Александр Лапин - Вихри перемен
Народ столпился у стола. Идет мозговой штурм. Придумывается название для сообщения о создании государственного комитета по чрезвычайному положению. Все собравшиеся разновозрастные, разнохарактерные журналисты хохмят и посмеиваются.
Дубравин, который еще ничего толком не знает, потихоньку спрашивает стоящего рядом редактора отдела пропаганды вспыльчивого, как порох, Виктора Пеплова:
– Что случилось? Я в деревне был у тещи. Не в курсе?
– Да, блин, какие-то суки объявили в Москве чрезвычайное положение в связи с болезнью Горбачёва!
– То-то я смотрю на перекрестке у издательства авария с армейскими произошла. Не мог понять, чего они тут делают? В центре города.
Судя по всему, народ не воспринял это самое ГКЧП всерьез.
– Давай назовем ее «Переворот по просьбам трудящихся!», – выдает на гора очередной заголовок самый главный мастер по этой части Равиль Мухутдинов.
– Точно!
– Прямо в яблочко попал! – сыпятся с разных сторон одобрительные возгласы.
Дубравин тоже включается в процесс «топтания». Начинает интриговать, предлагая ведущей номер Дарье Нуферовой статью собкора из Киргизии о развенчании культа личности местного писателя Чингиза Айтматова, который недавно потряс всех своими манкуртами-аборигенами, потерявшими память.
Теперь это тоже его работа. Опекать собкоров, разбросанных по всей необъятной стране.
Дело в том, что, будучи спецкором, он никак не мог всерьез, по-настоящему взяться за переезд своего семейства в Россию. Не было времени. И они до сих пор оставались в Казахстане. Жена работала в биологической лаборатории. Сын ходил в детский сад. Жили они все в той же корпунтовской квартире, которую он когда-то отвоевал у комсюков. Но, понятное дело, так не могло продолжаться вечно. Надо было их перевозить.
Раньше, до перестройки, молодым журналистам, приглашенным на работу в столицу, жилье давали сразу, как номенклатуре комсомола. Теперь этот порядок разрушился. И последний дом, построенный ЦК ВЛКСМ, был уже распределен.
Дубравину, как говорится, обломилось. Теперь он сам занимается обменом квартиры. Дело это муторное. Желающих уехать из Москвы мало. А цены они ломят крутые. Процесс требует времени и сил. Вот и вынужден он перейти с творческой должности на административную.
Но, как говорится, не было бы счастья, так несчастье помогло. У него появилось время не только для того, чтобы заниматься обменом, но и подняться на новую ступень в творческой работе. На другой уровень публицистики. От фактов перейти к обобщениям.
Появилась возможность осмыслить происходящее. И делать такие материалы, к которым он в суете и погоне за строчками раньше не мог и подступиться. Это были не эскизы и зарисовки, а полотнища, исследования, вспахивающие целые пласты жизни позднесоветского общества. Одни названия чего стоят: «Бедность», «Коррупция», «Жестокость», «Революция на экспорт». Он брал тему и неторопливо, шаг за шагом анализировал ее в историческом, этническом, политическом направлениях.
Это уже была журналистика не безымянная, а именная. Когда он принес свой очередной опус «Что будет, если не договоримся» в секретариат, ответственный секретарь Володя Купер взял последнюю страницу и молча к его подписи «А. Дубравин» поставил полное имя Александр.
Так разрешалось подписываться только мэтрам.
Сила молодежки была и в том, что газета постоянно обновлялась. На этаже сосуществовали люди с самыми разными интересами и взглядами на жизнь. Что-то происходило в обществе, возникала новая потребность и на страницах молодежки появлялись новые имена, рубрики, подходы.
В перестройку всю страну всколыхнули «прямые линии», придуманные молодым редактором газеты.
Вот и сегодня произошел новый поворот. Надо реагировать. Ведущий номера Дарья Нуферова, очкастая интеллигентная дама, возвращается на «топтушку» от главного и сообщает:
– Всё! В связи с ГКЧП номер делаем заново!
Гул разочарования проходит по всей дежурной бригаде:
– У-у-у!
Но Дарья не дает расслабиться. Сразу решительно берет быка за рога:
– Что могут предложить отделы?
Народ пару минут «чешет репу». Первой подает голос маленькая, тихая Света Куклина из отдела науки:
– Мы через Чазова попытаемся выяснить, как здоровье Михал Сергеича!
– Отдел политики, – вступает в диалог Рафик Хусейнов, – соберет все возможные данные на руководителей ГКЧП. Их биографии. Где работали. Политические взгляды…
– Наши репортеры уже выехали во все самые важные точки Москвы, надо посмотреть, что происходит в городе. Где стоит военная техника. Куда идут войска, – рапортует Вадим Хролов.
