Шамиль Идиатуллин - Rucciя
Ни Зайнуллин, ни кто-либо из его коллег не пожалел, что КАПО пока не удалось довести до «серии» Ту-22М5 – глубоко модернизированный вариант «эм-третьего», способный нести от четырех до восьми ракет повышенной дальности с головкой самонаведения класса Х-32 или Х-СД. Тогда экипажу вообще не понадобилось бы куда-нибудь лететь: достаточно было бы подняться над заводским аэропортом на необходимую высоту, выпустить ракеты и тут же благополучно сесть – четыреста километров, отделяющие Казань от Козьмодемьянского района Марий Эл, где находилась Савватеевка, ракеты дальностью пять тысяч километров покрыли бы за пять минут – играючи и безошибочно. Но серьезные ракеты, собранные тайно, поштучно и дорогой ценой, следовало приберечь для других целей. Кроме того, использование самолетов и крылатых ракет последнего поколения для уничтожения малосущественного аэропорта, по случайности выбранного в качестве «точки подскока» реальным противником, было бы явным перебором, превратившим честную войну в американскую компьютерную операцию под каким-нибудь напыщенным названием вроде «Чрезмерная мощь». Зайнуллин считал, что трусливое закидывание противника дорогостоящими кирпичами через забор поставило бы Татарстан на одну доску с США, только так, через платок, и умеющими воевать. «Ебаться будем без трусов, как большие», – сказал штурман Сережа Максимов неделю назад, познакомившись с планами Магдиева. И Зайнуллин был с таким подходом согласен.
По правде говоря, использование и немолодого Ту-22М3 против мишени в соседней республике напоминало забивание гвоздя микроскопом – притом в пенопласт и правой рукой из-под левого колена. Не говоря уж о том что «двадцать второй» в принципе не использовался как одиночный самолет, поскольку был предназначен только для действий в группе и только под прикрытием истребителей. Изучив полетный план, Наиль взвыл – «двадцать второму» предстояло изображать пьяную моль, заходя на цель после неоднократной смены высоты и курса, причем большую часть подлетного времени летчики барабанили пальцами по коленкам, отдав управление автопилоту, управляемому мудреной программой. Ее, а также еще несколько спецпрограмм по заказу полторы недели день и ночь писали три лаборатории Казанского НИИ математики и вычислительной техники им. Лобачевского. Но другого выхода не было – нокаут мог пройти только по полностью расслабленному сопернику.
Нокаут удался: это экипаж «двадцать второго» понял, едва вернув бортовую РЛС в активный режим. Вместо четкого и насыщенного рисунка Савватеевки, который и Наиль, и штурман Дима Шелагуров за последние недели, а особенно дни зазубрили наизусть, рассыпался на неравномерно излучающие ошметки. Теоретически вероятность обнаружения и перехвата Х-15 оценивалась в семьдесят пять процентов. На практике получились все сто. Впрочем, в ближайшее время база должны была переключиться на резервный контур – это происходило в полуавтоматическом режиме, если в диспетчерском центре оставался хоть один специалист, способный сообразить, что происходит, и переключить тумблер на пульте. Но казанцы этого времени давать не собирались ни персоналу локационной станции, ни летчикам базы.
– Выходим на цель, – сказал Наиль. Сережа Максимов приник к экрану бомбардировочного прицела и начал тонкую настройку телеканала, уже захватившего основные цели. Разглядев здание РЛС, он кивнул, быстро осмотрел взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки, на которых, в отличие от изученных накануне роликов, самолетов не было – только пяток вертолетов поддержки, тоже очень серьезных, класса Apache или Cobra, занимали стоянку – зафиксировал ряд используемых, судя по инфракрасному свечению, ангаров и сказал:
– Готов.
– Айда, – не по-уставному откликнулся Зайнуллин, переходя в боевое пике.
По современным меркам бомбовая нагрузка Ту-22М3 была архаичной: восемь тяжелых некорректируемых авиационных бомб ФАБ-1500. Но прямое пропадание морально устаревшей, списанной, а потому не проходившей ни по каким реестрам и оцениваемой младшим командным составом недораспущенной и недогоревшей в 2004 году запорожской базы хранения вывезенных из Германии боеприпасов в жалкий грошик ($250 за штуку, если быть точным) полуторатонной бомбы, достигало не менее разрывного эффекта, чем Х-55 или Tomahawk, отпускная цена которых в зависимости от застенчивости производителя колебалась в пределах $150—1500 тысяч. Это смог бы подтвердить любой незаинтересованный наблюдатель, сумевший сравнить данные эффекты. К сожалению, в силу объективных причин подобное подтверждение является сугубо теоретическим допуском – так что приходится полагаться сугубо на логические и математические выкладки – то есть пляски на пепелище.
