Гапарон Гарсаров - Песня сирены
– Если Петенька отдаст псину Лавре, то Лавра потом опять сбежит. А если он оставит её у себя, Лавра Гербер никуда не денется и будет делать всё, что скажет ей Петенька.
Вести с ним беседу становилось всё сложнее и сложнее. Ни угрозы, ни просьбы на него уже не действовали. Лавра растерялась, уставившись на играющие перед ней языки пламени.
– Ты чудовище, Петя, – промолвила девушка. – Ты чудовище, как и твой брат! Единственное место, где ты достоин находиться, это психушка с камерным содержанием. И мне нисколечко не жаль тебя после того, что ты сделал с бедной Фимой! Если не вернёшь коалу, клянусь, я сдам тебя врачам!
– О, Лавра Гербер угрожает Петеньке, она думает, что он испугается, – засмеялся Стреглов. – А ему уже ничего не страшно, пусть она зовёт скорую помощь, милицию, друзей. Петенька потом найдёт её и…
На секунду он задумался над тем, что же всё-таки сделает с обманщицей, если та вновь его предаст. Петя взглянул на небо, и Лавра воспользовалась этой заминкой. Злость, накопившаяся за весь день, вдруг забурлила в ней и вырвалась наружу. Она пнула головёшки, торчащие из костра. Раскалённые поленья подскочили и угодили прямо в лицо Стреглова, чего тот никак не ожидал. Психопат истерично закричал на всю округу, размахивая руками.
Девушка обошла костёр и кинулась на него, чтобы отобрать мешок с коалой, но не успела. Петя с воплем вцепился в её волосы и стал трясти из стороны в сторону. Лавра споткнулась, но следом ударила олигофрена в пах и толкнула прямо на костёр. Мешок она успела вырвать из его ободранных рук до того, как живодёр, оступившись, упал в огонь.
Лавра не помнила, как убегала отсюда. Она слышала только дикий крик, который сотрясал ночной двор монастыря. Она ненавидела и одновременно жалела Петю. Что с ним произошло после того, как его охватил огонь, девушка уже не хотела знать, хотя и беспокоилась, что сильно навредила ему. Но ведь он сам вынудил её поступить так, растерзав бедную Фимку и едва не уничтожив коалу. Да и что бы сделал психопат с ней самой, если бы она не толкнула его в костёр?..
Полностью она пришла в себя перед Монастыркой, решив вытащить из мешка перепуганную коалу. Едва медведица почувствовала свободу, она первым делом укусила Лавру за палец и спрыгнула на землю. Потрёпанная и помятая, она побежала к воротам и там начала чесаться и отряхиваться.
– Всё в порядке, ты в безопасности, – сказала ей Гербер, зажав укушенный палец. – Иди сюда, я больше не дам тебя в обиду…
Как ни странно, но коала послушалась. Она пару секунду внимательно разглядывала девушку, а потом медленно подошла. Взяв её на руки, Лавра осмотрелась и прибавила шаг. Даже после ожогов Стреглов вполне может нагнать её и убить… Если, конечно, он остался жив.
До дома Холодовых Гербер добралась без приключений. Коала мирно сидела у неё на руках и оглядывалась по сторонам. Она изредка чихала, видимо, надышавшись пылью в мешке, а может, даже замёрзнув. Ночь была довольно прохладной. Лавра сама дрожала, хотя на это, наверно, сказались последние потрясения. Она не успела ещё отойти от смертельной песни Валсеи, как пришлось сражаться с обезумевшим молодчиком, который убил беззащитную болонку. Что ни говори, а такого поворота событий девушка никак не ожидала.
Во дворе стоял медицинский фургон, а рядом с ним фиолетовое «Рено» Екатерины Львовны. У Лавры возникло нехорошее предчувствие. В подъезде она столкнулась с двумя женщинами, которые как раз спускались со второго этажа, на ходу снимая белые халаты.
– Вы из четвёртой квартиры? – с тревогой уточнила Гербер, придерживая рычащую коалу.
– Ага, – кивнула одна из них, продолжая идти вниз.
Охранник попивал кофе, наблюдая за ними. Медики что-то сказали ему и вышли. Лавра постояла минуту на лестнице, решая, как ей поступить. Ведь под окнами её комнаты лежало растерзанное тельце Фимы, и надо было что-то с этим делать. Девушка вернулась к секьюрити, который как раз приметил в руках брюнетки коалу.
– У нас кое-что случилось, – сказала девушка, выдумывая на ходу версию пропажи собачки. – Наша болонка, она сбежала куда-то. А под окнами недавно гавкали какие-то псины. Вроде они кого-то там задрали…
– Сходить проверить? – сразу же догадался парень.
– Было бы здорово, – улыбнулась Гербер. – И, если это всё же Фима, то надо бы её куда-то отнести, да?
