Павел Козлофф - Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Будь то на улице, в метро, или в толпе, то девушка не лезла б за ответом. Но здесь, в музейных залах Третьяковки, иная аура определяла всё. И Катя, с удивленьем, молчала.
– Вы знаете, я сразу же подумал, что надо что-нибудь придумать, а потом. И, может быть, совсем вас огорошил. Но не хотел плести какой-то вздор, когда я сам совсем обескуражен.
Ей было ясно – человек нормальный. И не обложка на журнале, а живой. А об обложке на журнале потому, что все в нем отдавало совершенством. «Он, прям, как Чехов. И душа, и мысли», – напомнил о себе багаж ЕГЭ. Случайный спутник оказался очень молод. Быть может, старше Кати лет на пять. Безукоризненно одет: льняной костюм, и супермодная ковбойская рубашка. Пострижен – каждый волос к волоску. Невольно бросила:
– Чем я могу помочь?
– Мне бы хотелось находиться с вами рядом.
– То, что вы рядом, не мешает мне.
Вдруг в памяти возник и зазвучал дуэт слепой принцессы Иоланты с тем рыцарем, (как будто – Водемон.) «Ты говоришь так непонятно» – пела дева. Рыцарь пропел: «Творец! Она слепа!».
И тут же, чтоб не выглядеть слепой, Катя озвучила строку из интернета.
– Малевич верил, что искусство выше, чем достижения науки и труда. Искусство вечно, никогда не устареет.
– Простите, может так и говорил, я лозунги не очень уважаю. Звучит, как будто Ленин о кино. В его полотнах – там мировоззренье.
Тут было время или кончить разговор, или пустить его в другое русло. И господин прочувствовал мгновение.
– Меня зовут Антон Уланов, я дизайнер.
– Екатерина, будущий студент.
– Вам это имя исключительно подходит.
Звучало непонятно, но как факт. Какая разница, когда приятно слушать. «Супрематизм» Малевича своею простотой лелеял неразгаданную тайну. И разве ждал ответа Даниил, когда воскликнул: «Эй, Казимир! Где стол твой?».
Возникло чувство, будто бешеный поток несет Екатерину к водопаду. Вдали гудел обрыв блестящих струй, нимб радуги стоял у горизонта. А этот спутник, Катя поняла, смотрелся как Антонио Бандерас. И будто предлагал свой самолет, чтоб улететь туда, где много счастья.
Антон на улице спросил, что будет дальше. Готовый выслушать любые пожеланья. И было видно, что задача по плечу.
– Мне, видимо, уже пора домой.
– Вы разрешите, я вас провожу. Ведь я сегодня подошел к вам не случайно.
«Лэнд Ровер» и снаружи был хорош, ну а внутри казался совершенством. Прохлада кожи царственного кресла и чудо шелестящего скольжения дарили Кате ощущение покоя, как будто было так, и есть, и дальше будет. И вовсе не казалось Кате странным, что искренне рассказывал Антон.
– Встречал я этот день, нагаданный цыганкой. Нет, это не была гадалка с улицы. Цыганкой была странная попутчица, когда летели рейсом «Рим-Москва». С тех пор уже прошло четыре года, а я всё помню, все её слова. И, как она наказывала – ждал. Мы шли через грозу и турбулентность, когда все небо ямами изрыто. То камнем вниз, а то ракетой вверх. Она сидела рядом, замерла. Склонила голову, прижала подбородок. Не знаю, что её тогда подвигло, чтоб руку положить поверх моей. И дальше, в протяжении грозы, так за руку со мной и просидела. Что означать могло её пожатье? Наверно, для неё не просто так. А я весь страх перед стихией потерял. Как не со мною это происходит. И вдруг она сказала: «Вот и всё. Сейчас, уже совсем, через минуту». Разжала руку и откинулась на кресле. Вдруг стало удивительно спокойно. А лёту оставалось полчаса.
– То, что цыганка, было очевидно. Так представляют театральный персонаж. Как только прозвучало: «Подлетаем», она сказала важные слова:
– Я по ладони, что была в моей руке, хочу сказать, что будет в твоей жизни.
И вот что мне она тогда сказала:
– Я только тебе главное открою. Жениться ты особо не спеши. Все девушки вокруг – не для тебя. В двадцать пять лет, и точно – в день рожденья, ты встретишь настоящую любовь. И будет девушка твоя, как ты в квадрате. Конечно же, ты можешь мне не верить. Но мой тебе совет – не забывай.
– Сегодня день рожденья моего. Пойдет отсчёт двадцать шестого года.
Антон все рассказал единым духом. Поездка тоже двигалась к концу. «Лэнд Ровер» оказался возле дома, в салоне был особый чудный мир.
И девушка надумала тогда на откровение ответить откровеньем.
– Я вам стихотворение прочту, которое мне в жизни помогает.
Проникновенно, с безупречностью звучанья, певучим голосом, со вздохом начала:
Пе – чернильница слов твоих.
Трр – желание твое.
