Наталия Терентьева - Похожая на человека и удивительная
Ну и ладно. Главное, чтобы в их доме установился привычный миропорядок. Даже если для этого потребуется выкрасить часть мебели в красный или серо-буро-малиновый цвет.
Я представила себе грустного Петра Евгеньевича – это его нормальное состояние, он не бывает другим, ему так комфортно и удобно, в своей тягучей, щекотящей собственную душу грусти. Вот теперь еще новый повод для светлой печали – будет вспоминать котят и свою позднюю любовь, будет класть маме голову на плечо и плакать от невозможности счастья, от невозможности прощения, от сознания своей рабской покорности и полной зависимости от всех жизненных циклов моей мамы. Мог бы жить по-другому – не вернулся бы.
– Я поздравляю тебя, мама, с победой! – сказала я. – Не каждая женщина может похвастаться такой победой в своей жизни.
– Да, – почему-то не очень уверенно сказала мама. – Я победила.
– Ты… ты не плачешь, мам?
– Нет, – ответила мне мама. – Прости, – я услышала, как она высморкалась. – Да, я плачу. От счастья.
Я не стала уточнять, от чего именно плачет мама, и вообще развивать эту тему. Одно то, что она звонила мне, означало, что не всё так хорошо в ее королевстве.
– Мне приехать, мам?
– Не стоит, – твердо ответила мама. – Мы тут пока сами разберемся. Потом придешь в гости. Я испеку пирог с рыбой в воскресенье. Приходи.
– Я не люблю пироги с рыбой, мам. А в воскресенье у меня эфир. И еще я теперь буду работать на телевидении.
– О господи! – искренне ужаснулась мама. – Теперь, значит, и по телевизору позорить меня будешь. Ну что делать! У кого какая судьба.
– Вот именно, – засмеялась я. – Мам, у меня звонок на мобильном.
– Да ради бога! – ответила мама. – Когда у тебя было время на свою мать?
Я нажала отбой на городском телефоне и ответила «да» на одном из мобильных. Мне уже второй раз подряд звонил мальчик Женя Апухтин, и разбираться со своей мамой, кто из нас кого больше за жизнь обидел, я сейчас не могла.
– Да, Женя. Что случилось?
Женя молчал.
Конечно, разве можно так начинать разговор с ребенком? Это же не товарищ мой с канала новостей или с радио, привыкший общаться без «Привет» и «Пока».
– Доброе утро, Женечка. Я рада тебя слышать. Как у тебя дела?
– Хорошо, – ответил мне Женя и снова замолчал.
– Ты… – Я посмотрела на календарь, чтобы удостовериться, что сегодня не суббота. Не воскресенье – точно. В воскресенье будет пирог с рыбой и эфир с Геной Лапиком. – Ты не в школе? Ты заболел?
– Я сейчас гуляю, – ответил мне Женя. – Можете приехать ко мне?
– Конечно могу.
Связь прервалась, и я быстро перезвонила мальчику.
– Я приеду. Но почему ты гуляешь?
Женя помолчал и потом ответил:
– Только я не знаю, где я. Я сел в метро, проехал, потом вышел… Хотел сходить в «Макдоналдс», но не нашел. Там его не было. Потом я поехал на автобусе…
– Понятно. А что сейчас ты видишь?
– Киоск и дом красный…
С большим трудом мне удалось понять, на какой улице стоит сейчас Женя. Выяснять, как и почему он оказался в метро, вместо того чтобы сидеть за партой в школе, смысла никакого не было. Главное, чтобы он не потерялся до того, как я смогу добраться на другой конец города, где находится 9-я Парковая улица.
– Женя, а родители тебя не ищут? Не надо позвонить им на всякий случай?
– Тетя Лена сказала, что они еще спят. Лучше попозже позвонить, – спокойно ответил мне Женя. – Я уже звонил, и у меня почти все деньги кончились на телефоне. Я думал, что не получится вам позвонить.
– Я поняла. Сядь на какую-нибудь лавочку и жди меня, хорошо? Можешь учебник по литературе почитать, например.
– Хорошо, – ответил Женя. – А учебник не промокнет?
Я быстро посмотрела в окно.
– У тебя там дождь?
– Да. Но у меня ноги почти совсем не промокли…
Я уже стояла у лифта и смотрела, как он быстро едет с двадцать второго этажа на мой двенадцатый. Огромная Москва, расползшаяся ввысь и вширь. На Октябрьском Поле – солнце, последнее, осеннее, яркое и негреющее, а в Измайлове накрапывает дождь, и у мальчика Жени Апухтина почти совсем не промокли ноги…
– Женя! Что мне с тобой делать!
– Можете бойкот мне объявить, – серьезно ответил Женя. – Я папу тоже довел. Он мне еще тогда бойкот объявил, когда я не хотел нормально себя вести…
– Слушай, я уже в лифте, сейчас связь прервется. Иди… Не знаю куда. Там есть магазин какой-нибудь? Супермаркет большой? Нет, подумают еще, что ты воришка. Ладно, на остановку автобусную сядь, под крышу.
