Николай Агафонов - Повести и рассказы
– Чего мы тут ждем, принести динамиту и взорвать дверь.
– Зачем это? – лениво отвечает ему член комиссии. – Служба закончится, сами выйдут.
– Чего нам ждать конца службы, – остервенело кидается матрос к другому члену комиссии.
– Чего ты нас напрягаешь, – зло отвечает тот, – вот подъедет ВЧК[11] и пусть разбирается.
Но матрос не унимается:
– Какого хрена мы тогда здесь? Эй, солдатики, а ну, подойди сюда. Давай, стучите в дверь прикладами, чтоб этим святошам тошно стало.
Красноармейцы стали нехотя стучать прикладами в двери собора. В это время на открытом легковом автомобиле подъехал Коган. Не выходя из автомобиля, он мрачно посмотрел на солдат, отвернулся и подозвал к себе одного из членов комиссии. В это время заскрипел засов и двери собора стали открываться. В дверном проеме стояли монахини, а впереди сама игуменья. Постукивая посохом, она вышла на паперть собора и властно посмотрела на членов комиссии. Те, невольно заробев, расступились. Евфросиния стала спускаться по ступеням паперти. Внизу ее с наглой ухмылкой поджидал Коган. Игуменья, спустившись, остановилась перед Коганом, который перегородил ей дорогу.
– Решением губкома, – громко, так, чтоб все слышали, произнес Коган, – за саботаж декретам советской власти и открытое вооруженное сопротивление ваш монастырь закрывается. Все его имущество передается в руки законной власти рабочих и крестьян. Зачинщиков сопротивления приказано арестовать.
Настоятельница спокойно выслушала Когана и сказала:
– Наше оружие – молитва и крест. А зачинщица этого, как вы изволили выразиться, «вооруженного сопротивления», я одна, а больше никто не виноват.
– Мы сами разберемся, кто виноват, – криво улыбнулся Коган и, повернувшись к солдатам, приказал: – Арестовать ее и в машину.
Матушка игуменья повернулась к сестрам и поклонилась им в пояс:
– Простите меня, сестры, за то, что была строга с вами. Бдите и молитесь, Бог даст, скоро увидимся.
Послышались всхлипы и причитания монахинь. Монахиня Феодора решительно вышла из толпы и тоже поклонилась сестрам:
– Простите и меня, я с матушкой игуменьей пойду.
Красноармейцы вопросительно глядят на Когана.
– Ее, ее непременно надо арестовать, товарищ Коган, – закричал, подскакивая к Феодоре, матросик, – эта стерва всеми руководила, когда нас выталкивали из собора. Между прочим, мне самолично чем-то тяжелым двинула, чуть не убила. – При этих словах он указал на свой синяк.
Коган ухмыльнулся, глядя на подбитый глаз матроса, и распорядился:
– Эту тоже под арест.
Красноармейцы повели монахинь к машине. Игуменья повернулась к Феодоре и вполголоса спросила:
– Чем это ты, мать Феодора, бедолагу двинула?
– Да так, что под рукой было, – смущаясь, ответила Феодора.
– Что же у тебя под рукой было? – продолжала интересоваться игуменья, садясь в автомобиль.
– Наша монастырская печать, матушка, – ответила Феодора, – она же ох какая здоровая да тяжелая.
Настоятельница засмеялась:
– Значит, припечатала антихристу?
– Сподобилась, мать игуменья, – улыбнулась ей в ответ Феодора.
Конвоиры с недоумением переглянулись, видя, что монахини улыбаются.
27Коган, постучавшись, вошел в кабинет секретаря губкома. Садовский встал и, выйдя из-за стола, крепко пожал ему руку.
– Проходи, товарищ Коган, садись, есть к тебе вопросы. Я доложил в ЦИК[12], что работа по изъятию церковных ценностей прошла гладко. Но Владимир Ильич недоволен результатами. В ЦИКе считают, что мало ликвидировано контрреволюционного церковного элемента. Монастырь закрыли, а где монахини?
Коган устало присел к столу и, сняв кожаную фуражку, пригладил волосы рукой.
– В монастыре, товарищ Садовский, было сорок пять монахинь. Настоятельница и казначея арестованы, сидят у нас в подвале ЧК[13], мы их допрашиваем. Все остальные монахини разошлись на жительство в город по квартирам.
– По квартирам, говоришь? А вот теперь подумай, товарищ Коган, что эти оставшиеся сорок три монахини делают в миру? Я, например, ни на минуту не сомневаюсь, что они ведут контрреволюционную пропаганду среди несознательного населения.
– Думаю, ты прав, товарищ Садовский, – опустив голову, сказал Коган. – Хотя мы пытаемся держать этот вопрос под контролем, но разве за всеми уследишь?
– Это верно, не уследишь. А ты еще подумай о том, товарищ Коган, чтобы их вообще в городе не было.
