервами!
– Элюшка, давай, миленький, не плакать… – Алла Тарасовна сунулась к ней с платком.
– Я не плачу, у меня аллергия.
– На что? – заботливо спросила Алла Тарасовна, которая когда-то недолго была у Эли няней, водила ее маленькую в бассейн и на танцы.
– На жизнь.
Эля воткнула наушники в уши, включила французскую музыку, стала слушать песни Лары Фабиан – певицы с удивительным голосом, высоким, светлым, чистым, мощным. Все ее песни – про Элю, про то, как у нее могло бы быть, но не было. Уже понятно, что в какой-то момент после приезда всё пошло не так. Отчего, почему так изменился Митя – непонятно. Почему решил прекратить с ней все отношения? Почему стал так груб? Почему вдруг написал сегодня? Написал бы на час раньше, пока они не сели в самолет… История не знает сослагательного наклонения. Все вышло, как вышло.
«I don’t know where to find you… I don’t know how to reach you…» «Не знаю, где найти тебя, не знаю, как добраться до тебя…» – пела французская певица по-английски, Эля обычно подпевала ей, просто так, потому что песня красивая. Теперь она понимает, почему всегда так щемило сердце, как будто она наперед все знала, что случится с ней.
Шекспировская Джульетта не хотела жить без своего друга и не стала жить. А Эля летит на Тенерифе с Аллой Тарасовной. Все жалко, мелко и глупо. Болит душа, болит сердце, взрывается мозг. Нужно только одно – быть с ним, видеть его, слышать его голос, любоваться его улыбкой, целовать его, ощущать его руки… Эля помотала головой. Зря она согласилась с родителями. Ведь как чувствовала – подождала бы еще всего лишь день! Билеты можно было сдать. Гостиницу отменить – один клик в Интернете. Теперь поздно. Мите всего этого не объяснить, он и слушать не будет, замкнется, обидится.
– Вот и хорошо, вот и умница. Сейчас прилетим, там море, рай земной… Будешь купаться, отдыхать…
Алла Тарасовна погладила ее по руке, Эля отвернулась. Дура она, сама виновата. Надо было пойти работать, как она и хотела. Утром бы работала курьером, вечером – каталась с Митей на роликах. И была бы самым счастливым человеком на Земле. Можно, конечно, прилететь на Канары, побыть там два дня, а не три недели, да и улететь…
От неожиданной отличной мысли Эля даже порозовела. Да! Да, конечно. Если Митя поначалу и рассердится, она ему все объяснит. Не захочет слушать, напишет еще и еще раз…
Эля откинулась на кресле. Все, выход найден. Родители будут ругаться, сначала денег не дадут на билет, то, что у нее есть на карточке, наверно, не хватит на двоих… Алла Тарасовна может остаться. Главное, чтобы Митя дождался. Не предпринял никаких неожиданных шагов. Каких? Эля не знала, но какая-то неприятная мысль поселилась у нее в голове, скреблась, беспокоила. Ничего определенного, так, предчувствие.
Эля выключила музыку и постаралась заснуть. Он сказал, что любит ее. Любовь так просто за два дня не проходит, и за неделю – тоже.
* * *– Ну что, сына? Как?
Митя спрятал телефон. Он не последовал совету отца. Точнее, он последовал, не писал Эле, она тоже перестала писать. Он не выдержал и позвал ее гулять. Потому что уже не мог не видеть ее. Закрывал глаза – вставало ее лицо, она снилась, она чудилась ему везде. Сколько раз, катаясь на роликах, он видел как будто бы Элю, догонял девушку – нет, конечно, не она… Ни с кем знакомиться он не хотел, думать ни о чем другом не думалось.
Отец прав и… в чем-то не прав. Он знает о жизни все. И чего-то не знает. Или забыл.
Утром не хочется вставать. Нет сил бегать по тихому двору, пока не проснутся соседи. Не хочется весело мчаться на роликах. Раздражает, все раздражает – взгляды, улыбки, июльское ясное небо. Он здоров, абсолютно здоров. И как будто болен. Вот нарушил слово, данное бате и себе самому, написал ей и – выздоровел. Еще до того, как она ответила: «Пошли!» А уж когда ответила… Сразу как-то появился смысл во всем. Позавчерашняя пшенка пролетела, как пирожок с грибами, Митя сам себе понравился в зеркале с вымытыми, блестящими волосами, ловко села новая яркая футболка… Даже получилось трудное место в сонатине, над которым он бьется уже не первый день.
Сейчас, главное, уйти, чтобы отец ничего не заподозрил. Митя увидит Элю, побудет с ней, а потом… наверно, снова будет следовать советам отца. Заодно посмотрит, прав ли отец, изменится ли как-то отношение Эли к нему после того, как он две недели не хотел с ней общаться. Может, она подойдет и сразу скажет ему о любви? Ведь он так и не добился от нее признания. Хотя это не главное. Сразу согласилась пойти, не раздумывая, – это уже ответ. Ему так не хватало все это время ее взгляда, улыбки… Он соскучился. Он только сейчас это понял окончательно. Когда вдруг задрожало все внутри. Соскучился! Дурак, он дурак, зачем он столько времени потерял, валял ваньку, не отвечал ей…
Митя посмотрел на часы. Стрелка ползла, ползла, издевательски медленно, никак не могла доползти до без пятнадцати, когда он решил выходить… Еще круг, еще… Все! Митя выдохнул, неловко перекрестился в комнате и быстренько прошел к дверям.
– Пойду, бать, пройдусь. Прокачусь на роликах…
– А побрился зачем? – Отец догнал его и привалился к входной двери, не давая Мите пройти. – И выпендрился-то как… Лохмы прибей, а то не голова – шар. Говорю – постригись!
– Хорошо, – покорно кивнул Митя. Сейчас главное – не вступать в спор.
– Один идешь? – Отец подозрительно всматривался в него.
