Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни
Все сразу прониклись важностью момента и говорить стали полушёпотом, при этом тщательно подбирая слова. Решено было вернуться в дом деда Захара, когда стемнеет, чтобы не привлекать внимания сельчан.
– Наверняка развалившийся курган вызовет нездоровый интерес местных правоохранительных органов, – высказал опасение Жорж Пихенько. – Они решат, что разрушение кургана – это дело рук чёрных копателей, коих в этих краях немало шастает. Нас они точно припишут к их числу, особенно если найдут у Миколы твою книгу про клады, – Жорж указал взглядом и поворотом головы на Гарика.
Даже если Микола успеет отнести её на почту, то там проверят его бандероль и найдут твою книгу. И тогда все мы точно припухнем с этим кладом.
– Хорошо, – сказал Гарик, – что ты предлагаешь?
– Криминалом это попахивает. А я не люблю конфликта с властями. Они всегда будут в выигрыше. На это у них опытные люди приставлены. Я считаю, что надо всё добро сдать в казну, получить свои законные двадцать пять процентов от найденного клада, после этого поделить меж собой выручку, жить припеваючи и без оглядки на местного участкового.
– А ты думаешь, тебе дадут реальные двадцать пять процентов от стоимости клада? Ищи дураков! Тебе в лучшем случае дадут деньги за вес золота, а не за историческую ценность старинного артефакта. Драгоценные камни также оценят, как это делают в ломбардах. То есть, камни не учитываются как ценность, только вес металла. Вот и получишь ты от дохлого осла уши. Нет, наверное, полученных денег тебе хватит, чтобы скупить соседский участок в шесть соток и исполнить свою мечту. Но на большее ты не рассчитывай. Должен сказать, что я живу на острове, который омывает Океан денег, но до меня от этого золотого прибоя не долетают даже брызги. И никого это не волнует, – Гарик даже руки вскинул кверху от негодования.
– Хорошо, а на что рассчитываешь ты? Вывезти добычу за границу и там выставить коллекцию золотых украшений древних скифов на международном аукционе? Не так просто это сделать, тем более, сейчас, когда все загранперемещения стали более контролируемыми. Тут лишнюю тысчонку шкробов не вывезешь без контроля на таможне, не то что целую телегу золотых украшений и монет.
Так друзья сидели у крохотного костерка в степной балке и вели разговоры про шкуру медведя, который ещё продолжал бегать на свободе и не давался в руки.
– Нет богатства – плохо, грех великий, есть богатство, тоже с ним одна рахоба, – удручённо покачивая головой, сказал дед Захар.
Ося тут же достал блокнот и записал услышанное слово, а потом переспросил у деда Захара, что означает это слово?
– Кто его знает, рахоба она и есть рахоба!..
Было принято общее решение, что выезжать с этой добычей надо только на машине. – Поездом могут устроить досмотр багажа, – сказал Ося, а самолётом и подавно фишка не катит.
– А что означает твоё выражение «фишка не катит»? – спросил у Оси дед Захар.
– Это когда везенья нет в игре. А в самолёте наверняка везенья не будет, потому что там только штаны с тебя не спускают.
– Понятно, – сказал дед Захар, который стал привыкать к новым людям, проникаться их интересами, их нормами общения.
Теперь, когда они начали говорить об отъезде, ему стало не хватать этих необычных молодых людей, с которыми он впервые по-настоящему почувствовал вкус жизни. – И чего это я тут скисал в неведении о каком-то большом и интересном обществе. Вот дурень старый, – проклинал себя дед Захар. – В молодости мог сигануть на проплывающий теплоход и добраться до Старой Качели. А теперь…
Нанимать машину в этих краях тоже не имело смысла: водитель мог бы потом проболтаться. Груз решили упаковать в деревянные ящики. Тару стали колотить сами. Эту работу возглавил Уклейкин. Инженер даже смог сымитировать разные наклейки, нашлёпки и даже чёрную надпись «сельхозинструменты», якобы купленные в местном хозмаге. За ночь дорога подсохла, и молодым людям, дабы не привлекать внимания сельчан, можно было уезжать в Трубу на местном автобусе. А телега с ящиками, накрытыми брезентом, тоже поехала в Трубу, но более коротким путём. Не доезжая Трубы, и телега с грузом, и наши кладоискатели встретились, наняли попутную машину и вместе с грузом тронулись до соседнего города. Дед Захар вернулся в Шурино и стал ждать вестей от своих новых друзей.
Добравшись до одного города, друзья сходили с машины вместе с грузом и нанимали другую, чтобы запутать следы.
