Татьяна Веденская - Девушка без имени
Только бы она не ушла. Только бы не испугалась, не спугнуть бы.
Иван пошел, нет, побежал вниз по улице. Черт подери этот тихий московский центр, полно ресторанов, а до толкового продуктового магазина надо бежать через три квартала. Да еще небось и очередь. Тесная лавка была полна посетителей, и это чуть ли не взбесило Ивана. Ну почему именно сейчас, именно сегодня, когда он так спешит!
Бананы, сок, яблоки. Что еще? Что-то, чего не нужно готовить, что-то простое и быстрое. Колбаса! Хлеб, конечно же, хлеб. Вот ведь дубина, чуть не забыл. Возьми творог, пирожные.
Иван совал в корзину все, что попадалось ему под руку, поминутно поглядывая на часы. Стоя на кассе, он в нетерпении стучал пальцами по ленте. Даже то время, что потребовалось приемному устройству кредитных карт, чтобы соединиться с банком, показалось Ивану необычно, недопустимо долгим.
– Нельзя ли побыстрей? – воскликнул он, раздраженно глядя на кассиршу.
– Интернет такой, – буркнула та не глядя, и чек наконец пополз вверх. Десять минут заняла обратная дорога. С сумками было сложно открыть дверь в подъезд, и сливы рассыпались по асфальту. Конечно, известная всем криворукость Чемезова, его бывшая жена могла бы о ней саги писать.
Как могло получиться, чтобы эта девушка оказалась одна на улице, без сумки или телефона, смертельно усталая и голодная?
В том, что Ирина была голодна, Иван теперь не сомневался. Только совершенно оголодавший человек может смотреть на жалкие старые пряники такими глазами. Вот только есть не стала – постеснялась. Принцесса. Нужно будет написать ее так. На горошине.
Уже заходя в подъезд, Чемезов понял, что сигарет он так и не купил. Вот черт! Два раза сходить – ни одного раза успешно. По-чемезовски, ничего не скажешь. А что, если она спросит? Ладно, курить – здоровью вредить.
– Я думала, вы решили не возвращаться, – услышал он ее голос из глубины коридора. – Уже собиралась прыгать в окно, как вы и предлагали.
– И наверняка убедились, что это совершенно возможно и исполнимо даже на таких шпильках, как ваши. Кстати, я считаю, что такими шпильками можно свободно пытать людей. Как вы с них не падаете? Я бы на них и трех метров не прошел.
– Вы бы на них смотрелись просто неописуемо.
– Может быть, мне нарисовать такой автопортрет? – спросил он, смеясь. Иван заметил беспокойство в глазах Ирины, когда та увидела пакеты в его руках. – На шпильках. Будет оригинально, не считаете?
– Кажется, вы уже опоздали. Есть целая танцевальная группа. Мужчины на шпильках.
– Брр! Хорошо, что я не танцую. Ну, а вы чего стоите? Давайте, помогайте мне. У меня, между прочим, ручка у пакета порвалась.
Продолжая ворчать, Иван протянул ей пакеты с таким видом, словно не мог даже допустить мысли о возможных возражениях. Ирина подхватила тяжелые пакеты и невольно ахнула. Впрочем, так было лучше. Его грубость сняла напряжение, возникшее от самого факта, что вместо сигарет Иван приволок кучу еды. Почему он это сделал – Ирина постаралась даже не думать.
– Вы что, скупили всю табачную лавку? Вы курите бананы? – спросила девушка ехидно.
– Разговорчики! Место женщины – на кухне, – задорно ответил он. – Вот туда и идите.
– Между прочим, господа все в Париже, а у нас в Советском Союзе слуг не было, – фыркнула Ирина, разворачиваясь к кухне. Только когда ее высокая стройная фигура скрылась за кухонной дверью, Иван выдохнул и приложил вспотевшую руку ко лбу. Принцесса на горошине, ей-богу. Постучалась в замок в дождливую ночь. Темно-синий, масло, мастихин.
Иван как мог сохранял невозмутимость. Он притащил из коридора пепельницу в виде раскрытых легких – черный юмор от его бывшей жены, намек на то, что он уж слишком много курит. А сама-то, между прочим, тоже хороша – дымит как паровоз. Бизнесвумен.
– Вы не против? – спросил он Ирину, закуривая последнюю оставшуюся сигарету. Ирина замотала головой. Иван курил, а девушка с заправским видом нарезала колбасу очень тонкими кусочками – только женщины умеют резать колбасу так, чтобы она просвечивала. Она выложила из коробок продукты, а Иван, неуклюже затягиваясь сигаретой в левой руке, правой налил воду для пельменей.
– Вы как пельмени любите, со сметаной или с кетчупом? – спросил он. – А, Ира? Можно, я буду звать вас Ирой?
