Татьяна Трубникова - Знаки перемен (сборник)
Герман был разведен, как и она. Детей от первого брака у него не было.
Однажды они заехали на его такси в лес. Летние звуки смешивались со звуками их прерывистого дыхания и поцелуев… Там он предложил ей выйти за него замуж.
…Жили в доме ее родителей. Герман быстро нашел с ними общий язык. Ли родила второго мальчика. Глаза у него были огромные, чуть раскосые. Он поздно начал ходить и говорить. Иногда будто не понимал, что к нему обращаются. Только смотрел своими великолепными глазами… Мать Ли его не любила, как первого, Сашеньку, которому уже шел восьмой год. Мальчишка был смышленый и бедовый. Весь покрытый шрамами и шрамиками: этот – с дерева упал, этот – ободом колеса велосипеда полоснул, этот – бомбочку делали во дворе…
У Германа была однокомнатная квартира. Когда их общий сын немного подрос, он предложил Ли переехать к нему.
Ли подошла к Сашеньке и спросила, с кем он хочет быть: уйти с ними или остаться с бабушкой и дедушкой?
Сашенька долго смотрел на нее, потом – на бабушку. Глаза его наполнились слезами. Он сказал то, чего ждала от него мать:
– Я хочу остаться с бабушкой.
Ли с новой семьей уехала.
Вскоре умер отец Ли. Просто однажды утром не проснулся. Ли удивительно легко перенесла это горе, ставшее страшным ударом для их с Людмилой матери…
…Лишь когда Саше было лет четырнадцать, он вдруг подумал: «Почему у меня одного фамилия Прохоров? У бабушки – Конорская, у матери, Германа и малыша – Сивцевы? У тети Люды – Козловская? Почему?»
Сколько раз ему хотелось, чтобы пришла мама. Он ее так ждал! Так ждал! Особенно тихими зимними вечерами. Он стоял у окна, прилепив нос к подтаявшему стеклу, и ждал, ждал… Он хотел первым увидеть ее. Было что-то особенное в этих нудных вечерах. Такие вечера бывают только в домах пожилых людей. Все идет своим чередом – ужин, программа «Время», и – спать. Аж сводит всего от скуки. Ни гомона, ни смеха, ни припозднившихся гостей… Ни ругани, в конце концов. Тишина, как в могиле. Посуда не бьется, все вещи всегда стоят на своих местах… Саша представлял, мечтал, хотел знать, что же сейчас происходит в доме матери.
А Ли стала скучать. Денег было вдоволь. Муж – таксист. Но работа официантки надоела ей, как горькая редька. Откладывать и копить она никогда не умела. Ли давно поняла, что второй сын ее несколько дебиловат. Но мальчишка был незлой, всегда готовый помочь. Огромные раскосые глаза были все так же распахнуты миру. Ей говорили, что она зачала его пьяной. Это неправда. Когда она много пила? Разве только последние несколько месяцев. И то – от скуки. Изменял ей Герман? Может быть. Она его за ноги не держала. Да надоел он ей! Вот и все. Сколько лет прошло? Десять! Она смотрела на его поредевшие почти до лысины волосы, поблекшие голубые глаза, подернутые дымкой утреннего похмелья, и не понимала, что за страсть ею когда-то владела. Одна радость осталась – выпить. Ли стала делать это почти каждый день. Благо уж что-что, а выпивка в ресторане всегда под рукой. Лишь приложившись первый раз за день, она ощущала, что живет, дышит и ей хорошо. Алкоголь по-прежнему не оказывал никакого влияния на нее, кроме успокаивающего и расслабляющего. Он делал ее проще, честнее и чище. В людях она видела только хорошее, могла терпеть надоевшего мужа и рутину ежедневной беготни. Ли чувствовала – это почти святость. Она могла сказать людям то, что никогда не смогла бы сказать трезвой. Сказать по-доброму. Обласкать даже чужого клиента. Покормить ресторанными объедками собаку. Ей стало безразлично, модно ее платье или нет. Она видела, что на ее плывущую походку по-прежнему оборачиваются на улице, не взирая на то, что испачкалась одежда. Ну и что? Упала. После такой работы, как у нее, кто хочешь свалится.
Однажды она вернулась в двенадцать, как обычно. Герман ждал ее. Он тоже вернулся поздно. Последний рейс гонял в Шереметьево. Срубил много бабок. Жевал в кухне приготовленные собственноручно макароны по-флотски и ждал жену. Вышел к ней навстречу.
Вдруг Ли услышала над самым ухом выкрик:
– Что это?!!! Это – ЧТО?!!!
Ли не успела опомниться, как Герман схватил ее за руку и поволок к зеркалу. Она чуть не упала.
Ли посмотрела на себя.
– Ну и что? – выдавила, с трудом ворочая языком.
Смотрела в свое мутное отражение. Коснулась пальцами зеркала. Запылилось, наверное.
– Это не в зеркале! – кипя яростью, прошипел Герман.
Вокруг губ Ли была размазана помада. Явственный след чужих губ.
