Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить
Он перешел вместе со скайпом к другому кювезику. Там находилась девочка еще меньше предыдущей, она громко плакала, цвет кожи был немного синим, огромные глаза на худом, искаженном страданием личике.
– Это дочь пациентки, вашей знакомой. Счет идет на часы. У нее тоже сочетанный порок сердца, она страдает от гипоксии.
– А кто там еще в третьей кроватке?
– Это мальчик, ему необходимо не такое сложное вмешательство. Недоразвитие межпредсердной перегородки. Его родители ищут деньги, но им не хватает очень большой части суммы.
– Через сутки я буду в Париже. Как вас найти?
Он продиктовал мне адрес.
Я все записала в ноутбук. Мне стало как-то легче на душе. Решение пришло ко мне мгновенно. Я чувствовала, что единственный правильный вариант – отдать деньги на благотворительность, детям, нуждающимся в операциях, и уйти из жизни, красиво, как Селин. Напьюсь до бесчувствия и приму яд. Сделаю перед смертью доброе дело, перечислю деньги, чтобы эти малыши смогли жить вместо меня. Ведь у меня нет своих детей, я спасу жизнь этим несчастным и сделаю вклад в прекрасное дело продолжения жизни на земле. Странно, но на душе у меня стало как-то спокойно и светло. Правда, следователь просил меня не покидать Канны до выяснения обстоятельств, но теперь, когда я одной ногой в могиле, это уже неважно. «Смерть – самое сильное ощущение, которое переживает человек», – говорил Пьер. Да, так оно и есть.
Я собрала вещи и села на поезд в Париж. Мимо проносились дома, деревья, машины. Что будет со мной после смерти? Скорее всего, ничего не произойдет. Блаженная пустота, пустота и забвение. Я не верю в ад, ад – это состояние души. Я почти всю жизнь прожила в дьявольских мучениях. Но все-таки была радость, пьянящая, непостоянная, быстро тающая, как снежинка на ладони, и все-таки прекрасная, как весенний рассвет. И эта радость стоила всех несчастий. Но я больше не хочу ничего, ни счастья, ни печали. Я бесконечно устала жить в печальном и прекрасном мире. Мне не нужно больше ни восходов, ни закатов, ни капель росы на стекле, ни огней Эйфелевой башни, ни полета над облаками, ни пьянящего вкуса поцелуя, ни острой горечи любви, проникающей в самое сердце. Пускай не будет больше ничего. Напротив меня сидела молодая пара, парень и девушка лет по шестнадцать целовались и глядели друг на друга влюбленными глазами. Я смотрела на них и улыбалась. Пусть они познают восторг любви и горечь разочарований, все, что должно происходить в нормальной жизни, жизни, которой у меня больше не будет никогда.
Скоро я приехала в Париж и сразу позвонила Люси. Она благодарила меня сквозь слезы. Я опять почему-то начала нервничать и положила трубку, не дослушав. Меня трясло. Временное успокоение куда-то исчезло. Я заехала в банк и сняла все наличные деньги, там оказался всего миллион пятьсот. Хотя я неплохо зарабатывала в театре, много денег было потрачено на наряды, драгоценности, операцию, съем квартиры и прочие мелочи. Сотрудники банка смотрели на меня несколько удивленно. Молодой парень в деловом костюме произнес дежурную фразу о том, что их банк является очень надежным и им жаль терять такого клиента, может быть, я еще передумаю, они всегда будут рады видеть меня снова. Я печально ответила, что обязательно обращусь к ним при необходимости. Деньги принесли в большом пластиковом пакете. Я не стала их пересчитывать и положила в черную кожаную сумку от Prada. Даже не верится, что в этой маленькой черной сумке вся моя новая жизнь. Правда, не такая уж и новая, прошло два года, но незаметно, как одно буйное, жаркое лето, и началась дождливая осень.
Я с некоторой опаской смотрела на сумку: сейчас все будет развиваться как в голливудском фильме – ко мне подбегут бандиты с автоматами, претендующие на мое богатство. Они отнимут мое сокровище и оставят меня умирать в канаве. А потом мои деньги перехватит другая группировка. Но мне от этого будет не легче. Эти люди считают, что живут один раз и им можно все. Они будут наслаждаться деньгами, женщинами и наркотиками, пока в один день их не прикончит шальная пуля других людей, преступивших закон. Но все-таки в их прошлом было что-то хорошее, первый снег в легком осеннем тумане и первый поцелуй, прекрасный, как сама жизнь. И поэтому жаль, что их сердца скоро перестанут биться, и по жилам больше не будет течь горячая кровь.
О чем я думаю? Удивительные мысли приходят в голову перед смертью. Я увидела себя лежащей в морге, бледной, с высохшей кожей. А моя душа не умрет – глупо мечтать об этом, но, может быть, я очнусь в теле прекрасной маленькой девочки где-нибудь в горах Тибета. И меня вновь встретит пьянящий, свежий воздух, насыщающий жизнью мои трепещущие юные клетки, и безумное разнообразие мира, от которого сердце наполняется острым, терзающим мозг волнением, смешанным с робкой радостью. Нет, пусть этого не будет никогда. Все равно потом ждут разочарования, унижения, боль и равнодушие огромного, уже понятного и известного мира. И ничего не может быть страшнее.