– Как вам удобно, – прошелестела она.
– Это правда ваше имя? Ну, признайтесь?
– Нет, я его придумала. На самом деле меня зовут Афродитой, – фыркнула она. – Может быть, вы все-таки спуститесь с небес на землю и поможете мне? Бросьте вы эту сигарету.
– Я не завтракал, а вы? – спросил Иван невозмутимо. – Так сметана или кетчуп?
– Сметана, – пробормотала она. – Давайте я хлеб порежу, вы ж его убиваете. Такие куски можно отдельно продавать, как целые.
Она протянула руки к хлебу, забрала у Ивана нож и принялась нарезать батон на аккуратные кусочки, как раз под стать колбасе. Иван кивнул и занялся пельменями. Через десять минут они сидели за красиво накрытым столом, что тоже следовало записать на счет Ирины. Быстро и как-то незаметно она убрала со стола лишнее и расставила все по-другому, как-то по-женски, подложила под одну тарелку другую, побольше, и свернула салфетки в трубочки-треугольнички.
Золушка? Огненно-рыжий и глубокий коричневый, темпера, беличьи кисти. Иван терялся в догадках.
Она ела спокойно, медленно и аккуратно, продолжая поддерживать светский разговор, или, скорее, светское пикирование. Она высказалась относительно того, как быстро можно заработать инфаркт от такой диеты, Иван ответил, что после того, что с его сердцем сотворила бывшая жена, никакой инфаркт ему уже не страшен. Ирина улыбнулась и заметила, что обычно это мужчины разбивают сердца своим женщинам. Иван позволил себе не согласиться, и они принялись жарко спорить о том, кто более повинен во всех смертных грехах. Каждый отстаивал невиновность своего пола, но победил Иван, приведя убедительный аргумент про Еву и ее «подлянку» с яблоком. Ирина расхохоталась.
– Туше! Вы хоть представляете, насколько это банальный аргумент? И чудовищно шовинистический.
– А кто сказал, что я не шовинист? Да разве вы, барышня, феминистка? У меня в доме феминистки самовоспламеняются и улетают в трубу.
– Вы мне еще про ребро Адама расскажите, из которого я сделана, – усмехнулась Ирина, собирая тарелки.
– Бросьте, я потом помою, – ухватился за свою тарелку Иван. – Сейчас нам надо идти работать.
– Ну и какой вы после этого шовинист? – Ирина посмотрела на него с укоризной и вытянула тарелку. – Дайте я хоть уберу со стола.
Ни единым жестом Ирина не выдала себя. Сама непринужденность во плоти, и все же для Ивана это было очевидно. Девушка была чудовищно голодна и ужасно этого стеснялась. Оставалось только надеяться на то, что Ивану удался его маленький трюк и безапелляционный приказной тон скрыл остальное.
Теперь можно и поиграть с цветами.
Иван встал, подцепил две большие кружки с совсем уже остывшим чаем и проводил Ирину в рабочую студию. На этот раз она не сопротивлялась и не нервничала. Со спокойным интересом она разглядывала то место, где проходила большая часть жизни Вани Чемезова. Место, к которому его бывшая жена ревновала даже больше, чем к студенткам, женам его клиентов, поклонницам его творчества и его ямочки на щеке.
Весь большой зал был увешан и заставлен картинами – тут все они были сотворены только его рукой. Законченные и не совсем, пустые холсты и такие, где одна картина писалась поверх другой. Ирина ходила между мольбертами, стульями, столиками, на которых лежали умеренно отчищенные палитры, она с интересом рассматривала каждую работу, склонялась ближе, подносила работы к глазам. Это не было простым интересом, выражением элементарной вежливости. Каждый раз, когда Ирина смотрела на картину, ей было интересно понять, как рождался тот или иной замысел, о чем думал человек в тот момент, когда писал ее, и что он хотел этим сказать. Иногда это было очевидно, и за пасторальными пейзажами, за привычными лесами, полями, раздольями нашими бескрайними или за подражаниями старинным мастерам, где с фотографической точностью воссоздавали уже исчезнувшие города, лица, одеяния, – за всем этим, как правило, было отчетливо видно желание угодить клиенту, и к таким работам всегда можно было приписать цену. Ничего такого в мастерской Ивана Чемезова не было.
Впрочем, цену можно поставить на любой картине, и Ирина это хорошо понимала. Вот только Чемезов писал как ему вздумается и что захочется.
– Добро пожаловать на мое поле брани! – гостеприимно раскрыл объятия Чемезов. – Здесь я каждый раз борюсь с собственной ленью, косностью мышления и поиском легких путей. И каждый раз они побеждают меня, так или иначе.
– То, что вы полны самокритичности, либо делает вам честь, либо…
– Либо? – потребовал продолжения Иван.
