Наталия Терентьева - Ласточка
Борода покосилась на подругу.
– Не понимаю твоего тона. А ты хочешь, чтобы было видно?
– Не… Ну а какая я тогда звезда, если лица не видно?
– Если ты с лицом согласна сниматься, тогда ваще… Ну ты, Верунчик, даешь… – Борода любовно похлопала подружку по спине.
– Не, ну а чё… Многие звезды так начинали… С порнухи… Это же порнуха, да, Даш?
– Сама ты порнуха! – Даша развернулась и слегка дала Верочке по плечу, так, что та чуть не упала.
– Даш, ты чего, ты чего…
– А ничего! Слова выбирай! Художника, знаешь, как можно легко обидеть! Крылья ему обрезать… Тоже надо записать… Хорошо я сказала… Это – эротика! Высокое искусство. Порнуха…
– Не, ну Даш, Даш… Не обижайся… Я тебя люблю… – Верочка изловчилась и чмокнула подругу в загорелую щеку. – Ну это я так сказала… Я пойду к Кирюшке, да?
– Да. – Борода внезапно остановилась и потерла лоб. Оглянулась на лагерь, от которого они уже отошли прилично. – Черт. Вот черт. Да.
– Что? Что, Даш? – Верочка пыталась заглянуть ей в глаза. – А?
– Да… Не продумала. Черт. Слишком много задач надо решать… А если он пойдет сейчас к ней выяснять…
– Кто? Кирюшка?
– Да какой Кирюшка?! Игорь этот… К Нике если пойдет, спросит напрямую, а она – глазами – хлоп, хлоп… Кому он поверит – нам или ей?
– Нам… – неуверенно сказала Верочка.
– Чего вдруг?
– Нас – двое. Большинство.
Борода отмахнулась.
– Ей поверит! Она ему понравилась. Ты что, мужиков не знаешь? У них вектор другой. – Даша с неудовольствием цокнула языком.
– В смысле?
– Мы глазами смотрим, ушами слушаем, и все в мозг идет на обработку. А у них так: глаза – потом… гм… не хочу выражаться… и потом только информация поступает в мозг… Поэтому они тупые такие. Так. Все. Я иду обратно.
– А что ты ему скажешь? Что ты ему скажешь? Я тоже хочу! Ой, мне так нравится… – Верочка захлопала в ладоши. – Приключение!..
Проходящие мимо пара кавказцев показали ей большой палец, Верочка в ответ высунула язык и захихикала.
Борода неодобрительно нахмурилась и развернула Верочку за плечи к себе.
– Давай без этого сейчас, ладно? Без новых знакомств. А то все сорвется. Сейчас очень четко надо.
– Да, да… – закивала Верочка. – Это я так, не обращай внимания, для тренировки! А что ты хотела Игорю сказать? Расскажи мне! Ой, слушай, просто сериал…
– Ничего ему не скажу. Я с ней поговорю. Или… – Борода в сомнении посмотрела на Верочку. – Да нет. Все, пошла. Иди, догоняй, Кирюха уже унесся. Идет вроде еле-еле, а ноги такие длинные, что получается быстро. Подумай, как себя вести. Мышкой или наоборот.
– Кольраби! Она разноцветная, и крылышки у нее так – хлоп-хлоп… – Верочка покрутилась туда-сюда.
– Ну вроде того, – вздохнула Борода. – Не переиграй только!
– Я вообще играть не буду! – надула губы Верочка. – У меня все по чесноку.
– Кстати, кольраби – это капуста, я вспомнила. Несъедобная, кажется. Или рыба… Но не птица, точно. Птица – колибри.
Девочки рассмеялись, хлопнули друг друга по ладоням, чмокнули в воздухе и разошлись каждая в свою сторону.
Глава 19
– Ну, где твой дом? Показывай! – Анна оглядывалась на остановке. Виталик, уставший от дороги, попрыгал немного вокруг, но тут же вернулся, привалился к Анне, стоял непривычно тихо, грызя косточки на пальцах. – Грязнющие руки! – Анна легко хлопнула его по руке. Виталик тяжело вздохнул, кивнул и запихнул руки в полуоторванные карманы своих коротковатых коричневых штанов.
Оля тоже растерянно оглядывалась, как будто ничего не узнавая.
– Оля! – потеребила ее Анна. – Куда идти?
– Да вот… как… сюда… – Оля неуверенно показала рукой.
– Ты что, не знаешь, где твой дом?
– Все как-то изменилось…
– Оля! Да как оно могло измениться! Времени прошло всего ничего! Соберись! Да что ж ты такая!
Анна начала понимать, почему соседи, посоветовавшись, отвезли девушку в монастырь. Дорогу найти к дому не может!
– Ну-ка, соображай! А то сейчас обратно поедем!
– Нет! – вскрикнула Оля и широкими шагами отправилась в сторону от остановки.
Судя по всему, в той стороне был конец поселка, потому что виднелся поворот на шоссе и дальше пустое поле.
– Мы точно идем правильно? – Анна с трудом догнала ее. С еще большим трудом, почему-то прихрамывая, их догнал Виталик.