Агалтон – тощая память твоя.
Ей, Казимир! Где твой стол?
Якобы нет его, и желание твое – Трр.
Ей, Казимир! Где подруга твоя?
И той нет, и чернильница памяти твоей – Пе.
Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
Десять раз протекла река пред тобой,
Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.
«Вот штука-то», – говоришь ты, и память твоя – Агалтон.
Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.
Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего,
Исчезает память твоя и желание твое – Трр.
В дальнейшем не промолвили ни слова, всё закрутилось, как в немом кино. Антон как бы застыл в оцепенении, вдруг видит – Катя думает идти. Он выскочил с водительского места, чтобы открыть пред девушкою дверь. Как только Катя протянула руку, Антон склонился и её поцеловал. Екатерину выхватил стоп-кадр, как не готовую к такому повороту. Потом она стремительно исчезла. Антон Уланов долго там стоял.
А Веру дома ждал большой сюрприз. День кончился, и сумерки сгущались. Дочь в сумраке стояла у окна.
Как здорово, что возвратилась мама! Катюша к ней неспешно обернулась, и подошла, её за плечи обняла. И Вера услыхала тихий шепот:
– Похоже, мама, я определилась. Наверное, я замуж выхожу.
И вовремя, что поддержала мать. Такие новости нельзя без подготовки.
Вот штука-то, какая, Агалтон!
И сладок нам лишь узнаванья миг…
Это внезапное знакомство продолжило фатальные событья в жизни Катерины. После визита Аллы у Кати появилось чувство, что ей не надо ничего планировать, а надо только быть открытой и готовой, и всё придет само собой. Пожалуй, кто-то и решит, что это легкомысленный и детский взгляд на жизнь. Но, разве, разумом бесценна юность?
Антон Уланов сделал предложение, и девушка ответила согласием. Но мама Вера, когда Катя познакомила с Антоном и стала говорить о скорой свадьбе, сказала, что не может их сейчас благословить – ей перед этим надо посоветоваться.
– Мне надо с тётей Ингеборгой из Литвы поговорить, ты её знаешь. И непременно позвоню в Израиль Алле – пускай она узнает у отца.
Про тетю из Литвы Катюша знала, та присылала поздравленья и подарки к дням рожденья; приехать повидаться не могла – она была ученая, директор института. Воспитывала Катиного папу: её сестра скончалась родами, отдав всю жизнь отцу Екатерины. Катюша эти россказни слыхала с малых лет.
Советоваться с Аллой – ради Бога. Ведь Катя сблизилась с заморскою певицей, и ни на миг не сомневалась, что та порадуется Катиному счастью.
* * *Давайте уберем завесу с тайны, так бережно хранимой Катериной – она сумела догадаться, кто её отец. Ей не с кем было это обсуждать, да, честно говоря, и не хотелось. Выслушивать рассказы про Литовскую родню? И, что никто не знает, где её папаша? Она сумела разобраться, не ребенок. Зачем поставили ей в паспорте неправильное отчество? Что только не напишут в документах.
Догадка посетила Катю в тот момент, когда восторженная Вера стала вспоминать про конкурс вокалистов, кажется, в честь Глинки, что проходил в Москве в конце восьмидесятых, лихих годов минувшего столетья. Вера проигрывала на домашнем фортепьяно оперные арии, которые, ещё совсем девчушкой, играла конкурсантам, когда те распевались. И не могла не поделиться с дочкой:
– Как же папа твой пропел в последнем туре! Он, представляешь, стал лауреатом.
Девчонке лишь пошел одиннадцатый год. Она была самостоятельной, и снарядилась в Гнесинку, чтобы, как будто, встретить маму – она узнала, когда кончатся занятья. Приехала пораньше и зашла в библиотеку. Её подобрали несколько подшивок по вокальным конкурсам, прошедшим в городе Москве в течение тех лет. Там были фотографии лауреатов, с рецензиями, кто, когда, и как пропел. Она внимательно искала, кто вскоре переехал из России, и позже приезжал на родину не часто, или же вовсе никогда. Тогда-то и разобралась, вернее, подсказало сердце, кто её отец.
Отсюда, может быть, и фатализм, и твердая уверенность, что «мы ещё споем».
Вот, Агалтон, какие уж тут штуки!
* * *Но это отступление прервало ход событий.
Антон Уланов был представлен маме Вере, как жених.
– Тогда я, можно, расскажу вам о себе, – Антон сообразил, что это нужно.
И получился небольшой рассказ, как бы вступление к семейной, новой жизни, в которую Антон звал Катерину. Он – коренной потомственный москвич. Брат матери – известный архитектор, семейный бизнес был его идеей, и, так случилось – начал процветать. Отец Антона называется «Заказчик», он контролирует строительный процесс. В Москве, Санкт-Петербурге, за границей построены различные объекты, и всюду, безусловно, хороши. А сам Антон – дизайнер интерьеров. Работал в Барселоне и Париже, сейчас откроет студию в Москве.
