Александр Проханов - Крым
– А как вы нашли Аркаим? Это было похоже на чудо?
– Это и было чудо. Его искали столетиями и не могли отыскать. Сюда проникала тайная экспедиция «Аненербе», но ничего не нашла. Здесь ходили археологи НКВД, но ничего не нашли. Сюда приезжали маститые археологи мира, предчувствуя в этих степях спрятанную родину ариев, но ничего не нашли. Аркаим открылся мне. Бог весть, за какие заслуги.
– Как это было?
Профессор смотрел на женщину, словно хотел убедиться, что в ней совершается преображение. Она испуганно ждала его слов, боясь, что их не дождется, и он уйдет, оставив ее в вечерней степи, не завершив свой сказ.
– Как это было? – умоляюще повторила она.
– Я исходил пешком эти холмы, ощупал их все руками, в надежде найти хоть малый признак той «страны городов», о которой свидетельствовали древние поэмы. Все тщетно. Пора было покидать эту степь. В Москве в это время шла перестройка, гудели толпы, трещали основы государства. Уходил в небытие Советский Союз, красная империя. Я ждал машину, чтобы уехать навсегда из этих мест. И в последнюю ночь перед отъездом мне снится сон. Является мне отрок, светлый лицом, с золотой перевязью на лбу, какую носили огнепоклонники. И говорит: «Полети! Полети!» Я просыпаюсь и понимаю, что он зовет меня пролететь над холмами. Но где самолет? Выхожу из палатки и вижу маленький двукрылый самолет сельскохозяйственной авиации. Трещит мотором, подкатывает прямо к палатке. Летчик из кабины машет мне: дескать, садись! Мы воспарили над степью, и сверху я вижу эту «страну городов». Вижу множество кругов и квадратов, очертанья поселений и храмов, линии дорог и каналов. Летчик повернулся ко мне, и я вижу, у него из-под шлема золотится перевязь. Земля вдруг стала прозрачной как стекло, и я с высоты увидел убранство жилищ, гончарные мастерские с сосудами, плавильни со слитками меди, колесницы на легких деревянных колесах, погребения, где в позе эмбрионов лежат усопшие и перед их глазами мерцают кристаллы горного хрусталя. Я сделал фотографии. Мы облетели степь. Самолет высадил меня у палатки и скрылся, и я больше никогда не видел пилота. С огромными трудами я организовал экспедицию и открыл этот волшебный город по имени Аркаим. К этому времени исчез Советский Союз. Но Аркаим показал себя людям, чтобы положить начало новой евразийской империи, на смену ушедшей.
Профессор Жданович умолк, и его лицо под панамой было величественным и спокойным, как у того, кто исполняет великий завет, волю Творца.
– Это чудо! Вам было явлено чудо! – Журналистка смотрела на профессора с обожанием, как порой прихожанки пламенно взирают на любимого пастыря. – Быть может, летчик с золотой повязкой был ангел небесный?
– В Аркаиме все становятся ангелами.
– Я слушала вас. Вначале не верила. Мне наговорили о вас много дурного. Теперь я знаю, что это были плохие люди, а вы святой! – Она протянула к нему руки, словно хотела обнять. Но не решилась и молитвенно сложила их на груди. – Позвольте мне остаться с вами. Поручите мне любую работу. Я могу копать землю, варить еду, ухаживать за вами. Я хочу вместе с вами быть в Аркаиме!
Профессор кивнул, и было неясно, оставляет ли он эту женщину подле себя или в который раз убеждается в чудодейственной силе Аркаима, превращающего воду в вино.
– Ступайте за мной, – сказал он.
Они приблизились к шатру. Охранник, по знаку профессора, поднял полог. И Лемехов увидел, как в свете красноватого солнца в сухой земле возникло погребение. Хрупкий скелет с мучнистыми ребрами лежал в позе эмбриона, приблизив костяные колени к подбородку желтоватого черепа. Череп улыбался. Перед его пустыми глазницами драгоценно сверкал кристалл горного хрусталя, улавливая луч залетевшего солнца.
– Это арий, от которого повелось новое человечество, – сказал профессор. – Он заслуживает высоких почестей.
Лемехов смотрел на хрупкий скелет, который был отпечатком исчезнувшей жизни. Был ли он землекоп, или сказитель, или жрец, или мастер боевых колесниц, или пастух, или воин? Кристалл у глазниц соединял мир мертвых и мир живых. Профессор шагнул в шатер. Его живые глаза соединялись с бездной пустых глазниц, и ему открывались прозрения. Звучал умерший язык. Слышались струнные звуки. Скрипели спицы окованных медью колес. Аркаим являл свои сокровенные тайны. Профессор бережно вычерпывал эти тайны из мертвых глазниц, переносил в живой мир.
– Завтра утром, на восходе, я поднимусь на гору и буду читать Ригведу, – произнес профессор. – Если хотите, то приходите на гору.
Они вышли из шатра. Полог опустился. Профессор, оператор и журналистка уселись в машину, и та унесла их в вечернюю степь, розовую от волнистых теней.