– Есть у меня мыслишка, как без особых хлопот уладить все это дело, – оживился Коган, ближе придвигаясь к столу, – могу поделиться.
– Нет, нет, товарищ Коган, не надо, – брезгливо поморщившись, замахал руками Садовский, – партия и так тебе доверяет. Действуй самостоятельно, а потом расскажешь. Считай это заданием партии, а уж каким методом ты его выполнишь – это не имеет значения.
28Две монахини шли с базарной площади вдоль монастырской стены. Позади них, понурив голову, плелся Степан с большой корзиной в руках. Поравнявшись с монастырскими воротами, монахини повернулись к ним и осенили себя крестным знамением с поклоном. Когда они разогнулись от поклона, то с удивлением воззрились на нишу, где раньше висела икона Иверской Божьей Матери. Там теперь красовался красный плакат.
– «КТО НЕ РАБОТАЕТ – ТОТ НЕ ЕСТ!» – прочитала надпись на плакате монахиня, что была помоложе.
– Охальники, – проворчала пожилая монахиня, – это же слова святого апостола Павла[14].
– Может, они и Бога признают? – робко сказала молодая монахиня.
– Признают, жди, – сердито сказала пожилая и повернулась, чтобы идти.
Степан, взявшись было за корзину, как бы нехотя заметил монахиням:
– Там, на воротах, вроде какой-то листок бумаги.
– А ну-ка, Степка, побеги посмотри, чего там, – попросила одна из сестер.
Степан подбежал к воротам, прочитал листок и, обернувшись к монахиням, радостно замахал им рукой, приглашая подойти. Сестры заспешили к Степану.
– Матушки, тут объявление, о том, что монастырь вновь открывают.
– Матерь Божия, – запричитали сестры, – читай, Степушка, читай вслух.
– «Сегодня в девятнадцать часов в трапезной монастыря состоится собрание всех монахинь, желающих открыть монастырь».
– Ой, батюшки, счастье-то какое, – всплеснула руками молодая монахиня, – прямо не верится.
– Никак Царица Небесная чудеса творит, – благоговейно перекрестилась пожилая монахиня, – раз уж здесь написано, так оно и есть. Пойдем предупредим остальных. Ты беги, Степка, к матери Иоанне и Сусанне, а затем обойди Пелагию, Зою и Игнатию, ты знаешь, где они живут. А уж там тебе и другие адреса дадут. Надо всех успеть предупредить.
И монахини, еще раз перекрестившись и обнявшись на радостях, разошлись в разные стороны.
29В трапезной монастыря на составленных рядами скамьях сидели радостные и взволнованные монахини. Коган вошел бодрой походкой.
– Здравствуйте, гражданки монахини.
– Здравствуйте, – вразнобой отвечали сестры, вставая для приветствия навстречу Когану.
– Садитесь, садитесь, гражданки монахини. Все ли вы здесь собрались?
– Все, кроме матушки настоятельницы и сестры Феодоры, да еще послушница Валентина уехала к своим, в деревню, – ответила за всех регент хора монахиня Иоанна.
– Думаю, что с вашей настоятельницей и гражданкой Феодорой вы вскоре встретитесь, – обнадежил монахинь Коган.
Сестры обрадовано загомонили. А Коган подождал, когда наступит тишина, и продолжил:
– Советская власть решила вернуть вам монастырь, но вы также должны нам помочь.
– Чем помочь? Чем? – забеспокоились сестры.
– Успокойтесь, гражданки, это в ваших силах. Нужно выехать в одно село и поработать в поле на уборке урожая. Сами понимаете: гражданская война, работников на полях не хватает. Ну, словом, все ли вы согласны?
– Согласны. Конечно, согласны, – наперебой радостно восклицали монахини. – А как же не согласиться. Нам лишь бы монастырь вернуть да снова Богу служить.
– Ну, вот и хорошо, – сказал, довольно потирая руки, Коган, – скоро прибудут подводы, и мы с вами поедем на пристань, а там – на барже по реке к селу. Прошу никому не расходиться. Можете здесь сидеть и молиться себе на здоровье.
Коган вышел из трапезной, за которой стояло двое красноармейцев с винтовками.
– Никого не выпускать до моего прихода, – приказал он и быстро зашагал к выходу.
Из-за дверей трапезной было слышно дружное и слаженное пение монахинь: «Царица моя Преблагая, надежда моя Богородице…»
30Подводы с монахинями подъехали прямо на пристань, когда город погрузился в сумерки. Возле причала стояла старая деревянная баржа и буксирный катер. Монахини по трапу стали переходить на баржу. Двое красноармейцев, Зубов с Брюхановым, направляли сестер к откинутому на палубе большому люку. Монахини спускались по широкой и пологой лестнице прямо в трюм баржи. Брюханов освещал им путь фонариком.
