Евгений Гришковец - Одновременно: жизнь
23 мая
Сегодня у сына Саши первый в жизни юбилей: десять лет. Отмечать будем завтра. Подарил ему взрослый отцовский подарок: хороший складной многофункциональный нож. Было видно, что он счастлив получить такую вещь. В этом подарке он увидел доверие к себе, ощутил некую взрослость и романтику.
Я помню, как дедушка на десять лет подарил мне маленький складной ножичек. Он до сих пор хранится дома, переезжал со мной всюду. У него два лезвия, отвёртка и открывалка для бутылок. Как я был счастлив его получить! Я с ним спал, я его разглядывал, носил в кармане не как инструмент, а как сокровище. Он небольшой, с голубыми перламутровыми боковыми накладками и маленьким бронзовым изображением «Ракеты» – речного корабля на подводных крыльях.
Этот нож был нашей с дедушкой тайной, секретом от родителей и от бабушки… Саша, думаю, тоже оценил эту вещь…
Последние две недели у меня удивительные. Гастрольный тур получился таким, каких, пожалуй, и не было: я имею в виду перепады погоды и впечатлений.
Посудите сами: 7 мая вылетел из Калининграда в Ташкент, пролетел четыре с половиной часа и оказался в совершенно ином мире.
Из Ташкента, где было +38°С, пролетев три с половиной часа, я оказался под снегом в Иркутске, из заснеженного Иркутска перелетел в Читу, в зной, а потом – в Благовещенск, который встретил меня дождём. Из Благовещенска сплавал через Амур в Китай. Потрясён абсолютно. Не восхищён, не разочарован – а именно потрясён.
Из Благовещенска, скачком через Москву, прибыл в Брянск, следом в Смоленск. А из Смоленска приехал в Минск, наполненный радостью и праздником чемпионата мира по хоккею. Таким нарядным, чистым, радостным и тёплым я Минск не видел никогда. И таким многолюдным тоже.
25 мая
Наша сборная по хоккею блестяще обыграла финнов и стала чемпионом мира. В то же самое время в Киеве заявил о победе на выборах президента господин Порошенко. Какие разные победы!
Разные не потому, что наши хоккеисты хорошие, а Порошенко плохой, а потому, что победа в спорте – это всегда, безусловно, победа, а победа кого угодно в какой угодно стране на президентских выборах – это непонятно что такое.
В случае этих президентских выборов непонятно сильней, чем обычно.
Я ничего не знаю про Порошенко. Конфеты его ел. Против правды переть не стану: конфеты вкусные, особенно «Бонжур». Так что бонжур, мистер президент! Судя по его лицу, он сам любитель конфет. Да и аппетитом точно не страдает. Похоже, и здоровьем пышет. Это хорошо. Обычно люди крепкого здоровья, обладающие хорошим аппетитом, и упитанные отличаются добрым нравом. Добряки…
Правда, по-настоящему добрые люди не зарабатывают миллиарды… Так что не понятно.
А всего четыре дня назад я был в Минске со спектаклем.
Ехал в Минск на машине, дорога заняла часа три с половиной, не больше. На границе мы немного притормозили, и всё. Но как только въехали в Беларусь, вдоль дороги потянулись постриженные пространства. От дороги до лесополос трава аккуратно скошена, обычного придорожного мусора не было вовсе, и пейзаж был настолько чистым и ярким, что казался обработанным на компьютере. В пути нас застал короткий, но очень сильный дождь с крупным градом. Точнее, град был такой, какой я видел только по телевизору в новостях. В жизни мне такого видеть не доводилось. Все машины остановились, ехать было невозможно. И я сам видел, как у впереди стоящей фуры градины пробивали тент. Жутковато, я вам скажу.
Но как крупный и мощный дождь идёт недолго, так и град быстро иссяк. Мы поехали, вернулось солнце, и окружающая картинка стала не только идеально чистой, но ещё и блестящей.
Минск в этот раз меня удивил и обрадовал. Если быть точным, он меня восхитил. Город прекрасно подготовился к чемпионату. И не только новыми гостиницами, чистотой, идеальным порядком на улицах, но и лично каждым человеком, который встречал чемпионат.
Я никогда особенно Минск не любил и не раз писал об этом. В его порядке мне не хватало жизни, теплоты и современного дыхания. В Минске многое очевидно было между строк. В этот раз я увидел совершенно другой город! Я увидел много абсолютно счастливых людей.