Глава 36
Бригада землекопов, в которой работал Лемехов, намаялась на раскаленном раскопе и теперь наслаждалась прохладой. Отдыхала в вечерней степи, любуясь малиновой негасимой зарей. Лемехов гладил ладонью теплую землю, нюхал горьковатый листик полыни. Слушал разговоры товарищей, чьи глаза следили за тонкой струйкой зари, медленно плывшей над холмами.
– Самая короткая ночь. Солнышко проводили и снова будем встречать, – произнес язычник Аристарх, обращая к заре красивое, с русой бородкой лицо, исполненное благоговения. – Спать не придется. Пойдем на гору встречать Ярило. У каждого к нему свое слово. Расскажите, кто какое слово скажет Красному Солнцу?
– Я попрошу у солнышка, чтобы оно послало мне сына, – произнесла Женя, обнимая загорелой рукой шею мужа Андрея. – Если родится сын, назову его – Солнцедар. Правда, Андрюша?
– Родишь непременно. Аркаим подарит нам сына.
– Я знаю, если не рожу, ты меня бросишь. Зачем я тебе, бесплодная. Ты вон как на деток заглядываешься. Найдешь себе другую, которая дочек и сынов народит.
– Как я могу тебя бросить? Я же люблю тебя!
– Нас у матери двое. А у бабушки трое. А у прабабушки девять детей. Теперь русских совсем не осталось. Не хотят рожать. А я хочу, но не могу. И к врачам ходила, и в церковь, и к старушке. Мне старушка сказала: «Ты порченая. На тебе сглаз. Я этот сглаз снять не сумею». Я ведь знаю, кто меня сглазил. Соседка твоя, Верка. К ней и уйдешь. Ты ведь бросишь меня, Андрюша?
– Да я же люблю тебя!
Она крепче обняла мужа, и было видно, как по щекам ее бегут слезы.
Лемехов зачарованно смотрел на зарю. Все эти дни он чувствовал, как взрастают в нем побеги новой жизни. Он не мог объяснить, в чем была их новизна. Каждая секунда говорила о бесконечности дарованной ему жизни. О бессмертии, о волшебном кристалле, в который можно устремиться вместе с лучом и оказаться среди любимых и близких, чья любовь к нему не подвержена тлению. Его прежнее бытие, которое сгорело в пожаре и превратилось в ничто, теперь возвращалось. Но не причиняло страдания. Оно казалось преображенным. В этом прошлом отсутствовали боль, негодование, грех. Его словно окропили живой водой, и оно оживало. Живая вода невидимой росой опускалась из небес Аркаима. Из того колодца, что орошал их, глядящих на зарю.
– Я пойду просить у Ярила, чтобы воскресли русские боги, а с ними воскрес русский народ, – произнес язычник Аристарх, накручивая на палец русое колечко бороды. – Православие со своим смирением и вечным стоном лишило русский народ его первозданной воли. Русичи черпали силу из дубрав, омутов, лугов, полевых цветов, великих рек, птиц небесных. Православие убило русских богов, и мы стали слезливыми, вялыми и пугливыми. «Красно Солнышко, – скажу я, – собери своих сыновей Велеса, Сварога, Хора. Поставь их во главе русского народа, и не будет нам равных в битвах и трудах, и воскреснет Россия».
– Ты заблуждаешься, Аристарх, – возразил ему Алексей, круглолицый и миловидный скиталец. – Православие сделало Русь Святой Русью. Православие сделало русский народ божьим народом. Открыло нам, русским, райские заповеди. Великую мечту о земном рае. Сделало русских непобедимыми и бессмертными. Проповедниками справедливости и любви.
– Ваша любовь насаждалась каленым железом. Волхвы восстали против чужой веры, а ваши проповедники рубили им головы, сажали на колы, спускали на плотах по Шексне и Волге. С тех пор волхвы прячутся от вас по чащобам и горным пещерам. Подальше от вашей любви.
– Христос смотрит из каждого камня, каждой былинки. Он в цветке, в плеснувшей рыбе, в стихотворении Пушкина. «Да здравствует Солнце, да скроется тьма»! Я пойду на гору славить Солнце-Христа и читать «Отче наш»!
Лемехову захотелось повторить стих Пушкина о Солнце. Он двигал языком, заставляя его повторить чудесное слово. Но когда собрался издать звук, слово окаменело, остановилось в губах, и он тихо простонал.
Лемехов чувствовал, каким легким стало его тело, будто утратило плоть. Еще немного, и он взлетит и унесется в это небесное окно, откуда льются волшебные лучи. Станет летать среди звезд и планет, пока не опустится в чудесный сад, где гуляют мама и папа, где бабушка держит в руках алый мак. Его путь сложится не только из земных дорог, но и небесных. Он сам со своим преображенным прошлым, со своим таинственным будущим, с ожиданием чуда, – он сам и есть путь. Тот, который проложил в его душе Творец.
