Владимир Романовский - Средневековый детектив
Годрик тем временем посматривал по сторонам. Взошла луна. Гладь Волхова была девственно пустынна. Не резали ее кили драккаров, не лупили по ней плоским дном ладьи и кнеррир, не падали в нее крюки с надетыми на них червяками, не вспахивали ее неводом, не бултыхались и не плескались в ней купальщики, не возводили дамбы и не вбивали сваи строители. Радость свободы свойственна только теплокровным, а то рыбы и прочие речные существа непременно обрадовались бы временному затишью.
Какая-то ночная птица из непонятного семейства залетела почти к середине реки и стремительно ринулась вниз, нацеливаясь на плывущую против течения рыбу, но, не долетая до поверхности, решила птица, что рыба ей просто померещилась, и снова взлетела, укоризненно что-то выкрикивая.
Прибыли в то место, где два дня назад причалил Хелье, а Годрик запомнил очертания берега. Где-то там начиналась тропа, ведущая к дому болярина Викулы.
– Что, уже? – вдохновленный разговором с Белянкой, пожалел Дир.
Годрик не ответил, но продолжал грести к берегу. Дир вздохнул. Разведя руки в стороны, он положил их на плечи женщин.
– Полюбил я вас, – сказал он и потянулся поцеловать Белянку, которая в негодовании отстранилась. Тогда Дир наклонился к служанке, и та тоже отстранилась, но не сразу, а нехотя, следуя примеру хозяйки. – Никто меня не любит, – сообщил Дир уныло.
Он не возражал, когда Белянка сняла его руку со своего плеча. А с плеча служанки он убрал руку сам, не разобравшись. Она не хотела, чтобы он убирал руку.
Лодка ткнулась носом в берег. Дир еще раз вздохнул, перелез через борт, подумал – а не опрокинуть ли лодку, пусть поплещутся? – вытащил судно на берег, потряс босой ногой, избавляясь от налипшей прибрежной пакости, и покосился на луну, полузакрытую тучей. Тучи меж тем сгущались – почти все звезды исчезли, и только Юпитер, самый яркий, завис неподалеку от зенита.
– Годрик, – сказал Дир. – Веди женщин домой, да и заночуй там у них, а завтра вернешься в Новгород пешком. Мне нужно побыть одному.
– Новые капризы! – возмутился Годрик. – Пешком? Это знаешь сколько аржей?
– Годрик, не спорь со мной, – сказал грустно Дир. – А то ведь шею тебе сверну, пискнуть не успеешь. Эх, тоска какая. Густая такая, тягостная.
Годрику пришлось помогать женщинам выбраться из лодки – Дир смотрел на небо и погружен был в себя. Честно говоря, ему совершенно не хотелось быть одному. Но он представил себе, как они заходят в дом Белянки, как зажигаются свечи, как рядом с ним сидят две женщины и потчуют его пегалинами и свиром, или даже вином, поскольку дом богатый, а он сидит и знает, что ни та, ни другая не будут ему принадлежать сегодня ночью. И ему захотелось заглянуть в хорлов терем, поскольку пора уже. А ждать Годрика, пока тот отведет женщин да вернется, ему не хотелось. Хелье назначил встречу в доме Явана – вот и пойду к Явану сперва, решил Дир, а потом в хорлов терем. А Годрик пусть ночует с женщинами. И ведь наверняка проходимец этот переспит со служанкой, наверняка. Если уже не переспал, подумал вдруг Дир. Ну и леший с ним.
– Дир, – сказала Белянка. – Ты бы пошел все-таки с нами. Там, дома у меня…
– Не бойся, – успокоил ее Годрик. – Если Кир назад заявился, я с ним и без придержателя кошелька моего смогу поговорить по душам.
Еще и Кир какой-то, подумал Дир. Ладно. Он вытолкал лодку в воду, забрался в нее, взялся за весла и в несколько взмахов догреб до середины реки. Жалко нет паруса. Поднял бы парус, лег бы на дно, смотрел бы на небо. Впрочем, звезд нет. И ветер не туда дует. А когда ветер дует не туда, под парусом ходить трудно. Годрик знает как. Годрик вообще очень много разного знает.
Несмотря на старания Дира, обратное путешествие заняло больше времени – против течения, против ветра. Брызги в спину. Только бы дождь не пошел, подумал Дир, а то совсем противно станет.
Занятый своими мыслями, он чуть не проскочил мимо Новгорода, несмотря на то, что зарево пожара было отчетливо видно с реки.
