Борис Шапиро-Тулин - История одной большой любви, или Бобруйск forever (сборник)
Со времени установки в Яшиной студии громоздкого «Телефункена» Бобруйск охватила новая мода. Особым шиком стало считаться изготовление звуковых писем для дальних родственников и знакомых, на которых с праздниками и юбилеями их поздравляли известные всей стране люди.
Яша такую работу любил, а заказчик заранее обхохатывался, представляя, как его адресат получит поздравление, поставит диск на проигрыватель, а там Аркадий Райкин со своим неповторимым голосом: «Здравствуй, дорогой друг! Передаю тебе привет из города Бобруйска, где живут евреи разных национальностей». Или чуть позднее входящая в моду Эдита Пьеха со своим эротическим: «Если я тебья сама придумала – встань таким, как я хочью». Или, на худой конец, поздравление с особым кавказским акцентом от подвергнутого идеологической обструкции вождя народов, которого бобруйская интеллигенция ласково называла Коба-Потрошитель.
Для Яши подражание разнообразным голосам было не работой, а истинным наслаждением, которому он посвящал себя целиком. Так что формула «Любой каприз за ваши деньги» в студии звукозаписи обретала свои зримые черты не только в плановом порядке или в рамках социалистического соревнования с фанерным фотоателье, расположенным у входа на рынок, но также и в нерабочее время в результате частной договоренности между исполнителем и особо уважаемыми клиентами.
Но ценили Яшу не только за это. Его творческий багаж был настолько велик, что теплыми летними вечерами на одной стороне «Бродвея», там, где допоздна работала забегаловка «Пиво‑Воды», он голосом Лемешева исполнял какую-нибудь неаполитанскую песню – чаще всего по просьбе опохмеляющихся это было знаменитое «Скажите, девушки, подружке вашей…», – а затем переходил на другую сторону к чугунной ограде сквера и по-шаляпински, басом, выдавал арию из композитора Гуно: «Сатана там правит бал, там пра-а‑а‑вит бал».
Ему аплодировали, за ним ходили стайки поклонниц, а он милостиво принимал знаки внимания и пел на бис до тех пор, пока какой-нибудь некультурный гражданин, предпочитавший спокойный сон разбушевавшемуся сатане, решившему править бал в городе Бобруйске, не вызывал дежурный наряд милиции, и стражи порядка требовали прекратить безобразия, резонно полагая, что никакого Гуно нет в природе, потому что у приличного композитора не может быть такой странной клички.
И всё, кроме милиции, разумеется, у Яши было хорошо, пока в городе не появлялась тетя Софа. Но отдавать без боя пальму первенства какой-то там заезжей «столичной штучке» – нет уж, увольте.
Как родилась у ревнивого Яши идея разыграть именитую гостью и выставить ее на посмешище перед досточтимой публикой, доподлинно неизвестно. Известно только, что для реализации своего плана он выбрал одного из юных своих должников, который никак не мог расплатиться за очередные буги-вуги, записанные на рентгеновском снимке открытого перелома его собственного пальца. Но на сей раз это был не просто должник, это был сын Муры Конторович. Той самой Муры Конторович, которая считалась давней подругой тети Софы, потому что как они сели за одну парту начиная с первого класса, так – по утверждению обеих – не вставали с нее вплоть до выпускного бала.
Имея в виду это обстоятельство, Яша в своей теплой фланелевой рубашке с мятым воротником, спортивной шапочке со знаменитым помпоном и широченных брюках метался по битком набитому обнаженными телами городскому пляжу в поисках юного Конторовича, который в компании таких же оболтусов, как он сам, все жаркие дни летних каникул проводил, практически не вылезая из прохладных вод реки Березины. Наконец после долгих поисков Яша заприметил свою жертву у самой кромки воды, отозвал в сторону и предложил тайную сделку. Он прощает долг, а взамен ему надо знать только одно – день, когда тетя Софа останется ночевать в их квартире, чтобы порадовать ее одним неожиданным, но очень приятным сюрпризом.
Надо сказать, что за право оставлять у себя на ночь тетю Софу боролся не один десяток домов города Бобруйска. Но, как правило, первые несколько ночей тетя Софа проводила у своей закадычной подруги. Утром, когда родители юного Конторовича после долгих бессонных часов, заполненных волнующими воспоминаниями, уходили на работу, тетя Софа еще долго отлеживалась в постели, потом варила себе кофе, потом наводила марафет и ждала, когда у подъезда притормозит надраенная до блеска «Победа».
Собственно, долго ждать не приходилось. Гриша Врубель подъезжал заранее, выходил из машины, садился на лавочке возле подъезда и ждал того незабываемого мгновения, когда московская гостья начинала варить в своей красивой медной джезве умопомрачительный кофе. Его густой аромат через открытую форточку выплескивался наружу, растекался вдоль стены дома, внедрялся дуновением бразильских плантаций в комнаты соседей, намекая на то, что есть где-то иная жизнь, связанная по утрам не с поиском вчерашних окурков и остатков пива на дне бутылки, а с маленькой чашкой пахучего напитка, который надо смаковать не спеша и при этом, поднося к губам, непременно оттопыривать мизинец.