Несколько лет назад Зайнуллин в качестве наблюдателя от завода принимал участия в учениях дальней авиации на саратовском полигоне Гурьяново. Тогда восьмерка Ту-22М3 впервые сменила тактику поражения аэропорта. Раньше бомбежка разбивалась на этапы: в первом вылете самолеты работали по взлетно-посадочной полосе и рулежным дорожкам, в следующем – по стоянкам, затем – по ангарам, складам и прочим сооружениям. В Гурьянове восьмерка на первом же заходе отработала по всем пунктам одновременно, в два захода положив по шесть бомбовых серий. Вторая серия оказалась архитектурным излишеством, потому что после первой внутри периметра цели ни единой мишени не уцелело. А бомбы, между тем, были в 10—20 раз полегче нынешних. Но одно дело – сажать 250-килограммовые бомбы как картошку, идя в составе группы, другое – класть полуторатоннки в одиночку. Хлопотное дело. Но необходимое.
Первая же бомба добила радиолокационную станцию: бомба чуть наискосок прошила здание от крыши до капитального подвала, где и сдетонировала. Взрывная волна плазменной косой прошла под первым этажом, подсекая мощный, в три кирпича корпус, как нож грибника смахивает плотную ножку подберезовика. За тем исключением, что подберезовик после этого не складывается сам в себя, подобно раздавленной поганке-дымовушке. Корпус провалился мгновенно: пыхнул прозрачным жаром из подвальных отдушин, и тут же верхний этаж ринулся в подвал, а два ряда окон под ним смотались словно плотницкая рулетка.
Маклоски к тому времени сумел подняться на ноги и убрести куда-то вбок. В ушах сепетал сигнал настройки частоты – лишь изредка прорывались чьи-то крики, возможно, теней, стремительно мелькавших где-то на самом краю поля зрения. Рассмотреть их Пит не мог, потому что самый любой поворот головы резко закидывал в ту же сторону плечо и подсекал колени. Взрыва первой бомбы капитан также не увидел. Зато ощутил жесткий удар по подошвам, от которого заныл позвоночник и клацнули челюсти – потом сквозь вату в ушах просочился сдержанный рокот, но через секунду коротко ширкнуло, и стало совсем тихо. Пит сделал пару коротких шажков по онемевшему миру, потом остановился, попытался о чем-нибудь подумать, не смог и аккуратно, по разделениям, повернулся рассмотреть, что происходит за спиной. За спиной в полусотне ярдов клубился и толстыми складками опадал занавес из пегой каракульчи. Когда дым осел, Маклоски обнаружил, что аллея, по которой он каждый день ходил на службы, как-то изменилась. Пит не сразу сообразил, как именно. Поначалу исчезновение рабочего места на него особого впечатления не произвело. Потом он с подзабытой уже остротой понял, что Клинт, и вся его смена – Стив, Коттон, Гейбриэл и Джош – вот сейчас раздавливаются рухнувшими стенами как бобы бабушкиным пестиком, и именно от этого руины продолжают шевелиться – как раз в этот миг бетонная балка протыкает насквозь живот Калвински и опускается на пятнадцать дюймов, а колода сцементированных кирпичных блоков основанием проминает тумбу пульта управления, попутно размазывая в жирную кляксу сероглазую голову капрала Гейба Хамзейкера. А русские диспетчеры успели уйти – это Пит уловил перед дискуссией с Кабелем. Значит, они и подложили бомбу под здание. Даже две бомбы, чтобы уже наверняка убить Клинта и всех его ребят – классных и ни в чем не виноватых парней.
Это осознание было настолько полным и всепоглощающим, что Маклоски не изменил бы своего мнения, даже увидев обоих русских диспетчеров, сбитых и поломанных взрывной волной и кусками тяжелой входной двери (старший лейтенант Карбанов сразу оценил метку радара, тремя словами объяснил это лейтенанту Чагорнику и организовал тихую ретираду – офицеры успели покинуть здание, но удалиться на безопасное расстояние времени уже не было). В любом случае, Пит решил бы, что русские оказались такими же фанатиками, как шахиды «Аль-Каиды», и предпочли взорвать американских солдат вместе с собой.
Но вглядываться в руины Маклоски не стал. Контузия не смогла выбить из него чувства долга – и это чувство позволило не отвлекаться на частности. Главным было сообщить командованию о теракте. Центральный узел связи погиб вместе с РЛС – но оставался резервный, на окраине летного поля. Туда Пит и побрел, с каждым шагом добирая потерянную, казалось, навсегда способность ходить по-человечески. Он пересек газон и проник на летное поле со стороны, противоположной воротам, через дыру в заборе. Раньше ее существование ввергало Пита в задумчивость по поводу потребности русских ковырять лазейки даже в тех местах, где украсть ничего невозможно (про цветмет и самоволки американцам никто ничего так и не объяснил), теперь же наполнило тихой радостью: не надо было делать полукилометровый крюк по аллее. Узел связи скрывался в полутораэтажном корпусе за первым ангаром. Увидев его за косой шеренгой вертолетов, Пит неожиданно для себя возликовал и попытался бежать, но земля косо ушла из-под ног и подпрыгнула, ударив по правой голени, а потом по скуле. Боли не было, но и сил тоже. А когда Маклоски все-таки смог – в пять движений – сесть и посмотреть вперед, обнаружилось, что первого ангара нет тоже. Как, впрочем, и второго. Вместо них растекался по дальней окраине поля все тот же каракульчовый дым.