Деду Захару было велено ничего не говорить даже младшему брату Жоржа Пихенько. Мало ли, вдруг сболтнёт по пьяному делу. Решили провернуть всю операцию по реализации ценностей, разделить деньги и привезти причитающееся деду Захару и Миколе.
Скептический роялизм
Когда Михаил Михайлович устал ходить по кабинетам и, наконец-таки, осознал магическую силу всюду произносимой фразы «Хренского спросишь», навечно прижившуюся во всех коридорах власти, то ему как-то стало свободнее дышать. Он понял, что новому Председателю не нужна никакая история Старой Качели, поэтому он и послал его с напутствием подняться на третий этаж по поводу денег, и дал привычный совет: «Хренского спросишь». Тогда и с меня спроса никакого, решил Михаил Михайлович. После этого Историю Старой Качели он стал писать не по заказу, как того требовала прежняя власть, а так, от себя и для собственного удовлетворения, поскольку к этому времени Дубравину удалось сделать огромный объём работы. Не пропадать же его стараниям просто так, не за понюх табаку!.. Историю надо было дописать, издать хотя бы небольшим тиражом. Поскольку никто не собирался вникать в ход работы, оплачивать её, требовать постоянной отчётности, то история стала более правдивой и местами даже нелицеприятной для отдельных старокачельцев, которые давно уже не осознавали себя в полной мере таковыми. Вы сами этого захотели, так будьте любезны, получите всё в лучшем виде, господа хорошие.
При встрече с Дубравиным Смычкин первым делом спросил его об «Истории Старой Качели». На что Михаил Михайлович, загадочно улыбаясь, ответил:
– Да вот целый роман наскирдовал. Нашёл архивы из Хивы. Кстати, там обнаружил три глиняных таблички, испещрённых клинописными текстами. Причём с дырками в середине. Не твои ли стихи в них, Антрахамер?
Смычкин чуть не подпрыгнул от радости.
– Покажи!
– Завтра принесу, – заинтриговал Дубравин.
Потом вернулись к изложению истории. Свою позицию Михаил Михайлович расценил как новое течение, которому название дал Смычкин, охарактеризовав его как скептический роялизм. Правда, поначалу Владлен Валерьянович назвал это течение как скептический реализм, но счёл, что реализм себя изжил, а роялизм вернулся и, кажется, надолго.
Реализация клада
Гарик умышленно не сказал ни слова о том, что транспортировку драгоценностей он будет проворачивать с помощью Оси и дипломатической почты. К государственным службам никто придираться не посмеет. Конечно, придётся раскошелиться, но это уже будут не те траты, которые бы компания понесла через сдачу клада государственной казне.
Стоило кому-нибудь задать обычный вопрос нашим кладоискателям, собирающимся в дорогу по своим делам, всегда следовал один ответ: куда, куда? На Кудыкину гору. А если кого-то ответ не устраивал, приходилось пояснять: «да вот едем по сбору фольклора». Хорошее получилось прикрытие: куда едут, какого-такого фольклора, и кому он этот фольклор понадобился, когда все и всюду вокруг озабочены деланием денег.
Деду Захару купили крепкий купеческий дом на улице Козьмы и Демьяна Бедного в Старой Качели с большим подворьем, чтобы он с женой и с детьми-внуками мог заняться разведением живности, и чтобы у него была возможность содержать при доме свою любимую Ромашку. Ей тоже нашлось дело. На Гужевой площади в центре Старой Качели давно не видывали ни лошадей, ни карет для желающих проехать по городу, как в былые времена. Карету приобрели по специальному заказу. Она получилась чуть ли не как королевская: в золоте, а сбруя у Ромашки в серебряных заклёпках и бляшках, с бронзовыми бубенцами и со свисающими розанчиками, искусно выполненными из хорошо выделанной кожи.
Никогда такой роскоши не видел дед Захар. А теперь у него дом красивый, каменный, добротный. Комнаты большие и светлые, люстры хрустальные со звоном, окна со шторами, а над шторами узорно выложенные ламбрекены. В красном углу лампада сияет на льняном масле и образа, которые Захар вывез из Шурино. Кругом печи с изразцами, диваны роскошные, торшеры, дающие мягкий розоватый свет. В огромных шкафах из красного дерева горы красивой посуды из разноцветного венецианского стекла. Живи и радуйся! Когда деда обиходили в Богородских банях, постригли и вырядили в костюм современного кроя, то он и на деда перестал походить, и возраст у него оказался каким-то выдуманным. На пятьдесят с половиной едва стал смотреться.