Местные были счастливы своей гордостью за то, что смогли сделать такой праздник, а приезжие были счастливы своему удивлению, потому что увидели совершенно не то, что ожидали. Эти счастливые люди, местные и приезжие, перемешались и, счастливые, по большей части не очень трезвые, гуляли по вечернему и ночному Минску, ощущая полную свободу и безопасность.
Мне сказали, что иностранцев, имеется в виду европейцев и заокеанских людей, приехало не так много, как ожидалось. Это вполне понятно. Жутковатый и непонятный европейскому и американскому сознанию образ президента Белоруссии никто не отменял. Побоялись, не захотели, засомневались… Но те, кто приехал, находились в полнейшем изумлении и каком-то детском восторге. Не особо общительные скандинавы просто рвались общаться, и как только узнавали, что я говорю по-английски, сразу начинали говорить о своём потрясении. Их жажда общения была детским желанием поделиться чем-то хорошим, поделиться радостью.
Один англичанин тряс билетом на какой-то второстепенный матч и, исполненный восторга, говорил мне, что хоккей его не интересует и билет он не использовал, просто давно хотел приехать, но виза была труднодоступной и дорогой. Он давно мечтал попасть в Северную Корею или Беларусь, чтобы увидеть тоталитаризм воочию.
– Я купил билет за 5 фунтов, – почти кричал он мне. – Это самая лучшая и дешёвая виза, какую я получил в жизни! Такого дешёвого и вкусного пива да ещё в таких шикарных условиях (он имел в виду бар, в котором он и я случайно оказались) я ни разу нигде не пил. А чёрт возьми! Бог мой – какие здесь женщины! Какие они красивые и весёлые! Я не хочу обратно к нашим! – после чего этот парень захотел угостить пивом всех, кто был за стойкой и, счастливый человек, узрев кого-то ещё, забыл обо мне.
Я в первый раз видел Минск таким красивым и счастливым прежде всего за счёт большого количества молодых и радостных лиц. И именно по этой причине абсолютно современным.
На хоккей я не ходил. Не особенно интересуюсь, да и на улицах было интереснее. К ледовой арене во время матча я съездил. Посмотрел на это впечатляющее сооружение, дождался окончания матча и полюбовался на волну людей, выходивших после хоккея на улицу. Не было орущих, пьяных, краснорожих фанатов. Не было жёстких кордонов милиции. Не было ничего угрожающего или хоть сколько тревожного. Был праздник. Здорово, что наша команда победила! Победила красиво.
В том же баре, где я перекинулся несколькими словами со счастливым англичанином, ко мне подсел совсем пьяный и радостный молоденький минчанин. Он меня узнал, но сомневался. От волнения и принятого на грудь он зачем-то заговорил со мной на беглом, плохом английском. Я ответил по-русски, тогда он убедился, что это именно я, обрадовался, захотел меня угостить, от чего я отказался, сказав, что не могу принять от него угощения в силу разницы в возрасте. Угостил его сам.
– А правда, что у Путина рейтинг сейчас больше семидесяти процентов? – вместо благодарности неожиданно спросил он.
Я пожал плечами, развёл руками, мол, наверное, но я не считал.
– Как же вы живёте там… – спросил он и задумался, очевидно подыскивая более точную формулировку. – Какая у вас мотивация жить в таком стаде и с таким пастухом?
Я ничего ему не ответил. Бар и барная стойка, как известно, территория демократии. А он, в общем-то, и не ждал ответа. Он отвлёкся от меня, с кем-то чокался, что-то громко выкрикивал то по-английски, то по-белорусски. А потом быстро вернулся ко мне с совершенно пьяными, но при этом счастливыми глазами.
– А я в июле уезжаю жить в Германию! Навсегда! – буквально выпалил он, перекрикивая музыку и шум. – Хватит! Надо начать жить по-настоящему!
В этом парне было столько счастья, в его словах и интонации была уверенность в том, что он на пороге новой и безусловно лучшей, чем была, жизни и что расстаётся он с Родиной и своим личным прошлым без всякого сожаления, да ещё громко хлопая дверью.
В этот момент я отчётливо вспомнил 1990 год, когда уезжал в Германию, как мне казалось, навсегда. Во мне было много разных переживаний. Был и страх, были сомнения, была будоражащая каждую клеточку организма надежда, больше всего было иллюзий… Даже радость была. Но счастья не было вовсе.
К счастью, дверью я не хлопнул.