…Герман ее выгнал. Самое смешное – она не помнила, с кем была. Кто размазал поцелуем ее помаду? Но этот вопрос интересовал ее все же во вторую очередь. Герман сказал:
– Сын останется со мной. Убирайся.
Ли пожала плечами и ушла. Ночевала во дворе на скамейке. К матери идти не решилась. Утром пришла в ресторан раньше всех. Впервые в жизни. ОН уже ждал ее. Маленький, личико сморщенное, как сморчок. И улыбался… Ли чуть не вытошнило. Она сразу все поняла. Вот она, ее судьба. Когда она спросила, как его зовут, он ответил:
– Лешенька…
Так его мама всегда звала, с которой он и жил до сих пор. Лет ему было уже сорок. Потом он признался Ли, что она стала его первой женщиной.
Сразу же, едва Ли раскрыла рот, чтобы отшить его, он стал безумно шептать:
– Я люблю тебя, люблю, люблю… Не прогоняй меня…
Ли осталась с ним. Мать Лешеньки вскоре умерла. Скоропостижно. Как ждала, что придет, наконец, женщина, которая сменит ее… Дождалась… Лешенька стал часто выпивать с Ли.
Второй сын Ли остался у Германа. Он не разрешал бывшей жене приходить. Она подлавливала сына-подростка на улице, когда он возвращался из школы, и повисала на нем, заливаясь пьяными слезами…
В официантки она уже не годилась. Не кондиция. Руководство родного ресторана «Звезда» предложило ей место посудомойки.
Ли согласилась.
Лешенька каждый день говорил Ли, что любит ее. Она из жалости отвечала: «Я тоже тебя люблю». Но почему-то никак не могла почувствовать себя счастливой. Герман сейчас, когда она не видела его каждый день, казался ей прекраснее и любимее, чем когда-либо раньше. Она уже не вспоминала о наметившейся лысине и огрубевшей коже щек, покрытых недельной щетиной. Она вспоминала его походку – вразвалочку, от избытка еще бившейся в нем силы, его серьезный взгляд, который, казалось, проникал в самую душу…
Однажды ей стало совсем уж невмоготу. «Гера, Герочка», – шептала, словно он мог услышать ее.
Ли приехала в гости к сестре. Лифт долго трясся, доставляя ее на пятнадцатый этаж. Сестра часто говорила ей, что сначала не могла мыть дома окна. Аж холод и слабость в ногах до сих пор. Приготовив на скорую руку поесть, Людмила пошла кликнуть сестру, что чай уже на столе. Но Ли нигде не было. «Как в детстве, – по-доброму мелькнуло в голове у Людмилы. – Спрячется где-нибудь…»
Вдруг она ахнула. Молния прошла по спине.
Ли стояла в полный рост на карнизе не застекленного балкона, держась за стену, и, наклонясь, смотрела на колышущиеся далеко внизу сосны… Ветер раздувал подол ее платья. Ли легко балансировала. Одну руку она подняла. Она будто бы летела.
Тихо, тихо кралась Людмила.
А Ли в этот страшный миг парения над пропастью впервые с момента расставания с Германом чувствовала себя ровно. Именно ровно. Она вся искривилась от разлуки с ним. Изогнулась. А сейчас стояла прямо. Наравне с судьбой. Она была наравне со своей болью. Вот если бы всегда так стоять. День и ночь. А если шагнуть… Это будет высшая справедливость. Она, наконец, воплотится. Воплотится в себя истинную…
Не из желания сделать больно Герману. Вовсе нет. Эти детские мечты о мести через свою смерть давно оставили ее. В этот миг она желала счастья ему. Просто ей было хорошо так стоять над пропастью. Боль ушла. Спина распрямилась. Ли была впервые счастлива после разлуки с Германом. Но она понимала, стоит ей уйти с этой тонкой полоски поручня на твердый пол балкона, и боль вернется. Она победит. И Ли уже не будет с ней на равных. Если шагнуть…
Кралась Людмила на отяжелевших ногах. Только бы не спугнуть! Только бы половицы не скрипнули! Схватила сестру за ноги. Ли больно упала на пол, повалив сестру.
Наревелись потом вместе!
А тут еще новая напасть. Руки Ли, никогда не знавшие даже тяжелой домашней работы, ее нежные пальцы стали очень страдать от горячей воды, которой она мыла посуду в ресторане. Они все покрывались экземой и струпьями, больно шелушились. Откуда такое горе? Никакая мазь не помогала. Врачи говорили одно: бросайте такую работу. И отводили глаза от ее испитого лица.
Если быть честной самой с собой, Ли на самом деле вовсе не скучала о своем сыне от Германа. Она заливалась слезами, обнимала его, совала деньги – только с одной целью: это станет известно Герману. Ее сын – единственная ниточка, связующая ее с Германом. А вдруг он, наконец, увидев ее горячую любовь к сыну, сменит гнев на милость? Ли часто мечтала о нем, закрывала глаза, терпя поцелуи Лешеньки, представляя, что это – Герман…