И остановившийся было редакционный механизм быстро разворачивается в новом направлении и начинает набирать обороты.
Народ с «топтушки» бросается врассыпную. Этаж зашевелился, забегал, зазвонил.
Пошла писать губерния!
Так проходит полчасика. Откуда-то со стороны улицы начинает нарастать гул. Сначала занятой народ не обращает на него никакого внимания. Но гул приближается и переходит в рев. Все устремляются к окнам. Да так и застывают у них.
По улице, где стоит серое здание издательства, медленно, покачивая стволами вверх-вниз, катится колонна боевой техники. Зеленые бронированные коробки, беспощадно чадя выхлопными газами, скребут по асфальту, оставляя на нем вдавленные металлом гусениц белые полоски.
В этом есть нечто сюрреалистическое, невероятное, выходящее за рамки трезвого понимания.
– А вот и картина маслом, – пытается пошутить Равиль Мухутдинов. Но осекается, останавливается на этой фразе, увидев враз посеревшие, испуганные лица, на которых читается одна и та же мысль: «Что сейчас будет? Может, через минуту на этаж взлетят автоматчики. Начнут хватать всех, сгонять в Голубой зал. А там…»
По этажу мимо дверей кабинетов мчится быстроногий репортер Лёха Косулин со словами:
– Телевизор! Телевизор! Включайте!
Все бросаются в кабинеты к телевизорам. Бежит по экранам рябь. Потом появляется заставка.
Дубравин со своими сотрудниками затихает у себя в отделе корсети. Ждет. Вот, наконец, молодой симпатяга ведущий объявляет о пресс-конференции. Еще несколько минут ожидания. И в президиум выходит, выползает этот самый таинственный коллективный орган – ГКЧП.
Люди как люди! Только страшные своей неизвестностью и затеянным делом. Государственным переворотом.
Лучше бы они не выходили. Лица серые. Сами испуганные от содеянного. Руки трясутся.
И что это за пресс-конференция?! Что за голоса?! Что за рожи!
Монотонно бубнят свои заявления. И растворяются в небытии. По ту сторону экрана.
А они остаются тут, у телевизора. И в недоумении пялятся на неожиданно начавшийся балет. «Лебединое озеро».
Призадумались голубчики. Все подавлены увиденным.
– Ты видел, как у них глаза бегают? – наконец спрашивает Дубравина бывший бакинский собкор Лёха Дунелин.
– А руки, руки Янаева? – отвечает Дубравин вопросом на вопрос. – Какие-то они жалкие, эти гкчеписты, напуганные. Ненастоящие. Может, это все ненадолго? Лебединая оперетта какая-то, прости господи!..
Но их робкая надежда угасает, когда на этаж поднимается из цеха ответственный секретарь. И всех огорошивает негромким таким заявлением:
– Ребята! Верстальщики сидят, курят. Нашу газету не набирают.
Со всех сторон слышны возмущенные голоса:
– Как не набирают?
– Почему?
– Не имеют права. Охренели, что ли?
– А они говорят, что наша молодежка вообще не выйдет, – подкидывает в топку возмущения дровишки ответсек. – Есть распоряжение комитета по чрезвычайному положению – приостановить выпуск.
– Да, ну, брось ты! – вспылил Витька Пеплов. – Газета наша всегда выходила регулярно. Не останавливалась. Тут какая-то ошибка!
* * *Голубой зал забит до отказа. Народ занял все стулья. Сидит на ковриках, в проходах. Кто не смог попасть внутрь, стоит у входа, томится дальше по коридору. У всех журналистов, технических работников, референтов, секретарей и разного прочего трудового народа в глазах один и тот же вопрос: «Что будет дальше? Что будет с нами?»
За столом сидит редколлегия в полном составе. Главный редактор, заместители в количестве четырех и редактора отделов. О состоянии дел докладывает раскрасневшаяся от волнения во всю щеку Дарья Нуферова:
– Я ходила на прием к директору издательства товарищу Леонтьеву! – начала она свое выступление.
Народ притух.
А надо сказать, что в то время, когда газеты ничего своего не имели, кроме славного имени и авторитета у читателей, издатели казались журналистам некими небожителями. А поэтому директор главной в стране, да еще принадлежащей партии конторы, можно сказать, числился ими в ранге архангела, полубога. И вот к нему-то журналистская голытьба отправила ходоком женщину – первого заместителя главного редактора.
– И Леонтьев показал мне письменное распоряжение от ГКЧП – не печатать целый ряд газет. В том числе и нашу. И сказал, что он нарушить приказ не может.