Странно, но на мои финансовые средства не нашлось ни одного претендента. Я спокойно доехала до детского кардиологического центра.
Там меня встретила плачущая Люси. Она выглядела неважно: ненакрашенная, похудевшая и измученная, мешки под глазами.
– Мадам Лариса, вы такая великодушная, как здорово, что вы приехали. Доктор говорит, что операция спасет моей дочурке жизнь.
– А кто отец ребенка?
– Вильгельм, очень хороший парень, правда, он пока небогат. Учится на вечернем и работает на автозаправке. Он хочет стать адвокатом.
– Это непросто.
– У него все получится, он такой целеустремленный. Главное, чтобы выжила наша девочка.
– Давай пройдем к доктору.
Мы прошли в скромный кабинет. Там сидел молодой доктор, с которым я говорила по скайпу, в очках и белом халате. У него был усталый вид, но глаза смотрели живо и с интересом. Он явно обрадовался моему появлению.
– Мадам, мы очень благодарны вам за то, что вы приехали.
– Да, вот у меня миллион пятьсот тысяч евро, для меня это небольшая сумма. Я хочу всю ее пожертвовать на операции. Этого хватит всем тем детям, которых вы мне показывали?
– Выражаю вам благодарность от лица нашего учреждения. Мадам, ваши средства очень много значат для наших маленьких пациентов, вы спасли им жизнь.
Он встал и с чувством пожал мне руку. У меня закружилась голова, я чувствовала невероятное нервное напряжение. Я видела себя лежащей в Пушкине около остановки, потом с раздробленным коленом в замке под Парижем. За всем этим был образ мертвого Михаила и почему-то громкие аплодисменты, я будто слышала их звук. А потом я увидела себя мертвой, бледной, лежащей на диване в своей квартире.
– Мадам, что с вами? Вам плохо? Давайте измерим артериальное давление.
– Нет, не нужно, все нормально. Все нормально, – ответила я упавшим голосом.
– Мадам, какие бы у вас ни были проблемы, вы совершили прекрасный поступок, который сделал этот мир лучше. Нам нужно оформить много документов, завершить все формальности. Может быть, вам принести кофе?
– Да, пожалуй.
– Эспрессо, капучино, американо?
– Не имеет значения.
Мне принесли ароматный эспрессо. Я быстро выпила кофе, и в голове появилась некоторая ясность. Сегодня вечером все закончится. Все будет хорошо, то есть не будет уже никак, но, видимо, это к лучшему. А может, все-таки стоит еще пожить? Но зачем? Что я буду делать? Искать нового любовника, сидеть в своей квартире и смотреть в потолок, посещать музеи, салоны красоты и приемы, пытаться начать бизнес, устраиваться на работу, снова путешествовать? Я вдруг очень остро осознала бессмысленность всех этих занятий. В конечном счете все, что мы делаем, не имеет значения, все смывает огромная, шумная, бурная и безжалостная река времени. «Все суета сует и томление духа», «все пройдет, как с белых яблонь дым». Нет, я не могу больше жить, и будь что будет. Мне представился сатана с сексуальной улыбкой Аль Пачино из «Адвоката дьявола», встречающий меня возле неоновой вывески «Адское пекло».
– Ну что, детка, позабавимся? У нас целая вечность впереди.
Что за бред? «Рай и ад, не всегда ли с тобою они?» Я давно живу в аду. Давно, с тех пор, как надо мной надругались те ребята в Пушкине. И хотя были радость и счастье, этот ад не исчез никуда. На самом деле время ничего не стирает и не сглаживает. Просто мучительные воспоминания уходят в тень и могут в любой момент выйти на свет и начать царапать душу острыми когтями. И тогда лучше умереть и не пытаться забыть. И не делать вид, что все хорошо и можно жить дальше, как будто ничего не было – есть, спать, пить вино, ходить по холодным улицам и смотреть в равнодушные глаза. Нет, не получится ничего. Я вижу только темные стороны жизни, жестокость, грязь и равнодушие. Боль, бесконечная боль, которую причиняют друг другу даже любящие люди. Она может на какое-то время отступить, но потом снова придет, чтобы терзать наши души. Гнев, тоска, обида, страх и несбывшиеся надежды. Как с этим бороться? Никак, не бороться вообще, просто расслабиться и жить, стараться поймать красоту этого мира – в падающих листьях, каплях дождя и лучах солнца на рассвете. Но я не могу. Меня не радует ничто, я вдруг отчетливо поняла, что мои мечты не сбудутся, и я никогда не обниму своего ребенка, мои чувства исчерпали себя. К Михаилу я уже ничего не чувствовала – только инстинкт. Зачем жить, чтобы просто удовлетворять потребности в сне, еде, общении, сексе и алкоголе? Я устала от этого. Я не просто устала, меня мучает невыносимая душевная боль. Когда все идет не так, как хочешь ты, можно смириться и жить, просто жить, дышать, чтобы билось сердце и к мозгу поступал кислород. Но я не могу, я хочу погрузиться в пустоту, чтобы ушли все воспоминания.
