Сергей Шаргунов - 1993
– Шесть долларов за час! – закричал Виктор, инстинктивно пятясь и думая, что диспозиция всё время меняется.
– Шесть долларов за час! Шесть долларов за час! – с напором заладило множество голосов.
Какие-то черные штуки полетели над головой, по-птичьи, наперегонки. Виктор, слыша, как звучно отзываются щиты впереди и сбоку, понял: это летят выломанные куски асфальта.
Внезапно в унисон одним паролем затрещали рации – омоновцы разом взмахнули дубинками и побежали.
– В клещи берут, – пропел кто-то панически.
Теперь омоновцы молотили и месили вокруг, свирепо, наотмашь, добавляя ботинками.
Люди сопротивлялись, но лишь раззадорили тех, кто был сильнее: в первую минуту раздавались звяк и скрежет противоборства, во вторую – попадали на асфальт доски, железки, флаги, а в третью – ОМОН всё прибывал и сдавливал – начали падать тела. Кто падал бесчувственно, кто с криком, кто молчком, закрывая голову, пока остальные, уцелевшие, неслись прочь.
Виктор, схлопотав по ребрам и уже ушибленному плечу, мчал Красной Пресней под большой топот – бежали впереди него и позади, с тротуара выплескиваясь на дорогу. Сейчас он хотел одного: спастись. За спиной остались стук и рев, старик, которого пинали, как мешок, и загнанный плач растрепанной женщины, потерявшей платок и тянувшей на себя запертую дверь клуба.
По переходу Виктор метнулся на другую сторону, к зоопарку, и вскоре был у метро “Баррикадная”.
Его приманил черно-желто-белый высоко поднятый флаг и сборище, разраставшееся на глазах. Напротив туманной, смутно горевшей сталинской высотки, распахнув двери и сияя, застыл троллейбус.
– Братья! С нами Бог! – бушевал парень, кожанка с массивными металлическими заклепками. – Айда перевернем!
– Братцы! – кричала пронзительно, глядя на него с обожанием и словно бы ему лично, маленькая хрупкая девушка, тоже в косухе.
Парень подпрыгнул и, дернув канаты, сорвал рога с проводов.
– Навались! – К Виктору повернулся скуластый мужик с резкими ссадинами на лбу и алым флажком из советского детства, торчащим за ухом.
– Не роняйте его! – распоряжался немолодой мужчина с доблестной выправкой, в двубортном горчичном плаще. – Давайте машины останавливайте… Вы, вы и вы… – Он выбирал убежденным кивком, и ему подчинялись. – А вы толкайте…
Часть людей и знаменосец (бравый горбун с флагом на длинной удочке) высыпали на проезжую часть, размахивая руками, как будто ловят машины, и крича по складам:
– По-бе-да!
– Помоги! – Виктор увидел большеглазую женщину в сигнальном жилете лимонного цвета, по жилету было понятно, что это водитель троллейбуса. – Из кабины… меня… хулиганы… жизнь какая… куртка моя в парке… простужусь… Дорогой, помоги! – Дорогой, которого она зазывала двумя руками, был мент, невозмутимый и как бы довольный, молчаливо наблюдавший со стороны.
Облепив троллейбус сзади и по краям, где были открыты двери, люди покатили его, осторожно поворачивая, начиная перегораживать улицу.
– Э! Э! – ожил мент, нерешительно подаваясь вперед.
На него зашумели, точно заметили только сейчас. Он сорвал с себя рацию и, что-то обиженно бормоча в нее, переваливаясь, заспешил прочь.
Виктор в два скачка достиг троллейбуса, потеснил пыхтящего деда в ватнике, приналег сзади. Наконец Баррикадная улица, мощенная булыжником, и хоть узкая, но с двусторонним движением, была перегорожена. Машины, бибикая, убирались задним ходом в сторону Садового или к зоопарку.
– По-бе-да! По-бе-да! – заладили голоса.
– Разве это победа? – вслух спросил Виктор.
– А если не веришь, ее и не будет, – обернув к нему скуластое лицо, смачно ответил мужик с флажком за ухом. – Мы ее зовем, чтоб она была! Победу выкликают! – Виктор подумал, что красно-коричневые ссадины на его лбу похожи на китайские иероглифы. Вот бы их понять… Может быть, одна из запекшихся ран и есть “победа”?
– И колеса спускайте, – распоряжался горчичный плащ.
Деваха в розовой куртке, гоготнув, вытащила стальную заточку. “На”, – сказала она задорно и, взявшись за скошенное лезвие, отдала вперед рукоятью, обмотанной синей изолентой. Мужчина в горчичном плаще, подобрав полы, присел возле колеса и начал колоть. Кто-то встал над ним, наклонив красный флаг, как будто от флага станет светлее. Виктор достал перочинный нож, сел на корточки и заправским движением ввинтился в резину.
