Виктор Мануйлов - Черное перо серой вороны
– А уж я тебя так люблю, Пашенька, так люблю, что и сама не знаю как, – воркует Светка, целуя его обритую голову. – Я хоть завтра бы стала твоей женой. А ты?
Пашка надолго задумывается. Впрочем, никаких мыслей в его голове не возникает, а так что-то… что-то странное: Светка и женщина – такого не может быть, хотя она и старше Пашки на целых семь месяцев, а уж жениться – вот уж выдумает так выдумает. Но выражать свои мысли вслух Пашка опасается: Светке его мысли вряд ли понравятся, а в том, что между ними произошло этой ночью, было и кое-что приятное, так что он совсем не против, чтобы оно повторилось, но когда-нибудь потом. Вот бы пацаны узнали – от зависти лопнули бы: Пашка и дочка самого мэра! Прикольно! Но говорить об этом нельзя никому. Даже отцу.
Светка чуть отстранилась от него, взяла осторожно в ладони его еще не оправившееся от бандитских кулаков лицо, заглянула в Пашкины усталые глаза с таким жалостливым ожиданием, что Пашке самому вдруг захотелось заплакать. Но плакать мужику нельзя, потому что… Нельзя и все тут. Он не плакал даже тогда, когда его били бандиты. То есть он плакал, но исключительно потому, чтобы они подумали, что он не может терпеть. А он очень даже мог. А тут и плакать-то не с чего.
– Не знаю, – честно признался Пашка, горестно вздохнув: ему и в голову не приходило, что в таком возрасте можно думать о женитьбе.
Светка тоже вздыхает, решительно застегивает блузку и встает на ноги.
– Глупенький ты еще, Пашка, – говорит она с сожалением. – Ну такой прямо глупенький, как ребенок… – Помолчала немного и закончила деловито, будто речь шла о чем-то ерундовым, вроде того, хорошо накачены шины или нет: – А все равно я тебя люблю больше всех на свете. Больше папы, мамы… Больше всех-всех-всех! – Помолчала и снова жалостливо: – Я о тебе, Пашенька, как подумаю, мне сразу плакать хочется: тебе ж, наверное, очень больно было. И страшно. – И она всхлипнув, присела на корточки и уткнулась Пашке в исцарапанные колени, вздрагивая плечами.
И тогда он, осторожно гладя ее вздрагивающие плечи, не выдержал и заплакал тоже: и потому что жалко Светку, которая стала женщиной, и себя, потому что его ищут бандиты, чтобы убить, и отца, не приспособленного к жизни, и свою мать, настолько опустившуюся, что страшно смотреть.
Они плакали, каждый о своем, пока за стенами бани не послышался кашель заядлого курильщика Николая Афанасьевича и его шлепающие шаги.Глава 42
Розалия Борисовна, жена Андрея Сергеевича Чебакова, трясла за плечи своего мужа, приговаривая визгливым голосом:
– Да проснись же ты наконец, скотина! Нажрался, как свинья, так что не добудишься!
Она шлепала его по щекам, а он только мычал и крутил головой, не желая просыпаться. Тогда она зажала ему нос – Андрей Сергеевич пару раз втянул в себя щеки, не получая воздуха, открыл рот и, всхрапнув, задышал часто, тараща мутные глаза на свою жену, растрепанную, не успевшую наложить на стремительно стареющее лицо слой дорогих кремов и мазей.
– Светка пропала! – взвизгнула Розалия Борисовна и завыла в голос.
«Боже, – подумал Андрей Сергеевич, еще не понимая, чего от него хотят, – до чего же у нее отвратительная рожа. Так бы и дал по ней чем-нибудь тяжелым». А вслух спросил:
– Сколько сейчас времени?
– При чем тут время! – опять завизжала жена. – У тебя дочь пропа-ала-ааа! Ты хоть это можешь понять? Или совсем мозги залил водкой?
– Как пропала? – опешил Андрей Сергеевич. – Когда?
– Откуда мне знать, когда? Я знаю, что она не ночевала дома. Звоню, звоню на мобильник – никто не отвечает. Может, она утонула! Может, ее похи-ити-или-иии! – завыла Розалия Борисовна дурным голосом.
– Не выдумывай чепухи! – прикрикнул на жену Чебаков, садясь на постели и растирая лицо обеими руками.
Действительно, вчера они с журналистом Валерой здорово таки поднабрались. Черт его знает, с чего бы это он так потерял над собой контроль? Просто удивительно. Хотя чему тут удивляться! Работаешь как вол, не зная ни выходных, ни проходных, все время на виду, все время надо держать себя в узде, быть со всеми ровным, улыбаться, когда хочется орать и материться, когда знаешь, что не ты являешься хозяином в городе, что надо пресмыкаться не только перед Осевкиным, но даже перед своими подчиненными, которые тоже знают, что ты, собственно говоря, ничто и никто, и каждый норовит тебя лягнуть из-под тишка и облапошить. Да и жена тоже пила вместе с ними, только не водку, а эту… как ее?.. – в общем, какую-то дрянь. И так накачалась, что ее пришлось чуть ли ни уносить на руках в ее спальню. А они с Валерой остались. И продолжили.
Очень, между прочим, толковый малый. Вот бы его на место Угорского в районную газету. Он бы и местное телевидение потянул, и радио, и все остальное. Потому что чувствуется размах и широта взглядов на действительность. С таким человеком поговорить – бальзам на тоскующую душу. Главное, он к тебе со всем своим уважением и пониманием твоих необъятных задач… в духе, так сказать, времени и нана-технологий.