– Точно! – Оля пробурчала, не оборачиваясь, продолжая упорно идти.
Анна не видела ни одного обгорелого дома впереди. Когда до конца улицы остался один забор, за которым был старый, но крепкий кирпичный дом, Анна остановила Олю.
– Так. Или ты приходишь в себя и осматриваешься, и все вспоминаешь, или я… – Анна замялась. Чем напугать Олю? Что она отвезет ее силком в монастырь? Что сама уедет? Жаль, Олю уже Федоской не напугаешь.
Виталик замер у старой колонки, покрашенной темно-зеленой краской, рассматривая ее устройство.
– Нажми посильнее и умойся! – посоветовала ему Анна. – Смотреть на тебя не могу, такой грязный!
– Сама умойся… – пробубнил Виталик, пытаясь поднять ручку.
– Вниз жми! – Анна подошла к нему, нажала на тугой рычаг, полилась струя чистой, очень холодной воды.
Виталик страшно обрадовался, как будто ему показали какой-то удивительный аттракцион. Ахнул, трогал воду рукой, совал туда ногу, промочил тут же сандалии, штаны.
– Наклоняйся и умывайся! – приказала Анна.
Видя, как небрежно тот стал умываться, она наклонила его голову и умыла его сама. Мальчик доверчиво вытерся о ее бок. Анна лишь вздохнула и провела рукой по его волосам.
– Голову бы еще тебе помыть…
– Не! Это я только в бане… – стал отступать от нее Виталик.
– Да неужели я такой ледяной водой голову тебе буду мыть! – отмахнулась Анна.
– У меня есть баня… – негромко вступила в разговор Оля.
– Так показывай, где твоя баня!
– Сейчас… – Оля, как близорукая, стала вглядываться в дома вокруг.
Анна всплеснула руками.
– Да что такое, Оля! Что же ты все забыла за полгода?
– Нет… Но… Надо туда пойти! – Оля вдруг резко развернулась, показала на узкую дорожку между заборами, по которой едва ли может проехать машина, и довольно решительно направилась туда.
Анна, пожав плечами и подтолкнув Виталика, который замер с открытым ртом, рассматривая граффити на старом металлическом щите непонятного назначения, вкопанного в землю недалеко от колонки, пошла за ней.
Оля шла-шла по дорожке, потом вывернула на более широкую улицу. На противоположной стороне дороги был магазин «Проукты», буквы «д», видимо, давно не было, потому что на ее месте от руки было написано матерное словцо, да и то уже полустерлось.
Оля уверенно повернула направо, быстро пошла по дороге, с удовольствием оглядываясь и размахивая пакетом, в котором были ее скромные пожитки – куртка, в которой ее привезли, мамкин платок, старые зимние ботинки.
– Так вот дом тети Паши! – как будто отвечала она кому-то и даже показывала рукой. – А вот и школа, там, дальше…
– Хорошо, что ты собралась, – проговорила Анна.
Оля неожиданно встала. Потопталась, потом растерянно оглянулась на Анну, которая шла чуть поодаль, подождала, пока та догнала ее.
– Вот… Что это, как же… – Оля показала на какую-то коричневую деревянную перемычку между двумя заборами. Один забор был глухой, новый, металлический, из ядовито-зеленого рифленого листа, другой – старый, но как будто продленный новыми досками, небрежно сколоченными, уже покосившимися на одну сторону. – Вот мой забор.
– Что это за забор? – нахмурилась Анна. – А калитка где? Что это вообще такое? У тебя такой крошечный участок? Как полоска?
Оля растерянно стояла около перемычки, заглядывая вовнутрь.
– И нету ничего… Дома сгоревшего моего нет… – Она стала плакать.
– Нет сгоревшего и… хорошо… – не очень уверенно проговорила Анна. – Послушай, а это точно твой участок? Почему он такой странный, без входа? С другой стороны, что ли, вход?
– Нет, с этой… С улицы… С той стороны картошка!
– Картошка… А баня-то есть твоя? А то вот Виталик мыться хотел… – попробовала пошутить Анна, крепко беря девушку под руку. – Давай-ка опять соберись. Плакать потом будем, когда помоемся и поедим.
– Да… – всхлипнула Оля. – Вон баня моя… Банька моя… С мамкой мылись как раз в тот день, когда она померла… Говорила: «Вот попарюсь, попарюсь да и всю болезнь-то свою и выпарю…» Потом пошла, молока попила и чаю… – Оля закрыла лицо руками. – Легла да и заснула. А я хожу, радуюсь – мамка спит, так спокойно, не охает, не ворочается. А потом подошла…
– Оля, не надо…
Анна почувствовала, как неожиданно у нее навернулись слезы. Ей стало невыносимо жалко эту большую, нелепую девушку, которая бок о бок с ней жила все это время и ничего не говорила, не плакалась, первый раз сейчас это рассказала. А внутри нее вот что было, оказывается. У каждого своя боль, одернула себя Анна, заставляя себя прекратить плакать. Не до слез сейчас, что за неожиданная слабость.