Когда разогнулся, людей сильно прибавилось – они громоздили банановые ящики, судачили, запевали, один мужичок в сапогах-казаках и распахнутом китайском бирюзовом пуховике принялся торговать газетами, лихо восклицая их названия: “День”, “Гласность”, “Русский Вестник”, “Пульс Тушино”.
Некоторые забрались в троллейбус, Виктор тоже влез и плюхнулся у мутного окна.
Сидевшие увлеченно общались. Виктор слушал с удивлением: они рассуждали, спорили между собой, наверняка уже побывав под дубинками и, несомненно, готовые снова сражаться.
– Был бы жив Тальков, нам бы на баррикадах пел, – заливался беспокойный тенорок. – Он предсказал, что убьют: “И поверженный в бою, я воскресну и спою”. Он про Ельцина всё понял и перед смертью спел: “Господин президент, назревает инцидент”. Я все его кассеты храню!
– Поймать бы одного омоновца, – вмешался раскованный бабий голос, – засунуть ему дубинку в зад и так пустить! Одного бы хватило. Призадумались бы…
– Сталин нужен, – попер густой бас. – Хозяин. Кто бы простой народ понимал. Сколько разграбили, растащили… Макашов, генерал, вот он точно Советский Союз восстановит!
– Национализм, – стал въедливо объяснять некто скрипучий, – между прочим, замечательная штука. Русские кормили все республики, в особенности, извиняюсь, Средней Азии, и элементарно пупы надорвали. Оно нам надо? Пока одни плодились, мы, извиняюсь, дохли. У любой нации есть свое государство, только у русских нет. Здесь самая мякотка. Россияне – это кто, извиняюсь, марсиане?
– Конституция, главное – конституция, – округло и плавно, с придыханием зазвучал человек, вероятно, мягкий и душой, и телом. – Иначе бандитизм, понимаете?.. Правовое поле, а на нем конституция пасется… священная корова… Надо соблюдать законы – так меня учили с детства. Если он разорвал закон, на котором клялся, чего ждать? Что ему в голову придет?
– Совсем народ замордовали, – опять вмешался тот же бабий грубоватый голос. – Чтоб он там, в Кремле, до смерти ужрался! Чтоб ему паленую подсунули…
Виктор ладонью ласково протер стекло. Таинственность. Силуэты, темень… На уличную картину накладывалось отражение ламп, горевших в салоне.
Аварийка подождет… “Отработаю. Платят мало, а работник я хороший. Абаев нормальный, начальник с пониманием”. Он провел по лицу холодной и сырой, ставшей немножко стеклянной рукой и вспомнил почему-то Валентину. Как давно это было!
Вдруг взорвался истошный крик. Вокруг троллейбуса закипела драка.
Вопли лились в открытые двери. Надо было выбираться вон, но он словно прирос к окну, за которым бурлила людская каша, плавали на поверхности белые шлемы, мелькали дубинки и на его глазах потонули несколько знамен. Слева шибали головами и плечами, гудела обшивка, но опрокинуться троллейбус не мог, приклеенный к асфальту спущенными шинами. Потом осыпалось одно из окон, и Виктор вскочил. Вбежали люди – как будто двери сейчас закроются, а они опаздывают, – их было всё больше, они вмиг набились битком.
– Выходим! – утробный окрик.
На улице было белым-бело от шлемов, ОМОН выстроился коридором.
– Куда? Куда? – прокудахтала бабуля, не решаясь сойти.
– В метро! Быро!
Спускались, втянув головы, награждаемые тумаками. Взахлеб лаяла собака, вряд ли приблудная, очевидно, ментовская. Сквозь лай доносился мат. Мужичок в пуховике, прижимавший кипу газет, огрызнулся и получил зуботычину, газеты вылетели, его схватили, он заверещал, как заяц, уволокли, сомкнули строй… “Что вы делаете? Что вы делаете? – кто-то нагнулся, поднимая газеты с асфальта. – Пидарасы!” – “Ты кому?” – Удар дубинкой, пинок, люди бежали по газетам…
Виктор, поневоле покинув троллейбус, спешил, как все, пригнувшись. Перед ним краснела из мрака электрическая буква “М”.
– Проходим, не задерживаемся! – гремело из мегафона.
Его утрамбовали в толпу, которую подгоняли, окружив со всех сторон.
Люди разворачивались, стыдили наседавших, хватали за дубинки… Зашмякали новые удары.
Грудь Виктора стиснуло удушье, когда толпа с воем внесла его в метро и проволокла через турникет, без остановки дубасивший всех подряд.
Он успел заметить, что кабина возле турникета пустует, и очутился на эскалаторе. Оба эскалатора плыли вниз, значит, метро работало только на вход. Все бежали по ступеням, даже немощные, чтобы не упасть. На бегу он увидел смятение на соседнем эскалаторе и понял, что там хуже – люди посыпались друг на друга…
– Остановите! Милиция!