– Хорошо, – сказал Женя. – Но здесь только трамваи.
– Найди, пожалуйста, какой-нибудь навес. Чтобы люди вокруг были. И телефон не потеряй.
– Хорошо, – послушно ответил Женя.
– И жди меня! Я скоро буду!
Как можно быстро в будний день, когда все едут на работу и на учебу, добраться на противоположный край Москвы? На метро точно быстрее. Вот не выпендривалась бы, побежала бы со своим нежданным даром собой торговать, была бы, может быть, штатным экстрасенсом в правительстве, летала бы на собственном вертолете над Белокаменной…
Я была практически уверена, что через час двадцать, когда я, обалдевшая от духоты и какофонии метро, выйду на востоке Москвы, Женя уже будет далеко от 9-й Парковой. Но мальчик, как послушный и образцовый ребенок, обняв свой школьный рюкзак, сидел под навесом у метро рядом с бабушками, расположившимися прямо на земле и торгующими последней в этом году петрушкой с огорода.
– Привет! – сказала я Жене.
– Привет, – ответил мальчик, видимо заждавшийся меня.
Бабуся, раскладывавшая на коробке из-под южноамериканских мандаринов свой чеснок и петрушку, завидев меня, неодобрительно покачала головой:
– Ну вот что за матеря теперь такие, а? Что он сидит, тебя ждет? Дел много? Всех денег никак не заработаешь?
Женя вопросительно посмотрел на меня – как я отреагирую?
Я обняла мальчика:
– Я рада тебя видеть. Пойдем. Ты голодный?
– Да уж ясно дело, что не сытый! – ответила за него бабуся. – Ну, вы смотрите на них, а! Кепки наденут набекрень и побежали…
Мы с Женей переглянулись. Я посмотрела на бабулю, на приближающегося с другой стороны стража порядка, выразительно махавшего старушкам, сидящим у метро со своим немудреным товаром – кто с зеленью, кто с отростками комнатных цветов в самодельных горшочках из-под пластиковых бутылок, кто с пышными, но грустными осенними букетами. Я достала кошелек.
– Сколько богатство ваше стоит, бабуля?
– Петрушка по двадцать, чеснок – двадцать пять! – гордо ответила та. – И не торгуюсь, и так доллар подорожал!
– И правильно. А цветочки почем? – Я кивнула на два скромных букета темно-голубых растрепанных цветов, похожих на одичавшие хризантемы.
– По восемьдесят букет. Но тебе отдам за пятьдесят.
– Считай, – я кивнула Жене, – сколько за все будет?
Мальчик на удивление быстро и правильно посчитал:
– Триста сорок рублей.
– Молодец. Бабуль, мы все возьмем, заготовим на зиму себе чеснок с петрушкой, да, Женя? – Я протянула ей пятьсот рублей. – И букеты себе подарим сами, раз нам никто цветов не дарит.
Бабуся недоверчиво рассматривала мою купюру, а потом спохватилась:
– Сдачу, а сдачу-то возьми!
– В следующий раз, ладно? А то мы и так никуда не успеваем!
– На математику, да? – испуганно спросил Женя. – Можно не пойдем?
– Да какая уж там математика! – отмахнулась я. – Давай пойдем где-нибудь позавтракаем и заодно пообедаем. А то я ничего не ела и не пила сегодня. А ты?
Женя уклончиво помотал головой, из чего я заключила, что если он что-то и ел, то говорить ему об этом совсем не хочется. Кому интересно говорить о том, что он когда-то съел?
– Я без машины, благодаря тебе…
Я быстро посмотрела на мальчика, мгновенно сжавшегося от моих слов. Слова надо выбирать, разговаривая с ребенком. Быть искренним, внимательным и очень разборчивым в словах.
– То есть… Давай-ка на метро до центра доедем. А там разберемся, куда нам идти, да? У меня пара часиков есть. Не хочешь мне рассказать, почему ты из школы удрал?
Я покрепче взяла Женю за руку, и мы направились в метро.
Странно. Это чувство ни с чем невозможно сравнить. Я понимаю теперь озабоченный и полный собственной значимости вид мамаш, когда они тащат своих чад в поликлинику, или школу, или еще куда-то. И понимаю, почему меня всегда подсознательно раздражает их превосходство. Что особенного в вашей роли? Хочется сказать мне. Мне, которой некого и некуда тащить.
– Я не удрал, – ответил Женя. И замолчал.
– Хорошо, ладно. Проходи… проходи… А разве детям не бесплатно в метро?
– Какие дети? – удивилась контролер в метро. – Он у вас разве не школьник?
– Он у нас школьник, – улыбнулась я.
Да, ясно, буду быстро учиться быть… Кем? Нет, я не хочу и не могу отвечать себе на этот невозможный вопрос. Просто буду быстро всему учиться.
Мы сели в полупустой вагон. И я внимательно посмотрела на Женю. Не похоже, чтобы он недавно мыл уши с мылом и вообще умывался.