– Нам бы в Угорск привлечь капиталы из-за границы, – делился своими мечтами с Валерой Чебаков, налегая на стол жирной грудью. – Представь себе завод по сборке современных машин. Или, скажем, приборов для медицины. А то у нас в больнице рентгеновский аппарат времен Никиты Хрущева, а больше ничего нету для проведения лечения на уровне генной инженерии. Нонсенс! А Осевкин денег на это не дает. Ему что? Ему лишь бы хапать и хапать. Известное дело. Только это, Валерочка, строго между нами, – понижал голос до шепота Чебаков и грозился коротким пальцем. – А то у нас запросто: был человек – и нету…Хах-ха-хах! – зашелся он в испуганном смехе, понимая, что наговорил лишку. Но тут же, после еще одной рюмки, забыв обо всем, снова пускался в рассуждения, уверенный, что журналист все это изложит в своей статье, и тогда непременно где-то там, на самом верху, заметят и обратят внимание не только на маленький город Угорск, но и на его главу. Ведь вот же какая-то там баба написала президенту, и он ей сразу – бац! – и будьте здоровы: все ее желания исполнились, как по щучьему велению. Чем же он, Чебаков, хуже? Ничем. И даже во много раз лучше, потому что хочет не только для себя, но и для общества. Опять же, есть установка на развитие бизнеса в малых городах, из которых и состоит большая часть России. И Валера это тоже понимает. А если бы заводик по производству чего-нибудь современного, то от Осевкина можно было бы избавиться, и тогда бы…
– А вы не пробовали подать заявку? – перебил Валера сладкие мечтания Андрея Сергеевича, заедая водку красной икрой, и даже чайной ложкой, будто эта икра для Чебакова ничего не стоит. А она очень даже стоит, но не станешь же попрекать человека, от которого ожидаешь положительных результатов.
– Нет, не пробовал, – признался Андрей Сергеевич. – Понимаете, текучка? Текучка – это, я вам скажу, такая штучка, – хе-хе! – что маму родную забудешь. Но самое главное – люди. Для этих проектов нужны умные и знающие люди. А где их взять? То-то и оно. Все умные разбегаются по заграницам, остаются одни дураки и жулики. А с дурака, да еще и жулика в придачу, какой спрос? Никакого. Вот и мучаешься, во все приходится входить самому и всех контролировать, иначе никакого дела не будет. Давеча пошел на станцию… И станция-то у нас всего четыре колеи, а порядку никакого. На путях пустые бутылки, банки из-под пива, пакеты – чего только не валяется! А станция – это, я вам скажу, главные ворота города, по ней проезжающие и приезжающие судят о нашем житье-бытье. А тут всякие кучи мусора! В эту кучу сунет кто-нибудь бомбу – и не заметишь. А рванет так, что все сразу забегают. Толкуешь им, толкуешь, а им хоть бы хрен по деревне. Тяжелый народ, скажу я вам, Валерий… Все никак не запомню вашего отчества…
– Да бог с ним, с отчеством, – отмахнулся Валера, тоже порядочно захмелевший, но еще контролирующий, так сказать, ситуацию, что для журналиста очень важно. – Вы мне вот что скажите, Андрей Сергеевич: вот у вас Осевкин… Он как?
– В каком смысле? – насторожился Чебаков, пряча глаза за толстые мешки, нависающие над ними и подпирающие их снизу, так что в узких щелках можно было разглядеть разве что снующие туда-сюда темные зрачки.
– Ну, в смысле отношений с трудовым коллективом, – стал разъяснять Валера. – В том смысле, как он решает социальные и политические проблемы на уровне своего Комбината. И, разумеется, города… Интересно, знаете ли… Тем более что проблема эта, как известно, глобальная, не в одном Угорске обозначена.
– Ну, как вам сказать, как он решает? Решает. В зависимости от обстоятельств. Тут у него все схвачено. Хозяин, одним словом, – увиливал от прямого ответа Чебаков, пытаясь вспомнить, что он такого уже наговорил про Осевкина. Никак не вспоминалось. Однако надо как-то соответствовать, а то Валера подумает, что мэр – это так себе, пустое место. И Чебаков, понизив голос и наклонившись поближе к Валере, заговорил: – Понимаете, Валера, мы все, так сказать, еще только приноравливаемся к новой системе. Один так, другой эдак, третий черт знает как. Что касается Осевкина, то, честно скажу: жадноват. Копит деньгу. А куда купит и для чего, непонятно. Было предложение создать в Угорске футбольную команду, чтобы выступала на первенстве области. И чтобы Осевкин ее финансировал. Куда-а та-ам! И слышать не хочет. А мне приходится думать о людях. И не только по должности, но и по человечности. О каждом, можно сказать, индиви-ду-уме, споткнулся Чебаков на трудном слове. – И о детях, и о рождаемости в том числе, и о той же бабке. Она ж, эта бабка, работала всю свою жизнь, вкалывала, а мы ее бросили, дали пенсию с гулькин нос, и – крутись, бабуля, как хочешь. А у нее – никого. Одна! И силы уже не те. И крыша течет, и колонка водопроводная далековато, и дрова надо заготовить. Как быть? То-то и оно. И все ложится на мэра, все на него. Опять же, не стану скрывать: воруют.