Именно так пила свой кофе тетя Софа, и именно в этот священный для нее момент Яша предложил юному Конторовичу поставить на недавно купленную родителями модную по тем временам радиолу «Октава» пластинку с его сюрпризом.
Выполнить Яшину просьбу было несложно. Как только тетя Софа сняла джезву с огня, перелила содержимое в небольшую фарфоровую чашку, села за стол, закинула ногу на ногу и приготовилась отдаться ритуальному блаженству, юный Конторович вышел в соседнюю комнату и опустил иголку на гибкий диск, переданный ему накануне. И тотчас же торжественный голос Левитана победно произнес: «Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Передаем сообщение ТАСС! 3 августа 1961 года в 10 часов по московскому времени в Советском Союзе произведен новый запуск на орбиту спутника Земли космического корабля «Восток». Корабль «Восток» пилотируется гражданином Советского Союза инженером-космонавтом товарищем Тигерсом Константином Львовичем. Бортовые системы, обеспечивающие жизнедеятельность инженера-космонавта, функционируют нормально. Самочувствие товарища Тигерса Константина Львовича хорошее».
Когда юный Конторович осторожно выглянул из комнаты, он увидел, как тетя Софа опрокинула чашку и медленно сползла со стула.
«Скорая» приехала быстро. Едва тетю Софу привели в чувство, первое, что она спросила, где сейчас ее сын. Врач из бригады «Скорой» недоуменно развел руками, а юный Конторович сказал: «Летит, – и, чтобы успокоить тетю Софу, добавил: – Бортовые системы работают нормально».
После этих слов тетя Софа снова упала в обморок. Гриша Врубель, все это время дежуривший у подъезда, помог погрузить носилки в машину, узнал, в какую больницу отвезут внезапно заболевшую гостью, а сам поехал известить о случившемся Муру Конторович.
В больнице между лечащим доктором тети Софы и ее верной подругой состоялся непростой разговор. Доктор заявил, что у тети Софы все в полном порядке, кроме одного – она рассказывает своим соседям по палате, что ее сын летит сейчас вокруг Земли, требует, чтобы ее поздравили, а также допустили к ней корреспондентов, которые почему-то должны толпиться около дверей больницы. А еще доктор сказал, что больные обычно жалуются на разные голоса, но с такой формой галлюцинаций, когда пациент слышит сообщение ТАСС, он, честно говоря, встречается впервые. Да и не только он, к сожалению, в Бобруйске специалистов, умеющих бороться с поселившимися в голове правительственными сообщениями, нет и пока не предвидится.
Все могло закончиться достаточно печально, но когда юный оболтус Конторович услышал от мамы про ее разговор с доктором, он наконец-то осознал всю глубину дьявольской задумки, соучастником которой его сделал ревнивый к чужой славе Яша. Родители удивленно смотрели, как он метнулся в комнату, открыл крышку радиолы, прокрутил для них злополучный диск, затем достал спички и стал сжигать его в кухне над мусорным ведром.
Наверное, немногие знают, как пахнет рентгеновский снимок, когда его предают очистительному огню. Запах, который заполнил квартиру Конторовичей, вполне мог быть соотнесен с Яшиной любимой арией: «Сатана там правит бал, там пра-а‑а‑вит бал». Вот только сатана бобруйского разлива оказался до смешного мелковат, хотя удушливый запах сожженного диска еще долгое время никак не мог выветриться из квартиры.
Тем же вечером Мура Конторович забрала тетю Софу из больницы. Они проговорили всю ночь и даже плакали, обнявшись, о чем-то своем, таком потаенном, что никому из самых близких не полагалось знать, о чем именно. А утром вдвоем, никого не предупредив, уехали на вокзал. Небесный куратор города Бобруйска, без ведома которого все это, естественно, произойти не могло, на сей раз сделал так, чтобы перрон был практически пуст и никто из посторонних, кроме сидящих на гипсовой скамейке Ленина и Сталина, не заметил отъезда тети Софы. Хотя, наверное, никто бы и без бдительного куратора не признал в спутнице Муры Конторович ту победительного вида долгожданную гостью, чьи туалеты были продуманы до мельчайших деталей, чьи столичные новости шокировали и будоражили, в честь которой мыли полы, стирали скатерти и собирали застолья. Нет, невозможно было ее узнать, потому что тетя Софа надела темные очки, скрывавшие заплаканные глаза, повязала как-то совсем по-бабьи глухую косынку вокруг головы, спрятала свой красный зонт в один из двух чемоданов, и, наверное, ей самой хотелось вместе с ним спрятаться туда же. Нелегкие сутки, которые за двадцать четыре часа вознесли ее сына на вершину мировой славы, сутки, которые заставили ее терять сознание от тягостного ожидания почему-то прекратившихся новостей, сутки, которые завершились залпом оглушительного обмана, – вот что она увозила на сей раз из нашего города. И колеса поезда, приближавшегося к платформе, выстукивали однообразно и уныло: «За-что-за-что-за-что».