Что это там еще, в этом городе дурацком, произошло, подумал Дир. Как очумелые они здесь все. Где это так горит? А какое мне дело, собственно, где это горит. Пусть горит. Пусть хоть весь город сгорит. Поручение я выполнил. Пора мне обратно в Киев, в детинец, где все люди как люди, хоть и ковши. Астеры хуже ковшей. Подлый народ. И бабы здесь подлые. Гостемил не собирается ли обратно в Киев? И хорошо бы Хелье с собою прихватить. Вот Хелье – человек. Душевный, понимающий. Разговаривает с тобой, как с равным, а не свысока. Все понимает, во всем разбирается. И, кстати говоря, не зря он не пошел ко мне под начало тогда, когда я ему предложил. Хелье – мудр! Это наверняка бы испортило нам отношения. Так мы друзья – водой не разлить, а был бы я его начальник, какая уж дружба. Я бы отдавал ему приказы, и он бы меня возненавидел. Такая доля у начальников – их все ненавидят. Ну, все – это пусть, от меня не убудет. А вот не хотелось бы, чтобы и Хелье тоже меня … э … ненавидел. Молодец Хелье – позаботился о нашей с ним дружбе.
Дир не стал даже прятать лодку – выволок на берег, забрал походный мешок, обулся, поправил сверд, и пошел себе. Слева – стена детинца. Прямо по ходу – церква. Идти надо между, дом Явана, по тому, как Хелье объяснил, находится к северо-востоку от торга. Ставни все заперты, двери чуть не заколочены – перетрусил народ. Никого на улицах. Даже тати попрятались. Даже хорлы уличные. Трусливый город. И ничего не видно – отсветы от пожара контрастируют с чернотой вокруг. Эдак и заблудиться недолго.
Какой-то человек с факелом бежал ему навстречу, и так бы и пробежал мимо, если бы Дир его не остановил.
– Что это там горит, парень? – спросил он.
– Не знаю, – ответил парень. – Пусти, за мною гонятся.
– Чего ж ты им факелом светишь? Чтобы легче тебя поймать было? Дурак. Дай сюда факел.
– Не дам.
– Дай сюда, я сказал.
Дир отобрал у беглеца факел. С факелом идти стало легче, факел был добротный, хорошо освещал дорогу. Какой-то рыжий кот метнулся в сторону, замер у стены, скользнул за угол и высунул морду, разглядывая Дира. Дир присел на корточки.
– Кис-кис, – сказал он басом. – Иди сюда, котяра негодная. Такой же ты неприкаянный, как я. Тоже небось тебе бабу хочется, а всех баб разобрали, да? Иди, не обижу. Хочешь, вместе в Киев поедем? Киев хороший город, лучше этого намного. Чего тебе просто так по улицам болтаться, а, кот? А в Киеве у меня хоромы – знаешь, какие? Я ведь, заметь, военачальник. У меня одна горница величиной вот с эту улицу. И кормят очень вкусно, и тебя будут кормить. А ежели Годрик вздумает тебя пнуть, они, бритты, такие, котов не жалуют, то я его так пну, что он забудет, где у него арсель, а где локоть. Пойдем, а? Ну, не хочешь – не надо. Покормил бы я тебя, но с собою ничего нет. Пойдем к Явану – у него всегда какая-то еда в наличии.
***
Уже на подходе к пристани, где Марию ждал драккар с командой из дюжины варангов, их попытались ограбить. Грабителей было всего двое, и их поведение рассмешило Гостемила.
– Гони кошель, болярин, – сказал один из грабителей. – Гони, а то зарежем ведь.
– Ай, – сказал Гостемил. – Боюсь, боюсь. Правда зарежете?
– Не отдашь быстро кошель – обязательно зарежем, – пообещали ему, подходя вплотную, но не спереди и сзади, а с боков. Мария остановилась, и ее собирались ухватить, не то за волосы, не то за свиту.
– Женщину не троньте, уроды, – строго сказал Гостемил. – Деньги все у меня. Взялись грабить – грабьте, а женщину трогать не надо, а то кости переломаю.
Удивившись таким речам, грабители посомневались немного, но послушались и еще плотнее подступили к Гостемилу. Один держал факел, второй показывал нож, специально поворачивая лезвие таким образом, чтобы отсвет от факела был на нем отчетливо виден.
– Кошель давай, – сказали ему.
– Вот, даю, даю, – суетясь сказал Гостемил плаксивым голосом. – Даю, родные, ай, не погубите, ай, хорошие.
Он стал рыться в суме, потом вдруг наклонился и запустил руку в сапог, потом снова полез в суму.
– Неужто потерял? – удивился он. – Быть такого не может. Нет, в этом обязательно надо разобраться. А ну, добрый человек, посвети мне тут, а то не видно ничего, хорла. И рука болит.
Он поставил суму на землю и наклонился над нею. Тот, что с факелом, стал ему светить.
– Вот он, кошель, вот он! – обрадовался Гостемил. – А деньжищ-то в нем знаете сколько? Это ужас просто, сколько в нем деньжищ.
Рука потянулась за кошелем. Гостемил схватил эту тянущуюся руку и сжал в своей ладони. Несмотря на то, что нож грабитель держал в другой руке, он его все-таки выронил. И завизжал от дикой боли.
– Ай, чего же ты так кричишь, кормилец? – снова удивился Гостемил. – Ты не кричи, народ проснется. Время-то позднее, людям спать полагается в такое время, а ты кричишь.
Тот, что с факелом, попытался поднять нож, но Гостемил не дал. Да еще и факел отобрал.