– Да животные у нас тут часто мрут. У ваших соседей недавно кот убежал, так потом его нашли там же, под окнами. В Питере полно бродячих собак. Они даже на людей кидаются, а уж ваша болонка для них самый настоящий подарок… Лады, если ваша псинка там окажется, скажу дворнику, он похоронит её…
Дверь в квартиру Холодовых была открыта. В коридоре горел свет, а из комнаты Марины доносился плач.
– Мама, мне так плохо, внутри всё горит, – жаловалась подруга разбитым голосом. – Лучше сдохнуть, мама, лучше сдохнуть!..
– Тс-с-с, сейчас станет легче, – приговаривала Екатерина Львовна. – Не думай ни о чём, спи, тебе нужно отдохнуть.
– Нет, мама, позвони Ромке на мобилу, пусть привезёт кокса, а то я коньки отброшу…
Лавра, придерживая коалу, подкралась к Марининой спальне, но не стала сообщать о своём приходе. Холодова, бледная, как смерть, лежала поперёк своей кровати, закутанная шёлковым одеялом. Её мать сидела рядом и гладила девушку по мокрой голове. В эту минуту они обе выглядели настолько жалко, что слёзы сами собой навернулись на глазах Лавры. Люди, к которым она успела привыкнуть за этот год и которых она возненавидела за их интриги, теперь казались ей несчастными. Подумать только, ещё несколько дней назад они были крепкой и процветающей семьёй, образцом для подражания. Сейчас же от всего этого остались лишь воспоминания.
Екатерина Львовна, тем не менее, держалась и не плакала, но выглядела всё равно плохо. За эти дни, когда её семья развалилась как карточный домик, она постарела лет на десять, если не больше.
На прикроватной тумбочке Лавра заметила пустую ампулу и использованный шприц. Видимо, медики, вызванные на дом, сделали Марине успокаивающий укол. Странно, что они не забрали её с собой, ведь девушка до сих пор выглядела болезненно. Хотя вряд ли Екатерина Львовна допустит, чтобы её дочь упекли в наркологическую клинику.
– Ну, девочка моя, маленькая моя, любименькая, – приговаривала женщина, поправляя на дочери рыжие волосы. – Скоро боль пройдёт, и ты заснёшь. Пусть тебе приснится хороший сон…
– С котятами, – попросила Марина, не открывая глаз. – Я их любила, да?
– Да, с пушистыми котятами и маленькими птичками. Помнишь, у тёти Тани на даче птичек-синичек?
– Да, – сквозь слёзы ответила подруга.
– Красивые, маленькие. Папа поймал вам с Тарасом одну, и вы потом долго смотрели, как он кормил её ягодами. Помнишь?
– Я помню, мама… Я хочу, чтобы всё это вернулось…
– Я тоже этого хочу, Мариночка, очень хочу. – Екатерина Львовна всхлипнула и вытерла мокрое лицо дочери рукавом своего пиджака. – Пусть тебе приснится та птичка, моя хорошая. Пусть тебе приснится наш папа, здоровый и весёлый, да?
Марина не ответила, лишь слабо постанывая. Она была в бреду, и это сильно подействовало на Лавру. Никогда ещё ей не доводилось видеть подругу в таком ужасном состоянии. Конечно, после всего, что произошло этим вечером, Холодова сильно опустилась в её глазах. Но смотреть, как она мучается от своего вредного увлечения, было намного тяжелее. И Лавре вдруг сделалось так больно и грустно. Она знала, что все эти беды не спроста свалились на головы близких ей людей. Вчера она даже радовалась, что справедливость восторжествовала, ведь Глеб Валентинович был причастен к гибели её отца. Правда, сейчас девушке уже было не до радости. Возможно, Холодовы и заслужили все эти несчастья, но даже для них столько трагедий кажутся непомерной ношей. Прислонившись к косяку, Лавра тихо заплакала, и Екатерина Львовна заметила её.
– Как видишь, мы сполна расплачиваемся за свои грехи, – сказала женщина. – Наверное, это мой крест ответить за действия мужа и потерять его вместе с Мариной. Я ведь знала, что она балуется кокаином, сама не раз ловила её, а так до сих пор ничего не сделала… Да, это, пожалуй моя вина. Я не смогла воспитать её нормально, я потеряла дочь.
Лавра ничего не говорила, уставившись в пол.
– Смерть Глеба я ещё смогу пережить, но вот Марина… – госпожа Холодова стала теребить засаленные волосы и нервно покусывать губы. – Только вешаться осталось, жизнь прошла зря. Ты прости нас, Лавра, и пойми. Глеб хотел как лучше, он хотел сохранить всё в тайне, и я полностью поддерживала его решение. Ты и сама, наверно, уже понимаешь, что так было бы намного лучше для всех нас. Хотя я знала, что рано или поздно кто-нибудь расколется и расскажет тебе обо всём… Это так сложно сидеть сейчас и говорить, что все мы разделяем твоё горе. А уж как Глеб переживал, когда с тобой случались всякие неприятности. Он бы точно не простил себе, если бы с тобой что-нибудь произошло. Он поклялся на могиле твоего отца, что защитит тебя…
